Героями рождаются. Сборник рассказов

Юрий Семёнович Яковлев, 2020

В этих рассказах темы подняты очень волнующие каждого, но без утверждений, споров, дискуссий, точек зрения, аргументов и эмоций. И даже без назидательности. Просто написана правда, как она есть, да так, что тут даже возражать не получится – просто смешно будет. "Написано очень хорошо с точки зрения литературы, заходит само, забываешь, что читаешь" (из отзыва читателя). Фото на обложке и в книге – из личного архива автора.

Вот так встреча

Мы встретились с ней взглядом. Она не отвела глаза. Бывает, когда она не отводит глаза, в них можно увидеть бездну, вечность, где время остановилось. Она — наша кошка, в преклонном кошачьем возрасте. Вот она запрыгнула на колени, потом на клавиатуру компьютера. Потопталась по клавишам, хитро заглянула мне в глаза, спрятала улыбку в усы и спрыгнула на мои колени.

А на экране появилась моя фотография, армейская, где мне девятнадцать лет. Вот кошка дает! Но, удивительное дело, фотография двигается, смотрит на меня через экран с удивлением.

— Вы кто? — спрашивает меня моё изображение.

Я потерял дар речи от удивления. Какой-то похожий на меня юноша пытается меня, опытного дяденьку, разыграть. Достали где-то в интернете моё фото, одели человека в пограничную форму, загримировали шутника под фотографию.

— Вы похожи на моего родственника, — сказало моё изображение. — Глаза как у мамы. И на фотографию дедушки тоже. И откуда мне явились, как во сне? Задремал что ли? Я тут сижу с книгами, готовлюсь к поступлению в институт. Все кино смотрят. А мне начальник клуба капитан Саушкин дал ключ от библиотеки.

Нет, этого разыгрывающие не могли знать! Произошёл какой-то прорыв во времени? Сорок восемь лет. Любопытно будет пообщаться.

— Нет, я не родственник. Похоже, что я — это ты в далёком будущем.

— Разве так бывает?

— Нет, так не бывает. Это подарок от кошки.

— Кошка может только мышь принести в подарок. Или крысу. А наш кот ходил через балкон в гости к соседям и принес канарейку. В подарок.

— Да, я помню тот скандал.

— У меня много вопросов к будущему. Давайте пообщаемся. Мы будем на «ты» или на «Вы»?

— Давай на «ты», мы же, можно считать, близкие родственники. Зови меня Семёнычем, как на работе меня зовут, а я тебя — Юрой.

— Ты меня плохо помнишь, а я тебя совсем не знаю.

— Да, Юра, биологи говорят, что каждые семь лет все клетки организма меняются. Так что ты поменялся семь раз, чтобы стать мной. Спрашивай, что бы ты хотел узнать?

— Я поступлю в Высшую школу КГБ?

— Да поступишь. Прошлое не изменить. Только будущее.

— Вопрос спорный. Для кого прошлое, а для кого и нет. Будущее можно и своими руками создавать. Вот мы переписываемся с Ирой из Новгорода, и я на ней, вероятно, женюсь после армии и учебы. Я предвижу будущее.

— Нет, Юра, на ней не женишься.

— А на ком из девочек?

— Ты её пока не знаешь. Через пять лет познакомитесь.

— Пять лет я не буду встречаться с девушками?

— Будешь в Москве встречаться с девушкой, но тоже не женишься.

— Если ты помнишь, Семёныч, я всегда хотел, чтобы рядом была не только любимая красивая девушка, но и надёжный друг, с которым можно пойти в разведку. И это должен быть один человек, в её лице. И чтобы любила.

— Да, это всё у тебя будет. Тебе повезёт. И любимая, и в разведку, и в охрану, и в огород.

— В какой ещё огород? Я спортсмен, а не огородник.

— О, у вас будет много огородов. В Казахстане, в Одессе, в Бессарабии, в России. Где будете жить — там будет огород. И много цветов.

— И дети у нас будут или только цветы?

— Да, дочка и внучка будут.

— Красивые и умные?

— Конечно. С голубыми глазами, как у нас. И спортом будут заниматься.

— Дочка будет заниматься гимнастикой или акробатикой?

— Она вырастет смелой. Добьётся высших результатов в парашютном спорте.

— А ты старый и уже не можешь делать сальто и переворот вперёд? А мне кажется, что я это всегда смогу делать. Какой у тебя там год?

— Две тысячи двадцатый.

— Две тысячи двадцатый! Это просто немыслимо! И я доживу? У вас там трамвай на Луну не ходит?

— Нет, всё так же в Аркадию и Черноморку. И по Преображенской — «Троечка».

— Это раньше, до революции, она была Преображенская. А теперь Советской армии.

— Нет. Она опять Преображенская.

— Я надеюсь, сама Советская армия никуда не делась?

— Не хотелось тебя расстраивать, но нет Советской армии.

— Мы проиграли в ядерной войне? Или в химической, бактериологической?

