Воля Божья?

Юрий Токарь

Роман Юрия Токаря «Воля Божья?» о том, что любовь, дружба, доброта и элементарная человеческая порядочность выше политики, грязи и меркантильности. Описываемые события начинаются на Украине в период Майданного захвата власти. Но потом действие происходит и в Крыму, и в Днепропетровске, и под Киевом, где судьбы человеческие оказываются расколотыми войной. Роман и о том, как сложно, независимо от возраста, отличить настоящую любовь от простого увлечения и игры, а надежду от обмана.

Глава 3

Утром 20 февраля, в старом, дребезжащем и угрожающе стучащем на поворотах вагоне трамвая номер 5 Супрунов доехал до конечной остановки, на жилой массив «Западный», самый рабочий район Днепропетровска. Чудом передвигающийся трамвай, казалось выехал прямо из детства Игоря и проскочив мимоходом через тридцать с лишком лет 20 февраля 2014 года довез таки Супрунова к месту назначения.

На «Западном» «хрущевки» перемежались с бедными, частными домиками и все эти жилища почти вплотную прижимались к металлургическому заводу с одной стороны, а с другой к лакокрасочному. Эти крупные предприятия давали раньше работу людям. Касательно последнего стоит отметить, что при Союзе он являлся процветающим заводом по производству лакокрасочных изделий, да и потом, уже в независимой (можно ли ни от кого не зависить?) Украине несколько лет успешно работал. Но время шло. Хозяин, сумевший стать владельцем предприятия в сумбурно-приватизационный период, умер. Началась дележка завода, в результате которой процветание на производстве закончилось. По «Западному» ходили слухи, что кто-то из родственников бывшего владельца проигрался в казино и его вынудили часть завода отдать за долги, но толком мало кто знал правда это или нет.

Супрунов в школьные и университетские свои годы жил неподалеку от Малкова, в совсем другом районе города и о жилмассиве «Западный» имел весьма смутное представление. Но странно, когда он вышел на конечной остановке из старенького трамвая, какие-то смутно неуловимые воспоминания шевельнулись то ли в глубинах его подсознания, то ли в душе. Нет, это не из-за известного Игорю факта, что отец его, который имел другую семью, много лет назад жил где-то на» Западном». Не в том было дело. Плиты. Бетонные плиты, много плит, создающие иллюзию широченной лестницы всего в две ступеньки.

«Точно. Конечно. Как же я мог забыть?», — подумал Супрунов, — «плиты, те же квадратные, бетонные плиты, ведь еще тогда, много лет назад обратил внимание на несуразноость этих плит, выложенных в виде до неестественности широких и до неудобства высоких ступенек!»

Когда тогда? А в январе 1992 года. В ту морозную зиму мама Супрунова, вырастившая сына одна, всю жизнь проработавшая в школе учительницей младших классов, попала в четвертую больницу, расположенную как раз на «Западном». Сумела в те дни она обмануть сына, который только незадолго до того окончил университет и преподавал математику под Киевом. Екатерина Степановна назвала Игорю, прилетевшему тогда из Киева самолетом, билеты же стоили дешево, какой-то несуразный диагноз, с которым скорая ее доставила в «четверку», а в действительности у мамы Игоря был рак прямой кишки. Но не хотела она раньше времени рассказывать родному человеку о своей беде. Умерла Екатерина Степановна летом того же года. Только за месяц до смерти, сыну ее стал известен настоящий диагноз матери. Игорь случайно увидел ее историю болезни, выпавшую из сумки Екатерины Степановны, но мама и за несколько недель до смерти пыталась убедить сына, что у нее какая-то легкая форма опухоли.

Хоть прошло больше двадцати лет, но теперь Игорь совершенно отчетливо вспомнил и конечную остановку трамвая номер 5 в 1992 году, и тогдашние поиски больницы, короткая дорога к которой вела через небольшую посадку.

«Зима была и в то время, и сейчас. Ну что ж. Придется опять знакомиться с «Западным», — вздохнув подумал Супрунов.

