Сортировка

Юрий Ра, 2023

Середина 80-х, Московская железная дорога. Попаданец в железнодорожника пытается вспомнить, чему его учили в институте, а потом понять – зачем это нужно в практической деятельности и нужно ли вообще. Заранее предупреждаю – вопросы останутся без ответов. Автор помнит, как выглядит интеграл и даже листал таблицы Брадиса в далеком детстве, картинок там не было. Нагнуть и превозмочь ему никто не даст, да он и сам понимает – не осилит.

Глава 6. На путях

Проснулся в своей комнате ближе к вечеру голодным невыспавшимся и с тяжелой башкой. Организм, шокированный такими условиями труда, после отработанной смены на последнем издыхании дополз до койки, а потом упал на неё и, сука такая, не мог заснуть часа два! За что?!

— Хренов мозг, ты устал? Так спи, чего тебе надо? — А он такой:

— Я слишком устал, чтоб нормально отдыхать. Ты издевался надо мной, теперь моя очередь продемонстрировать тебе, Петр, всю гнусность твоего поведения. Мучайся и запоминай. Еще одна такая ночь…

— Идиотский организм, да у меня впереди годы такого труда! Каждая вторая смена будет ночная. Привыкай, ты не на курорте.

— Мне такой график не подходит, Петр. Сделай что-нибудь.

— Спи уже, организм!

И он заснул. Я тоже, но пару часов мы с ним упустили. Проснувшись ближе к вечеру, задался вопросом: «А сколько сейчас времени? А то дома из пожрать всё настолько скромно, что постящийся монах бы всплакнул» И я еще не знаю, когда закрываются местные продуктовые магазины. Это такая эпоха, где «Всё на благо человека и всё во имя человека». А раз продавец тоже человек, то магазины закрываются где-то в восемь вечера, где-то в девять. А тот круглосуточный дежурный магазин, в который Семен Семеныч Горбунков ездил на такси, остался в комедии Гайдая. Память подсказывает — в этом городе, а заодно и во всей области ни одного дежурного магазина нет.

Отоспавшись и кое-как придя в себя я неожиданно выяснил, что выходной закончился, и завтра опять надо идти на смену. Постойте! У меня после ночи по графику двое суток отдыха, где они? Начал икать их с помощью календарика и выяснил, что первые сутки я банально продрых, а вторые чесал пузо, отходя от двух смен на станции.

— Как же тяжело работать, народ! И что, мне теперь всю жизнь корячиться? — Но изнутри кто-то добрый и родной начал успокаивать:

— Да ты не истери, пообвыкнешь, втянешься со временем, все так живут и ничего…

— А я может не хочу, чтоб «ничего», я хочу долго и счастливо, такого варианта нет?

— Парень, ну ты же не в сказку попал. Да и в сказке не всё радужно бывает. Хорошо, если ты тот рыцарь, который победил дракона. А если окажешься в том десятке, который он до этого проглотил? Да и про Иванушку-дурачка сказка с подвохом.

— А там-то что не так?

— У Ивана старшие братья тоже в сказке жили. Братья сеяли пшеницу да возили в град-столицу. Так они её всю жизнь и сеяли, жали, молотили… заработали себе радикулит и артрит, а потом от старости померли.

Состоявшийся разговор с самим собой окончательно укрепил меня в мысли, что всю жизнь дежурным по станции я работать не буду. Надо расти, делать карьеру. Вот только как? Самый простой вариант — быть родственником начальства, начальничьи детки растут быстро. Не мой вариант, его надо реализовывать еще до рождения. Ладно, что дальше? Постепенно стать родственником начальника. А поскольку усыновление в моём возрасте да при живых родителях не канает, в родственники пролезть можно только через постель. Через личное пространство дочки большого начальника, если точнее. Ну… вариант рабочий, но как-то мне не очень, тем более, что большие начальники живут не в этом городе. И последний вариант — старательно и упорно трудиться, чтоб заметили, сказали: «Ой какой хороший мальчик, давайте его приподнимем» — тоже так себе вариант, прежде всего потому, что требует дофига усилий, времени и результат может не порадовать. Приподнимут куда-нибудь, да там и бросят в приподнятом состоянии. Потому что сын у начальства подрастёт, дочка замуж выйдет за оболтуса, которого тоже надо двигать. Так что нет, терпение и труд никуда не приведут.

