О любви, которой уже нет

Яков Манн, 2016

Эта книга – попытка сохранить память о былом, рассказать о своих корнях, о жизни, которую вели многие люди в то время, о любви, которой уже нет.

Моей жене Юле,

без которой бы не было этой книги.

Рецензия на книгу Якова Манна «О любви, которой уже нет»

Есть удивительная профессия, успех в которой достигается просто вниманием к жизни, стремлением вместить в собственной личности по возможности весь мир, — это профессия читателя, — подлинного читателя, который читает не от скуки, не для развлечения, а так, как работает и влюбляется, то есть серьезно, «до почти полной гибели». Читатель еще не весь вымер, поэтому пока еще стоит писать и кровью сердца (так, как пишет автор сборника рассказов «О любви, которой уже нет»).

Сразу, еще только открыв сборник рассказов, я запнулся о болевой нерв: русский имперский народ и еврейское рассеяние.

Евреи ко мне притягивались всегда, вероятно, они видели во мне умного человека и думали, что, значит, я тоже еврей. Не буду их разочаровывать, промолчу. Я не поклонник евреев, как Горький, но и не антисемит, как Розанов.

Русская литература взывает к размышлениям и рассуждениям, и всякий, живший в России и пишущий по русски — русский писатель, будь он хоть «негром преклонных годов».

Но еврейские черточки — очень умеренно дополняющие всеобщее в рассказах Якова Манна — не снижают уровень содержания, они его именно и делают более философичным, заставляя и меня заново осмысливать нашу общую жизнь: недавнюю советскую и современную почти христианскую.

Что русская чернь не может кичиться тем, что она русская, мне ясно (и она кичится своей грубостью и своим невежеством перед всяким, кто от нее отличается, происхождением или образованием) — но ведь спросил же русский мужик городского парня: «Думал, ты на второй день в контору убежишь, а ты весь срок продержался. И свора целая на тебя напала, а ты и здесь уцелел — может, и правда за вами, евреями, Бог смотрит?»

Однако тема еврейства не единственная, заставляющая размышлять при чтении, не меньше задевает многоликость женщины, предстающей то в виде мадонны, то мещанки, то «Джульетты», то в виде «наших девок, этих поблядушек, которые догнали нас и своим криком остановили уже почти начавшееся избиение».

Именно женщине выпадает самая печальная доля…

И действительно, вот она пишет: «… на самом деле все хуже, так что хуже не бывает.» Через сорок лет, вспоминая свою прошлую жизнь в СССР, автор ей отвечает: «Кто бы мог подумать, что хуже бывает, намного хуже…»

Однако об этом лучше узнать не по цитатам, а внимательно читая всю книгу. Что она из себя представляет? Рассказы? Воспоминания? Исповедь?

Я сам себя считал пасынком века — но нет, век меня даже баловал, если с участием поглядеть на жизнь тех, кто бывал этим веком отвергнут — а еврейство оказывалось в отверженных гораздо чаще других.

Мы должны научиться состраданию, и только сострадание научит нас подлинной любви. Только сострадание позволит увидеть в чужом часть самого себя — а это единственный путь к истине.

Именно поэтому мы и страдаем, сопротивляясь страданиям, именно для этого мы читаем книги — они быстрее всего научают нас мыслить и сострадать. И книга Якова Манна из этой необходимой и возвышенной когорты.

Автор прожил насыщенную и трудную жизнь и она открывается читателю во всем главном. Он жил в советском Вавилоне, был евреем, но во многом и русским и украинцем. Теперь он американец, однако он остался самим собой, он все так же еврей — с их нелегкой судьбой — но он все тот же советский русский, в том, что было в них лучшего.

Однако, книга воспоминаний (именно они и созидают эту книгу) не ограничивается воспоминаниями о дореформенной советской России, автор, даже живя в Америке, размышляет не только о прежней тяжелой жизни, но и о современности (совсем не радужной, вопреки тому, чего мы от нее ожидали), и со страхом всматривается в будущее, и я с удивлением вижу, что с нами разговаривает не эмигрант, нашедший счастье на чужбине, а наш соотечественник, и он продолжает разговор с русскими и о русских, которым предлагает неожиданный исход из исторической действительности: а если бы Бог предложил вам самим стать избранным Богом народом, как бы вы ответили?

Надо признаться, я опешил…

Казалось бы, после братьев Стругацких с их повестью «Жук в муравейнике» меня удивить трудно — но «Новые заветы» даже меня поставили в тупик. Впрочем, читателя я должен оставить в неведении, пусть уж он сам окажется столь любопытным, что прочтет этот небольшой рассказ. Как же мы поступим после того как из мусорного бака, светящегося как куст из которого Бог говорил с Моисеем, мы получим Новые скрижали, взвалим ли мы на свои плечи нелегкую еврейскую ношу? Мда…

И все же… Проблемы, которые затрагиваются в «Новых заветах», представляют интерес для мыслящего читателя; воспроминания не оставят равнодушным читателя чувствующего — но что из себя представляет книга как художественное целое, как литературное явление?

На этот вопрос пусть отвечает читатель.

Чернышев Василий Михайловичкритик