Как и когда-то больницу, школу Игорь нашел не сразу. Она располагалась в десяти минутах ходьбы от конечной остановки трамвая. В тихой и кажущейся уютной части жилмассива. Директор, пятидесятипятилетний, подтянутый мужчина в слишком уж классическом для руководителя простого, образовательного учреждения, сером костюме и белой рубашке с коричневым галстуком, то есть в одежде еще стиля советских времен, Михаил

Михайлович, показался Супрунову сначала добродушным. Это уже проработав пару месяцев в школе, Игорь Ярославович, познакомившись со средним учебным заведением ближе, понял, что ее руководителем является властолюбивый человек, имеющий кредо:"как бы чего не вышло», давно и напрочь забывший о смысле таких слов и фраз как: принципиальность, собственная позиция, умение принимать нетривиальные решения, элементарная порядочность. Супрунову и раньше не раз приходилось встречать таких людей и они всегда вызывали жалость. А в процессе работы Игорь Ярославович понял еще и то, что всю реальную, а не показушную работу, делала завуч. Умела она не явно но реально руководить директором в самых важных вопросах жизнедеятельности школы, а именно распределением часов по

предметам, то есть педагогической нагрузки среди учителей, и классного руководства. Поняв это, преподаватель математики перестал всерьез воспринимать главного педагога школы, осознавая, что основные решения не по ремонту крыши, а по учебной деятельности, принимает не формальный руководитель, а завуч.

Сама же школа оказалась удивительной. Непритязательное, совсем простенькое на вид здание, построенное в пятидесятых годах минувшего столетия, хранило внутри себя и загадки, и интриги, и взлеты мыслей человеческих. Больше всего поражала в школе контрастность. Например, из двух девятых классов, в которых Игорь преподавал математику, в одном большинство учеников не знали табличку умножения и не умели решать примитивные, уровня четвертого класса уравнения. А в параллельном, специализированном, математическом классе некоторые школьники успевали выстроить ход решения задачи раньше учителя, но рядом с ними, в одном классе сидели и те, кто в лучшем случае списывал все с доски, абсолютно не понимая о чем идет речь на уроке, каким-то образом, все же, оказавшись в математическом классе.

Супрунов начал преподавать в Днепропетровской школе, а Украина в это время раскалывалась. Появлялись не только новые границы как трещины на

ее теле но и разломы в душах человеческих. Распадались семьи, брат шел против брата, отец против сына, муж против жены.

Директор школы пытался запретить в коллективе разговоры на политические темы но тщетно. На переменках учительская превращалась в дискусионный клуб, хорошо еще, что хоть не в поле битвы.

Напряжение нарастало с каждым днем, но Супрунов старался не вникать в политику и от споров в учительской воздерживался. Он погрузился в работу. Дети сначала смотрели на него настороженно и внимательно но опыт двух десятилетий не только преподавательской работы в школах но и изменения своей профессии учителя на воспитателя в приморских детских здравницах, где Супрунов работал каждое лето, научили педагога находить общий язык с учениками. Хотя, безусловно, случалось всякое.