В дневную смену меня отправили кататься. Изучать станцию своими глазами, без этого нормально работать не получится, так сказал наставник, подтвердил Старцев, одобрил внутренний голос. Начальник станции при оформлении на работу вообще предлагал полгода поработать составителем, но это уже перебор, а то и беспредел. Если я что-то понимаю, а что-то я очень хорошо понимаю, то работа эта не только очень тяжелая, но пипец какая опасная! Опаснее, чем у монтажника-высотника или такелажника в порту.

Катался я на подменном маневровом тепловозе, чем-то напоминающем катер-буксир в порту. По всему периметру локомотива располагаются трапы с перилами по пояс, так что ехать можно было не в кабине, а практически на открытой палубе, держась за поручни. Волн не наблюдалось, но всё равно лучше было держаться, поскольку на поворотах, вернее в кривых ощутимо мотало, еще и ветер в лицо — романтика, блин! И гудки, гудки это вообще нечто особенное! Каждую команду составителя машинист обязан дублировать соответствующим сигналом, состоящим из длинных и коротких гудков. Это делается, чтоб составитель контролировал правильность восприятия команд. На рацию надейся, но держи в голове — в любой момент может откзать.

Кстати, удивительное дело, руководителем маневров считается и является составитель, крепко бухающий субъект без образования с рацией через плечо, а не машинист, обладатель высшей рабочей квалификации, выучивший свою машину «от и до», получающий приличную зарплату. Хотя да, в Союзе уровень зарплаты со статусом руководителя никак не коррелируется. Пожалуй, у начальника большой станции она не выше, чем у машиниста. А на станции скромной, начальник получает заметно меньше, и высшее образование вообще не залог хорошего заработка. Человек, выбравший путь инженера сможет обогнать своих сверстников по уровню доходов только через много лет, и то при очень большом везении.

Так вот, составитель — в маневровой бригаде не только глаза и уши, он еще и мозг. Он определяет как, когда и что локомотив будет переставлять. Параллельно он сцепляет и расцепляет вагоны, подкладывает и убирает тормозные башмаки, включает в группе вагонов тормоза, осматривает вагоны на предмет их исправности и готовности к перестановке. Как такие важные вещи можно доверить такому бухарику? Так больше некому, он на поле порой единственный представитель славного племени движенцев — командиров отрасли. А то, что пьёт не по-детски, так у него и выбора особого нет.

Прикиньте, ночью зимой в метель при температуре, скажем, минус пятнадцать, этот работяга всю смену провисит на поручне головного вагона, вглядываясь в снежную пелену и резкие тени, если район станции освещен. А если фонарей над головой нет, то этот же составитель вынужден освещать дорогу ручным фонариком. Как он это делает, если одной рукой держится за поручень, а второй сжимает тангенту микрофона своей переносной радиостанции, какой конечностью держит фонарь? Провисев смену на морозе прижавшись к ледяному боку вагона, бедный составитель просто не может не принять на грудь, иначе заболеет. А ежели он заболеет и не сможет выйти на работу, на его место в свой выходной должен будет встать товарищ, поскольку станция не может остановиться ни на час. Так что кто не выпил после работы — нарушитель дисциплины и затаившийся враг.

Всё это я «вспоминал» и заново осознавал, катаясь на площадке тепловоза и наблюдая за маневрами, знакомясь со спецификой работы, сравнивая, как выглядит в натуре станция, которую я наблюдал на пульте дежурного в виде дорожек огоньков.

— Петь, подтащи башмаки, сейчас состав закреплять будем!

— Не положено!

— Борзый или лень не позволяет?

— Без желтухи по путям ходить не имею право! — сигнальный жилет скорее оранжевый, но его всё равно называют желтухой. И да, я реально не имею права ходить по путям без жилета. Это как каска на стройке или заводе — от плиты не спасёт, но должна быть на голове.

