Завше блиско

Яр Кедрин, 2023

Окраина чешского городка. До сих пор люди с дрожью вспоминают, как однажды в округе появился злодей. Прямо посреди бела дня он похищал детей, чтобы, по слухам, уже их руками совершать свои грязные дела. А нынешней осенью снова исчезает ребёнок. Жители украдкой шепчутся, что душегуб вернулся. Его глаза и уши словно повсюду. Всё чаще хлюпают по лужам большие ботинки вслед за маленькими.И пока родители трясутся от страха, девочка по прозвищу Лиса не собирается бросать своих в беде! Теперь злодей выслеживает и её, но… нельзя недооценивать жертву, которая знает, что на неё охотятся.

Глава 2. Камни у старой ивы

Второе сентября для Северины оказалось братом-близнецом первого — только ещё более вредным и придирчивым. Дубек сначала со Сметаной доканывал её на переменах, а потом с Мареком не давал спокойно сдавать «скакалку». Учитель назначил их двоих считать прыжки, и они, как заворожённые болванчики, открывали рты и покачивали головами вслед за грудью Ринки, которая тоже решила не отставать от хозяйки по нормативам. Со стороны казалось, что мальчишки смотрели клип про трёх закадычных подружек — путешествие по кочках. Клип этот был немного однообразным, но не успевал надоесть, ведь шёл всего минуту. Один раз Кая даже подбегала отвесить своему парню подзатыльник, но он попросил не мешать ему засекать несуразные дёрганья Лисьего Хвоста, и она, сбитая с толку, вернулась считать прыжки к своей паре.

Как только запыхавшаяся и вспотевшая Лиса бухнулась на лавку отдышаться, Лешек с Мареком занизили количество прыжков, и девочка получила не заслуженную единицу^[5], а «похвально». И как она ни старалась доказать, что её «подсидели имбеци́льни ко́зли», учитель лишь понимающе кивал со словами «я тебе верю», но так и не переправил отметку.

Кая же затаила обиду. Она и так ненавидела Лисий Хвост, а тут… Уж не из-за схожести ли, чувствовала она в Севе соперницу, ведь только рыба без глаз могла не заметить, что они были обе фигуристые, одинакового телосложения и цвета волос. Н-да, до чего похожи снаружи — как ленточка и бант, а внутри уже поменьше — скорее, как росинка и капкан на кабана. Но внутрь без разрешения не заглянешь, вот и новые учителя, знакомясь с классом, не раз спрашивали: уж не сестрами ли были девчонки. Это до жути бесило Каю, и вскоре она перекрасилась из шатенки в блондинку, а наряды, в отличие от Севиных, становились всё откровеннее с каждой осенью. На следующий год вырезы грозили целиком вытеснить одежду, и тогда, судя по всему, Сметане пришлось бы отправляться в школу для слепых.

После уроков, пока никто из её компании не видел, Кая прошипела возможной сопернице: «Я тебе перса́^[6]оторву, если будешь перед Лешеком трясти», будто Севино «наливное» было виновато, что угодило мальчишескому вкусу. Лиса и бровью не повела — ушла с гордо поднятой головой.

Нуличек весь день избегал подруги — это он научился делать искусно и в промышленных масштабах, — и ей пришлось в одну голову решать контрольную, успевая в обратную кидать прилетевшие в спину бумажки. Как ни странно, тем «сливкам», что никак не давали покоя половине класса, хватало наглости просить списать у тех же, кого они мучили, а получая отрицательный ответ, ещё сильнее нападать. Сразу вспоминается кошка, которая стащила у тебя из тарелки кусочек клобаски^[7], и от такого бесстыдства смотришь ей прямо в глаза, но навстречу тебе не раскаяние, а укор: «Ты крадёшь из меня душевный покой! Хочешь мне зла, вор?» И магическим образом становится стыдно тебе.

Но в том случае, через стыд и страдания, ещё можно отвесить учебного пинка, а потом уж сладить с совестью, а в этом — Северине пришлось смолчать.

Снова вымотанная, она вернулась из школы. Понятное дело, она не захотела оставаться дома в объятиях перегара, душившего всю квартиру, и решила пойти делать уроки на то место, что когда-то с уехавшей подружкой они нашли глубоко в лесопарке. Тишина, журчание ручья и шелест листьев снимают напряжение на раз. Вот что нужно выписывать врачам в наш век потрёпанных нервов. Однако, в скором будущем учёные могут открыть-таки параллельную реальность, а там — очередь к листьям на ветру, все с талончиками и орут до писка в горле, что по записи!