Казалось бы, абсолютно не похожи друг на друга ядерная физика и религия. Что может быть между ними общего? Очень многое, по большому счету, если способностяхвдуматься. Ведь они пытаются приблизить к пониманию людей невидимое. Скажем, тайну устройства атомных ядер и сути стремлений души человеческой. Удивительно, но по воле Божьей и Православие, и ядерная физика иногда используют один и тот же термин: «Прелесть». Скажем, в физике это одна из характеристик элементарных частиц. Но существует и более широкое понимание этого слова. Несмотря на педагогический опыт, в определенный момент Супрунов все же усомнился в своих. Едва начав преподавать математику кроме девятых еще и в шестом классе, на первом же уроке обратил внимание на мальчика, устроившегося за передней партой, но вызывающего иллюзию, что занимал он значительно большую часть пространства кабинета, чем только одно учебное место. Не выше своих одноклассников ростом, с коротко подстриженными, неопределенно-темного цвета волосами и с достаточно, чтобы несколько походить на колобка, плотным лицом. Пухлые же губы ученика лишь подчеркивали такое сходство. Мальчик имел имя Данил, а проще-Даня. Он перед началом урока успевал одновременно поговорить с соседом по парте, или, точнее поперекрикиваться с ним, дернуть за лацкан пиджачка проходящую мимо одноклассницу, свалить, может и случайно, небрежно повернувшись, на пол пенал тихо сидящего за ним мальчика. Все это сопровождалось недобрым блеском Даниных глаз, смехом, переходящим в громкий и не кажущийся здоровым хохот. Какая-то не добрая аура ощетинилась вокруг Дани. Уже позже Игорю Ярославовичу стало известно, что и дня в школе не проходило без злых выходок шестиклассника. Большинство учителей повлиять на поведение баламута не могли, директор школы тоже. Но будучи бессильным под брызгами зла от нерадивого ученика, руководитель не желал выносить сор из избы и попытаться получить помощь например, у инспектора по делам несовершеннолетних. А ведь забавы школьника не ограничивались баловством в учебном кабинете, а временами переростали в третирование более слабых, физически или психологически, детей. Отец одной обиженной мальчиком девочки даже вынужден был встретить школьника на улице, после уроков, и пригрозить ему. Так папа защищал свою дочку. «А что же с ним делать мне?», — подумал Супрунов о Дане на первом же уроке, — «ведь спокойно заниматься математикой он классу возможности не даст». Пришлось отсадить от нарушителя дисциплины не только соседа по парте, достаточно спокойного Даниного одноклассника, но и учеников, сидящих позади баламута. Благо в кабинете имелась такая возможность. И, таким образом, рождалось убеждение, что удалось воздвигнуть волнорез, способный противостоять попыткам Дани вызвать шторм в классе. Но не тут то было. После происшедших пересаживаний шестиклассник озадаченно и несколько растерянно начал осматриваться, и не обнаружив поблизости учеников, могущих стать объектом его пакостничества, он сначала разочарованно притих. Но все-же, через некоторое время, на уроках пытался дотянуться и к отдаленным от него школьникам, но Игорь Ярославович старался пресекать эти попытки. В общем, не сложились вовсе добрые отношения у учителя с Даней. Вместе с тем, школьник с некоторой опаской относился к новому преподавателю и на уроках математики вел себя терпимо, лишь иногда теряя контроль над собой. Тогда он мог, например, в середине урока зло и громко рассмеяться, пока другие дети что-то старательно записывали в тетрадках. Или, опоздав на урок и зайдя в класс через несколько минут после звонка, получал удовольствие от пинания чьего-то портфеля, стоящего на полу, по дороге к его парте. Задатки лидера, безусловно, у Дани имелись. Плохого лидера. А поскольку доброго, в противовес ему, в классе не нашлось, то одноклассники лишь настороженно поглядывали на выходки неуправляемого мальчика. А Даня, завороженный вниманием класса, пытался позволить себе все более изощренные пакости, игнорируя замечания безвольного директора и сорокалетней своей классной руководительницы, женщины, придавленной жизненными заботами о наполняемости домашнего холодильника и сведении концов с концами. Она лишь пыталась мирно уладить каждый конфликт, не желая решать вопрос принципиально.

И вот однажды, в самом начале урока Супрунову стало ясно, что Данина сущность в тот день особенно реагировала то ли на возмущение магнитного поля Земли, то ли просто баловник до двух часов ночи играл в не усиливающие интеллект игры на домашнем компьютере и болезненный азарт перекочевал вместе с ним из «Контр-страйка» прямо в кабинет математики. Так или иначе, но неестественно-громкий и беспричинный смех Дани, помноженный на его способность одновременно «доставать» нескольких одноклассников, не могла не обратить на себя внимание. В ход шли и привычное для обнаглевшего шестиклассника сбрасывание на пол книжек и тетрадей учеников, и толкание более слабых мальчиков и девочек, перемежаемые словами из нецензурной лексики. При этом, возможно, испытывая терпение учителя, Даня, одетый в почему-то постоянно топорщившийся на нем черный пиджак и джинсы, поглядывал периодически на преподавателя исподлобья.

«Прелесть», — теперь уместно вспомнить значение, придаваемое этому слову в Православии. В переводе на общечеловеческий язык означает оно излишнюю самоуверенность, затмевающую реальность. Например, когда человек регулярно посещающий Церковь, старательно придерживающийся постов, позволяет себе возомнить, что он безгрешен. А это опасно, поскольку он уже перестает после этого замечать зло, которое вольно или невольно творит порой.