— Хрен с тобой, золотая рыбка, попросишь у меня пятерку до зарплаты!

— Кто на что учился! Не дай бог кто увидит из ревизоров, потом проблем не оберемся. И вставят не только мне, но и начальству. А оно потом распределит по всем, тебе такое надо?

— Ладно, сиди на тепловозе!

Опасная работа у составителя, чего там говорить. Особенно страшно, когда его начинают подгонять дежурные по производственной необходимости, тогда нестойкий работяга реально ускоряется, начинает нарушать технику безопасности, упрощать свои действия. Вот тут и до беды недалече. Там не обошел хвост состава за три метра, тут вообще подлез под вагонами, где-то не подложил башмак под колесо… Беда ходит рядом, чем чаще человек упрощает, тем выше вероятность травмы или брака в работе.

А знаете, что такое брак в поездной работе? Вполне официально браком называют сход вагонов с рельс или серьезное повреждение вагонов и локомотивов. То есть если сравнить брак у токаря и брак у составителя или дежурного по станции, то выглядеть они будут по-разному. В одном случае это шпилька не того диаметра, а в другом — вагоны с углем, лежащие на боку.

Катаюсь всю смену, ничего не записываю, просто запоминаю особенности и нюансы. Запах разогретого огромного дизеля под боком по неведомой причине доставляет удовольствие, его рев совершенно не мешает радоваться жизни. В голове всплывает слово «романтика», весьма неожиданно и даже странно. Какая может быть романтика в функционировании большого механизма, чья работа направлена на сортировку вагонов? И да, под понятием «механизм» я имею в виду всю сортировочную станцию. Маяковский бы оценил масштаб и размах, написал бы что-нибудь эдакое, а я так не умею.

И вообще, время романтиков ушло, сейчас время прагматиков, циников и приспособленцев. Или прагматик и приспособленец, это одно и тоже? Нет, есть нюансы, приспособленец стремится выжить при любом раскладе, а прагматик старается любой расклад заставить приносить пользу. Прагматику лучше, он не идет на компромисс с реальностью, он с ней торгуется, причем успешно. Так что запишите меня в прагматики. Как нет записи? Блин, засада! Кто-то внутренний противным голосом подсказывает, что тип мышления должен быть соответствующим, мол каждый сам определяет свой стиль поведения, и отношения с миром тоже каждый выбирает те, на какие способен. Так что, если я хочу хорошо встроиться в этот мир, надо брать в руки инструмент и встраиваться. Раз уж не смог родиться в семье товарища Паристого — начальника Московской железной дороги. Вот его сыном небось хорошо быть, сразу и стартовый капитал, и условия для роста.

— Вот кому совершенно не стоит завидовать.

— Ты о чем?

— Его убьют через двадцать лет. Сына Паристого. Того, у которого всё здорово, который родился у правильного человека.

— За что?

— За бизнес. Тёрки по работе. Сам понимаешь, передел собственности, источники доходов…

— Да уж, внутренний голос, умеешь ты успокоить. Слыхал я, что дикий капитализм не зря диким называют. Убедил, не пойду в дети больших начальников. В смысле, в зятья не пойду. А то тоже грохнут и разбираться не станут, что я не родной.

Получается, что не всегда хорошо там, где хорошо сейчас. А еще вдруг показалось, что я как бревно плыву по течению. Увидел распределение на руках и пошел как телок туда, куда распределили, и оформился на ту должность, на какую поставили. Хотя нет, воде чуток подергался. Всё равно, не очень активная жизненная позиция у меня. Надо решить, что мне надо и добиваться поставленных целей. А что надо? Жильё, еда нужна, одежда, легитимность. Вроде всё есть, разве не так? Чего загоняться сверх меры. Учусь на дежурного по внеклассной сортировочной станции, наработаю опыт, стану нужным специалистом с правильным послужным списком. Таким кадрам даже в лихие девяностые квалификация позволит на хлеб заработать, правда без масла.