С набитым рюкзаком Лиса отправилась в лес. Для этого надо было обойти дом и с дальнего торца выбрать тоненькую дорожку. Сначала тропа распадалась на недлинные ниточки, которые заканчивались то поваленными брёвнами, то просто небольшими натоптанными полянками — скрытыми прибежищами для отдыха. Но немного годя тропа всё чаще ныряла в желтевшую траву и мховые коврики, а потом и вовсе, для нездешних, тонула.

Но Сева с подружкой облазили лесопарк вдоль и поперёк — она и без тропы знала, где искать ручей. В принципе, куда не иди прочь от домов, везде можно было на него наткнуться, но не везде была такая красота, как в их укромном уголке.

Спустя двадцать минут Лиса вышла к узкому месту ручья и по брошенным доскам перешла на другой берег. За шуршащей ольховой левадой открывалась большая просека, обрамлённая по сторонам тисовым кустарником, а дальше — у излучины речушки — виднелась огромная старая Ива. Вот там-то они с подружкой и любили сидеть над водой.

Даже птицам словно спокойнее здесь пелось. Они не галдели разом, а вступали каждая в свой черёд. Ожидая, когда предыдущий оратор выскажется, новоиспечённая солистка сначала брала пробную ноту, и, если в ответ не слышалось возмущённого щебета, затягивала куплет. По желанию к ней присоединялись другие хористы, но только с тонким слухом — костноуших и скрипоголосых, похоже, отправляли поближе к домам, ведь хвалить их могли только люди из такого бескультурного захолустья, наподобие этого. А здесь, возможно, если взобраться на верхушки деревьев, удалось бы наткнуться на табличку для певцов, написанную корявым птичьим почерком: Пелармония.

Лиса глубоко вдохнула свежего влажного воздуха и с облегчением приблизилась к уже родной Иве. Дерево было настолько наклонено, что Сева, расставив руки, как крылья самолёта, просто взошла по стволу наверх. В этом местечке она чувствовала себя как дома — хотя нет… тут она чувствовала себя в безопасности.

Умиротворение обволакивало, наполняло силами и вытягивало губы в едва заметную улыбку, как у восточных статуй. Сева поудобней подогнула под себя ноги и, увидев это, ветерок принялся напевать: «Лиса-а-а-а», пугая птичек, но тут же со свистом добавлял: «Лиса-будди-и-ист». Тогда они успокаивались, снова принимались за ноты и дальше прогоняли генеральную репетицию перед вечерним грандиозным концертом. Теперь солнце садилось всё раньше; неизвестно, досидела бы Сева хотя бы до песни трясогузок — что более точно в Италии звалось бы Ариозо Трясогузо.

Сева расположилась над прозрачной водой. Речка была неглубокой, и девочка могла рассмотреть оливково-ржавое дно, над которым парили маленькие рыбки, увиливая от вьющихся скользких водорослей. Над ними, на поверхности воды, колыхались мягкие солнечные пятнышки.

Она закрыла глаза: вот вроде и Лешек с Мареком развеялись в её голове; Сметана размылась течением и растаяла; забылся и Каджа. Откуда-то будто почудился слабый спиртной аромат — но ненадолго; просто почудился, по привычке. Ведь даже если бы у семилетней Северинки Лев спросил, указывая в телевизор: «Ринка, на кого тот дельфин больше похож — на млекопитающее или рыбу?» То девчушка бы, глядя на выходящие из животного фонтаны, сразу бы указала одной ручкой на тазик, а другой на рот Льва и радостно закричала бы: «На тата!»

Сева расположила на коленках тетрадь, повесила рюкзак на сук и в мерном мишурном шелесте ветвей приступила к алгебре, ведь у неё был математический склад ума и больше всего на природе она любила уравнения второй степени.

Час сменился часом, и Лиса с уморённым видом отложила ручку; к тому же ветерок разошёлся, так и норовя схватить тетрадку за листок и швырнуть в речку. И голове надо отдыхать, не только рукам, вот Сева и достала «клубок» наушников и, как соседки на лавочке, принялась его распутывать.

Заиграла в ушах любимая музыка, постепенно вытесняя иксы с игреками, и потекла по голове волнами, братьями косинуса. Северина облокотилась на ствол и, как кошка, с дерева оглядывала свои владения. Солнце ещё пуще разыгралось в водной ряби. Из ручья на берег выскакивали горящие искры, от которых едва не загорались кусты, склонившиеся к водному зеркалу посмотреть на себя. А зарослей неподалёку уже слегка коснулась красками осень, там… там стояла…

Куча. Какая-то куча, блин. Мешок. Везде найдутся же невежи, которым лень убрать за собой мусор. Чтоб им дома попугаи обои разрисовали, а курица оказалась недоваренной и целый вечер кота по квартире гоняла! Даже если у них нет кота…

Ну ладно, когда домой пойду, вспомню — прихвачу.