Уже позже, когда Игорь Ярославович обдумывал происшедшее, ему казалось, что в таком смысле, может и он впал в нелицеприятное состояние, называемое «прелестью», правда, не в религиозном смысле, а в педагогическом. Во всяком случае его многолетний учительский опыт никак не помог успокоить, явно начинающего перегибать палку шестиклассника. Выгонять же из класса учеников нельзя, мало ли что с ними может случиться за пределами учебного кабинета во время урока. Однако, Супрунов все же попросил Данила выйти, но учителю пришлось последовать за ним, чтобы отвести нарушителя дисциплины к директору школы. Не мог он тогда стоять у доски в присутствии обнаглевшего баловника. Физически не мог. Значит, в какой-то мере, вынужден был признаться себе в собственной педагогической беспомощности. А ведь будучи директором школы когда-то сам учил молодых преподавателей, что необходимо искать решения, возникающих при общении с учениками проблем, в классе, а не на стороне. Но пришло время и сам споткнулся. Именно такие мысли мелькнули в голове преподавателя математики, когда он с Даней вышел из класса и они вдвоем направились в сторону кабинета руководителя детского учреждения по растерянно затихшему на время урока, извилистому, школьному коридору. Задумавшись на несколько мгновений, Игорь Ярославович и не понял сразу, что виновник происходящего, шагающий сзади, тихо обратился к нему.

— Что? — переспросил Супрунов у Дани, издававшего у себя под носом невразумительные звуки. Переспросил, остановившись и обернувшись к своему вынужденному спутнику лицом. И мальчик ответил, негромко но четко произнеся зловещую фразу:

— Хочу, чтобы вас сбила машина.

При этом Даня с ненавистью, внимательно смотрел в глаза учителю. Тот

сразу почему-то искренне и громко рассмеялся. Возможно, так проявила себя защитная реакция преподавателя на неожиданные слова мальчика, то есть на учительскую неудачу Супрунова. Или смех тот стал подсознательной попыткой разрядить идущую, как-то слишком уж в разнос, напряженность между учителем и учеником. Они продолжили движение и через несколько секунд, когда уже подходили к кабинету директора, Супрунов вздохнув, спокойно и серьезно сказал:

— Даня! Знаешь, а я тебе зла не желаю. Ну а машина, что ж поделать, может сбить кого угодно. На все воля Божья!

Нарушитель дисциплины никак не прокомментировал прозвучавшее утверждение.

Кабинет первого лица школы оказался закрытым, но из ближайших к нему дверей вышла как раз классная руководительница Данила и Игорь Ярославович с облегчением передал шестиклассника на ее попечение, объяснив ситуацию, а затем вернулся в математический кабинет и продолжил урок. Не врезалась бы ему в память, наверное, эта банальная, в общем-то, в педагогической практике история, если бы через день он не встретил случайно на улице Даню и его маму. Они шли с большими полиэтиленовами кульками, заполненными продуктами, повидимому возвращаясь из супермаркета домой. У мальчика была забинтована голова и пластырем полностью заклеен левый глаз. На следующий день Даня в школу не пришел. Выяснилось, что мальчик получил сотрясение мозга и повреждение глаза в результате травмы головы. Не исключалась возможность операции. Баловник, гуляя на улице, неудачно упал при попытке зачем-то залезть на частично разобранную пожарную лестницу, расположенную в торце пятиэтажки, в которой мальчик жил. Сложно объяснить почему, но сразу же как только Супрунов увидел широкие, белые бинты на голове мальчика, он вспомнил его недавнее, недоброе пожелание учителю касательно машины. Естественно, у педагога не возникла даже мысль о злорадстве. Наоборот, ему стало жаль шестиклассника. Их взгляды тогда на миг встретились, но Даня опустил голову. Удовлетворение Игорь Ярославович испытал лишь от того, что вспомнил, как вернувшись на урок в день конфликта с Даней, когда уже сдал

его на попечение классному руководителю и снова стоял у доски, рассказал детям о злом пожелании Дани, связанного с автомобилем.

— Ничего ж себе! — испуганно произнесла тогда Настенька, — хрупкая, рыжеволосая девочка, сидящая за первой партой, — вот это пожелание!

Учитель же только улыбнулся в те секунды и продолжил:

— Но, Слава Богу, я Дане зла никогда не желал и теперь тоже не желаю.

И слова эти были совершенно искренними.

«Что ж, воистину на все воля Божья», — возникла у Супрунова мысль после встречи с травмированным мальчиком. Но подумав так, он решил, что переоценив себя, и учитель может впасть в состояние «прелести», паря в своих иллюзиях над реальной жизнью, а столкнувшись иногда с грубыми ее проявлениями, ощутить всю глубину своего педагогического бессилия.

Всякое, безусловно, случалось в школе. Идеальных учеников Супрунову встречать не приходилось как, впрочем, и идеальных учителей. И себя, естественно, Игорь Ярославович не считал безгрешным. Но жизнь шла и в школе 91 новый учитель прижился быстро.