— Ближе всего, пожалуй, бактериологическая. В мозг людям, особенно руководству, проникла бацилла наживы и предательства. Как тебе это объяснить? Ну вот, ты хотел бы что-то купить, совсем иностранное, иметь такое, чего у тебя нет?

— Да, например, кроссовки, как у парня, мастера по лёгкой атлетике, ему моряки привезли. «Пума» называются. Но я бегаю кроссы в кедах за четыре рубля. Как и все друзья. Ради кроссовок я не хочу разрушать страну. Надеюсь, у вас теперь сплошная «Пума», и никто в кедах не бегает?

— Даже на сцену выходят. Модно. Например, представляющие поп-культуру.

— Как смешно! У вас культура поп? Вы деградируете, не развиваетесь в культуре?

— Можно сказать и так. Да я не очень разбираюсь в этом направлении. Они поют популярные песенки низкого качества, а чтобы зрители не заметили явной серости и убогости — крутят попами. За это им платят деньги. Здесь теперь всё диктуют законы рынка.

— Какого рынка: «Привоза», «Староконного» или «Нового рынка»? Там что, воровские законы? Рыночные карманники в законе?

— Нет, теперь такие ворюги разрешены, что карманникам и не снилось. Вся страна — рынок.

— А как же партия, все государственные органы, как это всё позволил народ?

— Народ развращали медленно. Теперь кто имеет деньги, занимается шопингом. Остальные смотрят глупые фильмы по телевизору. Производство, например, «Бабблгам продакшн».

— Почему всё по-английски? Мы же с тобой английскую спецшколу заканчивали. Можем перевести. Люди занимаются магазинством и смотрят фильмы производства «Жвачки, которую можно надувать в пузырь». Чувствую, вас там всех надувают в пузырь.

— Не всех. Многие увлечены делом, наукой, техникой. Есть журналисты и политики, которые пытаются отстаивать правду и справедливость. Но их голос заглушают потребители. Молодым внушили, что вы там очень плохо жили. В очередях за колбасой.

— Наша мама считает, что колбаса — продукт не для еды. Лучше купить на рынке кусочек мяса или рыбы.

— Да, но теперь это никому не докажешь. Авторитетные руководители говорят, что в твоё время производили только калоши.

— Калоши? Как смешно. Запустили «калошу» на Луну. Взять настоящую калошу и настучать по задам вашим лидерам, чтоб не врали.

— Вы можете взять у него интервью сами на соревнованиях. Это соперник Вити Глазунова в весе шестьдесят два килограмма в команде Ленинграда.

— Да, это интересно. Я думаю, вы несчастные люди.

— Почему? Мы любим друг друга с женой, дочка у нас славная. И внучка. Мы ездим путешествовать. В этом наше счастье.

— Разве может быть полностью счастлив человек, если рядом люди страдают от неравенства и несправедливости?

— Наше общество приучили к неравенству, равнодушию к чужому горю. Специальными телепередачами о том, что слабое звено надо безжалостно уничтожать. Фильмами о свободной конкуренции. Сначала иностранными, потом и нашими.

— У вас что там, Российская империя и царь во главе?

— Нет. Хуже. Всего не расскажешь. Теперь граница между Украиной и Россией.

— Не надо обманывать. Тысячу лет не было этой границы и не будет. Может, скажешь ещё, что там вооружённые пограничники стоят?

— Да. И до такого дошли.

— С чего же это всё началось, Семёныч? Мы рассказываем анекдоты про Брежнева, но мы готовы защищать свою страну от врагов. Да, политинформация у нас низкого качества, вроде как у нас всё хорошо, а в капиталистических странах плохо. А уехавшие евреи пишут, что там столько сортов кофе в магазине, что выбрать не могут.

— Потом поймёшь на своем опыте, что вам, точнее, нам на политинформации правду говорили про капитализм. Иногда нудно, бездоказательно, но правду. А кофе бывает только двух сортов: «Арабика» и «Робуста». Всё остальное — их смесь, реклама и добавки. В вашем случае лучше употреблять в зернах или молотый.

— Мы после тренировки предпочитаем сок яблочный или виноградный, по двенадцать копеек стакан.

— Да, я помню, даже спорили на стакан сока.

— Что-то не очень хочется в ваше «светлое» будущее. Есть те, кому нравится ваша новая жизнь?

— Да, богатые обормоты, бездельники. Не знают, куда деть себя и свои деньги. И не сознают, что без цели в жизни они бесполезны в обществе и несчастны. Человеку свойственно убедительно оправдывать свою жизнь и поступки. Есть те, кто убедил себя, что сейчас им лучше. Они свободны. Ездят в Турцию на отдых. Вот при прежней системе они ходили бы в одной калоше, а на вторую денег бы не хватило. А большинство просто работают, зарабатывают на жизнь. Им некогда подумать на эти темы и нет вариантов разбогатеть.

— А бездельников не судят за тунеядство?

— Нет такой статьи. Отменили родители тунеядцев.