Хорошо, что нет ничего вечного под облаками, вот и уроки иссякли. Затёкшие пальцы, хрустнув, спрятали учебники в рюкзак. Раньше бы Сева с подружкой кинулись гулять, исследовать лес, захватили бы с собой щенка, ну или Каджу, а сейчас не с кем было провести оставшуюся кучу времени. Куча! Чуть не забыла. Надо забрать мешок. Два с лишним часа он мозолил мне глаза — раздавленная виноградина на блюде, блин; трактор среди лебедей.

Она сошла с ивы и направилась к зарослям в тени деревьев. Вблизи мешок оказался странным — красным с синим верхом. Дорогой, наверно. Хотя кто шьёт дорогие мешки для мусора?

Сева засмеялась своим мыслям, и мешок резко дёрнулся!

Она вскрикнула и отскочила. В мешке явно кто-то был, и этот кто-то качался туда-сюда. «Божечки!» — в испуге подумала Лиса, но куча не походила ни на что святое. Неужто над кем-то подшутили и запихнули в спальник. Хотя… так далеко от домов…

Со стучащим сердцем Сева подкрадывалась ближе, боком обходя неведомый объект. Наконец она вытянулась и заглянула в «лицо» кучи.

А на куче действительно сидело лицо! Спальник оказался человеческой курткой! Рина опять вскрикнула и ладонями зажала себе рот. «Куча» не обернулась. Она смотрела перед собой, а после крика напряглась и вцепилась руками в брюки, прижала ножки к себе и стала качаться взад-вперёд ещё интенсивнее.

— Мама! — завизжала девочка. — Как же я напугалась!

— Она что, глупая? — нервно, сквозь зубы промычала «куча». — Разве она не видит, что я мальчик, а не её мама?..

Но Лиса не могла остановить изумление, ведь мешок столько просидел не двигаясь — и, выходит, наблюдал за ней!

— Мамочки мои! — снова не сдержалась она.

— Определённо глупая… — качалась куча, не обращая внимания на остолбеневшую Севу. — Когда же, когда она уйдёт?..

— Когда уйдёт! — возмутилась Сева. — Это вообще-то моя ива, я её сто лет назад приметила; и это не я за собой следила полдня!

— Бедная. Думает, это она́ иву посадила, хотя дереву не меньше семидесяти лет, — бурчала себе под нос «куча», всё туже морщась в комок. — Она ещё и не следит за собой сегодня. Опасно. Уходи, глупая, уходи…

Северина внимательнее вгляделась в лицо мальчика, и оно показалось ей знакомым. Да, конечно. Это же сын Ивы, который вчера из-за шнурков не мог до дома дойти. Ей стало не по себе: она понятия не имела, как общаться с «особенными».

— Привет, Ян. — Рина осмелилась и осторожно сделала шаг к растревоженному мальчику. — Я Сева.

«Мешок» будто пронзили разрядом; он выпрямился по струнке — только лицо осталось перекошенным.

— Я напротив живу, — ещё шажок.

Ян невнятно брюзжал: «Я бы заметил — напротив у меня только стол для рисования. Слишком глупая».

Ещё один.

— Твою маму же Ива зовут?

Еле заметно Ян кивнул.

Рина стояла уже совсем рядышком.

— Так ты что, от Ивы к иве пришёл? — решила разрядить обстановку Рина и негромко хохотнула, но мальчик, не понимая, зачем она переспрашивает, если сама видит, ответил тоном для тугодумов: «Да».

— Это игра слов… — смутилась Ринка.

«А я с тобой не играю…» — улетело в сторону.

Под ногой что-то гулко стукнуло. Сева посмотрела вниз: там лежали камни в виде ровного круга, и один теперь выскочил за линию. Мальчик тоже это заметил и вдруг завизжал так, что у неё заложило слух. От неожиданности Сева отскочила. Она заткнула уши и растерянно глазела на истошный «мешок». В таких воплях ничего не выходило сообразить.

Мальчик никак не успокаивался и продолжал кричать. Чувствуя вину, Сева захотела хоть как-то его успокоить и вернулась:

— Прости, прости! Я сейчас же всё положу как было… — Носком кроссовка она толкнула камешек на место.

Удивительно, но как по щелчку мальчик замолчал.

Рина не ожидала, что истерика может также резко прекратиться, как и началась. За пределами круга она присела на корточки отдышаться:

— Ну вот, Ян… фуф… всё хорошо, не кричи больше так…

Он только с силой скрёб свои коленки и не отвечал, хотя по настороженному виду было очевидно, что он всё слышит и понимает.

— Я же не знала, что… Ну, в общем, ещё раз извини и забыли, ладно?

