Коломбина для Рыжего

Янина Логвин, 2016

Золушка для принца или Укрощение строптивой. У Тани Крюковой, студентки университета, есть любящий отец, личная жизнь и желание быть счастливой. Она совсем не рада возвращению в эту жизнь рыжего и наглого Бампера – самоуверенного владельца ночного клуба, три года назад посмеявшегося над внешностью провинциальной девчонки и прозвавшего ее Коломбиной. И пусть Его Величество Случай – известный шутник, сегодня у девушки найдется сотня нелестных эпитетов, чтобы поставить наглеца на место! Ничего не изменилось, и то, что однажды началось с игры в «бутылочку», вновь закончится войной! Так думали Танька и Рыжий, встретившись спустя время, но любовь найдет способ доказать двум горделивым упрямцам, что у нее на них свои планы. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

— Да, один билет до Роднинска. Спасибо.

Я снова возвращаюсь в город моего детства без предупреждения. Захожу в подъезд, открываю дверь своим ключом и переступаю порог родного дома, вдыхая полной грудью знакомый запах. Прошедшая неделя была одной из самых сложных в моей жизни. Я с честью пережила ежедневные встречи в университете с Серебрянским и Сомовой, но извела себя упреками из-за своего необъяснимого поступка на свадьбе подруги, и теперь возвращаюсь домой в надежде хоть немного отдохнуть душой возле отца и забыться за любимым делом.

На часах двенадцать дня, обычно отец до позднего вечера находится в своей мастерской, и пока его нет, я рассчитываю принять душ, закатать рукава и приготовить для нас двоих нормальный ужин. По мере своих сил, конечно, здесь я иллюзий не питаю. Рассчитываю, но ожидаемую тишину квартиры нарушает неожиданное: «Дррр-дррр-хэннэннэн! Ррррр!», негромким бухтением доносящееся из родительской спальни.

Странно. Я спускаю с плеча сумку, бросаю у стены и осторожно приближаюсь к приоткрытым дверям, не зная, что и думать.

Мальчишка. Худенький, русоволосый, лет шести-семи. В одних колготках и растянутой футболке, в обнимку с красной пожарной машиной в половину его роста на полу и брошенными у ног фигурками игрушечных монстров. Присел на корточки возле отцовской кровати и отчаянно старается завести мотор пластикового автомобиля силой детского воображения и натужным рыком.

— Внимание! Включить сирену! У-а-у-а-у-а-у! Скорее, все на пожар! Домик монстров горит! Дррр! Дррр! Хэннэнэн! Спокойно! Салли, Рэндальф, без паники! Пожарная команда уже едет! Рррр…

В квартире совершенно точно кроме нас никого нет — слишком тихо вокруг, да и не настолько она большая, чтобы я не смогла заметить чужого присутствия. Я знаю, пугать детей нехорошо, но мое удивление от открывшейся глазам картины настолько велико, что сдержать сорвавшийся с губ вопрос не удается.

— Эй, пожарник, ты кто? Откуда здесь взялся?

Мальчишка вздрагивает и замирает. Вскочив на ноги, отпускает машину и пятится назад, прижимаясь спиной к деревянному поручню кровати. Хватает ртом воздух, поднимает голову, глядя на меня во все глаза.

Ясно. Похоже, чужим присутствием он удивлен не меньше моего. Вот так сюрприз!

— Ну, Снусмумрик, чего молчишь? — я переступаю порог, оглядывая комнату. — Не из воздуха же нарисовался?

— Н-нет, — послушно мотает он головой, испуганно моргая. — Я с м-мамой пришел.

— С мамой? Да ну! — упираю руку в бок, озадаченно поднимая бровь. — Как интересно.

М-да. Было-было, но вот детей в нашу квартиру Крюков, в отличие от женщин, еще не тащил. Дожились! Ай да папа!

— Д-да. К дяде Андрею.

Железная логика.

— Это я уже поняла. И кто у нас мама? — готовлюсь слушать. — Только не говори, что не помнишь, как ее зовут! — строго наставляю на мальчишку палец. — Все равно я тебя здесь с твоими монстрами жить не оставлю!

— М-м-мама Эля, — бормочет нежданный гость, а я не сдерживаю эмоций и чертыхаюсь. Из последних сил, про себя, но настроение на моем лице прочесть нетрудно, и мальчишка заметно огорчается.

Замечательно! И стоило так громко возмущаться, что для нее «это» слишком. Для меня, может быть, тоже!

— Ну и где она, твоя мама Эля? Чего сидишь в доме один, как крот?

Мальчишка совершенно по-детски пожимает плечом и вдруг громко шмыгает носом, проведя по дрогнувшим губам кулачком.

Этого еще не хватало!

— Отставить реветь, пехота! Терпеть этого не могу! — хмурю лоб. — Лучше скажи, мама давно ушла?

Ребенок озадачен вопросом не меньше моего и, кое-как справившись со слезами, растерянно утыкается взглядом в пол, видно, так и не найдясь с ответом.

— Ясно, — устало выдыхаю. — Ну, хоть куда ушла, сказала? — спрашиваю осторожнее.

— Д-да, — мальчишка тут же кивает. — К п-папе.

— Чего?! — теперь я так таращу глаза, что пожарник снова готов разреветься. — К какому еще папе? Ты что, Снусмумрик, издеваешься?