— У меня такое впечатление, что кто-то бросает по пятнадцать копеек в междугородный телефон-автомат, и мы поэтому говорим. Пока у него не кончились монеты, хочу спросить: я выиграю первенство Одесской области по самбо через неделю? Это для меня сейчас главное.

— Не помню. По-моему, выиграешь. А может, и нет. То, что нам кажется важным, со временем теряет значимость. Вот, во время учёбы будешь волноваться перед экзаменами, как будто это вопрос жизни и смерти. А потом забудешь и названия предметов, по которым сдавал экзамены.

— Ты, Семёныч, не расстраивайся. Всё будет у вас, или у нас, хорошо. Люди у нас замечательные. У нас же самая читающая страна. Самая грамотная. Вон сколько книг в библиотеке. Они не дадут оскотиниться народу.

— Спасибо, Юра. Ты меня успокоил. Я не буду продолжать про самый читающий народ. И объяснять тебе, что такое гаджеты.

— «Гады» понимаю. А дальше — нет. Это болезни? Инопланетяне? Они вредят знаниям? Не пускают в библиотеку?

— Да, вместо капитальных глубоких знаний дают поверхностный справочный материал. Часто ложный, особенно в сфере истории и обществоведения.

— Посоветуй что-нибудь мне, пока не оборвалась связь. Чтобы я не менял судьбу, а только чуть подправил.

— Не пей спирт с салом на пятом курсе после зимних каникул. Испортишь желудок, будешь долго мучиться с гастритом. И ты ещё очень ответственно подходишь к соревнованиям, сбрасываешь вес и волнуешься. Это плохо для здоровья. Купи молодой жене спортивную обувь для походов в горы. А то пойдёте на зимнее восхождение на небольшую горку в Казахстане, и она испортит свои красивые югославские сапожки. И в снежки с ней поосторожнее играй — попадёшь в глаз.

— Это я понимаю. Генетическая память. Наши предки, отец и дед, в Сибири пушнину добывали, как говорили, «белку в глаз били». И во время войны лучшими стрелками были. А у тебя с белками как-то не сложилось. Совсем без белок. Вот и получилась незадача, — посмеялся Юра.

— Да, я уже при игре в снежки стал бросать их просто вверх. Так она посмотрела, куда они полетели. И опять попал. Не смейся, я продолжу свои предупреждения. За дочкой следите в парке, где качели. Это очень опасный аттракцион. В четыре года объясните ей, что кушать ягодки во дворе с кустов нельзя: их обработали ядом против гусениц, а в тринадцать лет её фраза: «Крутые горки — для крутых велосипедистов» закончится гипсом на ноге. Будешь ездить по границе — возьми шерстяные носки. Машина сломается — замёрзнешь. И постарайся не ехать вдоль границы в пургу: провалишься в старую силосную яму. Не садись в борт номер 16, в вертолет в Афганистане. Я не сел и правильно сделал. Не вкладывай деньги (да, у тебя появятся деньги) в недвижимость на Украине: после политических беспорядков всё подешевеет в несколько раз. Остальное ты всё равно не сможешь исправить. Нельзя продлить жизнь, изменить судьбу наших родителей.

— А что с моими друзьями: Виталькой художником, Шуриком, Валерой Гладковым, Коцюбой, Кротовым, Глазуновым?

— Это всё естественно. Из них остались только Коля Коцюба да Валера. Виталька сказал перед смертью, что вовремя смыться — это большое искусство. Он умер в шестьдесят три года.

— Как же ты живёшь без них? Ты сам боишься смерти?

— Ко всему привыкаешь. А от друзей юности отдаляешься, как и от самой молодости. Конечно, боюсь смерти близких. А своей — нет. Как говорили у нас в Афганистане, я и смерть — несовместимые понятия. Пока есть я — нет смерти. А когда есть смерть — нет меня. Пожалуй, боюсь продолжительной болезни и страданий. Да и горя для всех близких по такому поводу.

— В каком ещё Афганистане? Ты два раза сказал про Афганистан. Что вы там делали?

— Да практически в никаком. Сам узнаешь.

— Кончился фильм, я сейчас пойду на ужин. Опять дадут кашу и скумбрию, которую готовят на пару, без специй, только соль и лавровый лист.

— Это нормальная, полезная пища. Не колбаса. Особенно рыба, приготовленная таким способом.

— Ты говоришь как моя мама. Ну, наша. Будем прощаться. Передать привет нашим общим друзьям и тренеру?

— Не надо, они не поверят. А раз я не помню этой встречи, значит, и ты сейчас всё это забудешь. Хоть бы мои предупреждения помнил. Тоже не сохранятся в памяти, раз уже всё случилось.

Экран погас. Осталось ощущение, что не сказал чего-то самого главного. Может, был шанс изменить к лучшему судьбу Родины? А мы просто поговорили.

Кошка продолжала мурлыкать на коленях. Даже голову не подняла.

2020 г.