В очередной раз в голове прозвучали мысли про беспросветную муть впереди. Это плохо, то есть хорошо, что предупрежден, плохо, что так и будет. А еще я понимаю, что пока лично мне в ближайшей перспективе впрямь можно особо не дергаться — за жильё в выделенном общежитие берут сущие копейки, на еду и одежду зарплаты хватит. Если, вернее, когда сдам экзамен и стану полноценным дежурным, зарплата будет полная и премия пойдет, одному на жизнь хватит. Один оклад две сотни, а на него еще ночные, а еще премия… Хотя с ночными я маху дал, там только звучит красиво, мол пятнадцать процентов. Но эти проценты не на оклад умножаются, не на ночные смены, а исключительно на ночное время, так что при всей тяжести сменного графика работы, особенно с непривычки, надбавка выходит не более десятки в месяц. А премию получать — надо постараться выполнить месячное задание и не упороть косяка типа схода и не попасть под проверку ревизора. Не сделал в журнале нужную запись или не то время проставил, и готово нарушение!

Но всё равно, три сотни вполне можно получать на руки, а одному с такими деньгами жить можно, еще и на развлечения останется. Вот только с развлечениями в городке под названием Новоузловск не очень хорошо. Танцы, алкоголь и телевизор. Ах да, еще в библиотеке книжки можно брать художественные. И в Москву ездить за впечатлениями, благо не сильно далеко. А скоро в продаже появятся видеомагнитофоны по цене подержанной машины и видеокассеты с иностранными фильмами никакого качества по цене отечественного мужского костюма, вот культура-то попрёт! Весело, хоть в городскую самодеятельность записывайся. А кстати, вариант. Гитарой управлять я могу, если не ошибаюсь. Но тут того, надо пробовать. Ровно как в анекдоте:

— Вы на скрипке играть умеете?

— Не знаю, не пробовал.

При воспоминании о гитаре пальцы сделал характерные движения, руки чуть согнулись в локте. Ага, помнят руки! Причем такое помнят, какое тут еще не играют, так что вполне смогу что-то изобразить. Наверное.

Тепловоз ощутимо тряхнуло в переводной кривой очередной стрелки, которую мы проезжали, так что меня выкинуло из раздумий и почти сбросило с площадки. Эге, надо держаться, а не в облаках витать! Тепловоз заехал на грузовой двор, всем известное проклятое место, где дежурный не видел происходящего и не контролировал маневровую бригаду. И да, это стоило увидеть, особенно мне, молодому специалисту.

На путях грузового двора в полный рост шли маневры. Составитель постоянно отдавал в эфир команды по радиостанции: «Потише!», «Осаживай!», «На два вагона, на вагон, остановка!», «Нажми на башмак» и всякие прочие, позволяющие представить, чем они с машинистом занимаются. Машинист каждую команду дублировал в полном соответствии с регламентом переговоров при маневрах, еще и свистками отвечал. Вот только мои глаза, когда мы въехали на соседний путь, выдали совершенно иную картинку: составитель лежал на травке с закрытыми глазами и периодически кидал в мировой эфир команды, а маневрушка, которой он командовал всё это время стояла неподалеку в заглушенном состоянии, машинист сидел у окошка, подперев голову рукой, а второй он в такой же полудреме жал на тангенту, повторяя команды. Да еще и гудки в воздух подавал. Я просто офигел, как можно спать и при этом имитировать регламент? Как можно спать и гудеть в это же время, не просыпаясь, не подпрыгивая, когда над ухом свистит целый локомотив, да даже не вздрагивая при этом?! Как можно делать кучу всяких дел, не приходя в сознание? Вот что значит опыт!

Вот на кого надо ровняться. А ведь составитель небось еще и поддатый, подумал я. И что делать? Сообщать дежурному? Прикроет товарища, а мне с такой репутацией стукача уже не сработаться с коллективом. Сообщить Старцеву? Прикроет залетчика, чтоб самому без премии не остаться, а я опять попаду в стукачи. Но просто так оставлять это нельзя — человек сам может попасть под колеса, а может коллег подвести. Сказано же — составитель глаза и даже мозг машиниста при маневрах. Ну вас нафиг, пойду я к дежурному по станции, пусть он думает.