— Н-нет, — дергает он головой, неожиданно обхватывая себя за плечи. — К п-папе Грише. Он п-приехал сегодня к нам пьяный и м-мама сказала, что нужно сходить в м-магазин за м-молоком для меня. А потом мы пришли к д-дяде Андрею, и м-мама п-попросила, чтобы я п-посидел тихо, пока она не придет, совсем немножко, потому что д-дядя Андрей не знает, что я тут и м-м-может рассердиться. А м-ма-ашину я нашел п-под кроватью. Я аккуратно с ней игрался, честное слово! Тетя, вы не расскажете дяде Андрею?

Тетя. Убиться веником! И с каких это пор мой отец, Андрей Крюков, покупает чужим детям подарки?

Черт, похоже, и правда, все куда серьезнее с Элечкой на этот раз.

— Так! А ну, одевайся, пожарник, живо! И смотри не реветь мне, а то покусаю!

Когда мальчишка вслед за мной выходит в подъезд все в тех же колготках, лишь надев на себя длинную кофту и сандалии, я понимаю, что дело рисуется нешуточное и, кажется, закулисная моль Элечка влипла в неприятности, пока ее новый бойфренд, и по совместительству мой отец, ни сном ни духом не встревожен, чинит чужие машины в своей автомобильной мастерской.

— Адрес свой знаешь? Ну, где живешь?

— Д-да, мама научила, чтобы не п-потерялся, — лепечет мальчишка.

— Говори.

— Са-сазонова тридцать четыре, квартира ше-естнадцать.

Недалеко, от нашего дома третья улица, и я уже тарабаню кулаком в дверь соседней квартиры, усиленно скалясь в глазок.

— Теть Жанн! Да, Таня! Откройте, дело есть! Вот, держите нахлебника, ненадолго, скоро вернусь. А ты смотри мне, чтоб под чужими кроватями не ползал, здесь машин нет! Ну, пока!

Отец Снусмумрика оказывается немолодым, худым и хорошо поддатым мужиком. Он шипит на меня, как гусь, напирает хилой грудью, матеря во всю глотку, не пуская в квартиру, и мне приходится срезать его с пути пятикилограммовой авоськой с картошкой, приваленной к стене коридора. Да еще и закрепить аргумент недовольства отпечатком старого телефонного аппарата, тут же сдернутого с полки, в ухо, чтобы знал, на кого сунулся. Сбросить сверху с вешалки пару курток и хорошенько треснуть по трепыхающемуся пьянчуге кулаком, в ответ на выдернутый из хвоста клок волос.

Бог тоже не обделил меня глоткой, и, упав на оглушенного мужика сверху, я воплю во все луженое горло, пугая криком соседей, отыскивая глазами рыдающую Элечку.

— Полиция! При исполнении! Сейчас сядешь у меня в тюрьму на пятнадцать суток, урод, если не уберешься! Ты понял?! Вот же алкаш чертов! Прибить мало!

Дед, достаточно крепкий в плечах и руках, приходит мне на помощь и выволакивает все еще матерящегося, но притихшего мужика из квартиры, передавая в руки подоспевшим соседям, щедро отвешивая последнему тычки.

— Гришка! Снова к Эльке пришаландался, чтоб тебя! Не даешь людям жить спокойно, гнида! Мать в гроб загнал, сына заикой сделал, девке жизнь испортил и снова сюда дорогу торишь! Еще раз увижу — посажу! Клянусь! Ты меня знаешь!..

Элечка сидит на стуле в крохотной кухне и ревет, растирая ладонью и без того заплывший глаз. На полу осколки посуды, штора повисла на сдернутом карнизе… Увидев меня, замершую в дверях, она поднимает опухшее лицо и туже запахивает на груди разорванную блузку.

— Что с Павлушей? — тонко всхлипывает, вздрагивая в плечах.

— У соседки. Тебе не стоило оставлять ребенка одного в чужой квартире.

— Да, — кивает она, соглашаясь. — Не стоило. Но у меня в городе никого нет, а я не могу допустить, чтобы он был рядом, когда… Павлик достаточно насмотрелся на отца маленьким.

— Я поняла. Откуда у тебя ключи?

— Я иногда готовлю для Андрея. Он… помогает нам деньгами, вот я и благодарю его, как умею. Я не хотела, чтобы твой отец узнал эту сторону моей жизни. Мы не живем с мужем пять лет, а он все никак не хочет оставить нас с сыном в покое. Ты ведь не расскажешь отцу?

— Он купил твоему сыну подарок.

— Кто, Андрей?

— Да.

— Я не знала.

— Я тоже. Сюрприз, можно сказать.

— И что… — пальцы Элечки мнут светлую ткань блузки. — Как ты ко всему этому относишься? Осуждаешь?

В квартире тихо, соседей не слышно, и я поворачиваюсь к дверям, чтобы уйти.

— Какая разница. Одевайся, тебе надо к сыну. Я подожду внизу и заодно позвоню папе. Пусть Крюков тоже подключается.

— Тань! — Элечка останавливает меня в прихожей, вскочив со стула и поймав за локоть.

— Что?

— Приведи Павлушу. Очень тебя прошу! Я такая к Андрею не пойду.

Я знаю, что получится жестко, что, возможно, этой бледной женщине — избитой и сникшей, сейчас нужны слова утешения, но вместо них, чувствуя злость на ее нерешительность, помня наспех одетого Снусмумрика и движение детских плеч, в ответ на вопрос, как давно он остался один, говорю, перешагивая порог:

— Раньше надо было думать. Пойдешь, как миленькая. Любви захотела, все серьезно, теперь жуйте оба ложками. Вместе расхлебывать будете.