Он вроде был за. Всё разрешилось бы самым мирным что ни на есть образом, кабы Рина зачем-то не положила руку ему на плечо. Осторожно так. Невесомо. Приветливо…

Хоть она и сразу поняла, что совершила непростительную ошибку, ничего нельзя было вернуть назад. Тело мальчика вдруг задеревенело, ноги и руки непроизвольно выпрямились, пальцы побелели от напряжения. Глаза Яна помутнели, и без сознания он повалился на землю.

Ринка струсила, попятилась и без оглядки бросилась из леса.

Неподалёку кто-то прятался в кустах и внимательно наблюдал за подростками. Теперь, когда девчонка убежала, он спокойно вышел из укрытия. С прищуром взглянул на лежавшего без чувств мальчишку и задумчиво пошёл прочь. Его коричневая куртка быстро затерялась в осенних листьях.

Весь вечер Северина не находила себе места: с одной стороны, ей было ужасно стыдно, что она бросила беззащитного мальчика одного, а с другой, она не обязана была отвечать за невменяемого чужого ребёнка. Куда в конце концов смотрели его родители, когда отпускали в лес?

А вдруг он там окочурится?.. Для всех я буду виновата. Отец же меня убьёт!

Несколько раз она порывалась обуться и броситься назад в лес, но потом вспоминала, что всё равно не сможет поднять его одна. Отца дома не было. К соседям идти было страшно. Как ошпаренная она носилась от одного окна к другому, надеясь на чудо. То бегала в кухню или комнату отца смотреть, не шёл ли мальчик из леса, то из своей караулила двор. Но мальчика нигде не было. От бессилия у неё уже наворачивались слёзы.

Тут в замке закопошились ключи — вернулся Лев. Пока отец бряцал десять секунд, ещё была надежда, что он трезвый; но потом ещё десять, и ещё. Бряцал-бряцал, и Сева не выдержала и сама открыла дверь.

— Тат, тут такое дело… — решилась она попросить о помощи.

— Дай мне супу! — с порога рявкнул Лев, пытаясь разуться. Затем отодвинул дочь в сторону и в одном ботинке пропрыгал в туалет; загремел там и снова зло заорал:

— Супу, кому сказал!

Сева опустила голову и пошла разогревать. Но отец так и не пришёл на кухню. Она прислушалась: да, из туалета валил храп. Пришлось поставить тарелку на подоконник и есть самой. Она снова уставилась на злополучную тропинку. Как она хотела, чтобы мальчик сам вышел из парка. А надежда всё таяла.

Пока то да сё, солнце уж стало садиться за лес. В потёмках Лиса уж точно не осмелится пойти. Надо было смириться, но смириться не получалось. Сердце надрывалось больше и больше.

«Помою посуду — и надо бежать», — на выдохе решила девочка. Жить с таким камнем она не смогла бы.

Сева сполоснула тарелку и в который раз кинула беглый взгляд на улицу — на этот раз под домом будто мелькнул силуэт! Она пулей бросилась к своему окну, хоть и понимала, что идти до двора минуты две.

Время растянулось. Стопа уже устала топать по полу. К ней присоединились пальцы рук, барабаня по столу.

«Ну же… ну же…» — шептала Сева, боясь дышать.

Во дворе показался Ян!

— У-ур…! — Лиса почти завопила «Ура!», но спохватилась, чтобы не разбудить отца в туалете. — Да! Да! Живой! — шептала она, и, как победитель, махала в воздухе кулаком.

Потупясь, расшатанной походкой плёлся мальчик. Куртка у него была вся перепачкана. Детвора вокруг прекратила игрища и стала тыкать в него пальцем: «Смотрите-ка — мамкин идиот! Чего это он один? Эй, идиот!»

Удивлённая пани Нейдджа вскочила с лавки, оставив деда Глупека одного, и кинулась к перемазанному Яну. Мальчик заметил её, занервничал, но не ускорился. Ноги, наоборот, стали сбиваться с шага, спотыкаясь о невидимые брёвна. Нада знала, что в этом случае не стоит приближаться, и ласково крикнула: «Спокойно иди домой, Янчи, никто тебя не тронет!»

И кое-как мальчик добрёл до своего подъезда.

— Что-то стряслось у них, Иржи… — вернулась к Глупеку Нада. — Никогда он в одиночку никуда не ходил, бедненький, — качала она головой. — Узнаю как-нибудь у Ивы с Ми́лошем что да как…

Дед Глупек не обратил на её слова внимания, а повернулся к детворе:

— Детички! Что не чех, то музыкант! Гоп, гоп!

Малышня разом кинулась плясать под свои же выдуманные инструменты: кто стал колошматить совком по ведёрку, кто в воздухе перереза́л надвое скрипку, самые незатейливые просто дудели в ладоши. Вот и грянул во всей красе и мощи людской аккомпанемент, которого так опасались лесные птицы!

Нада обеспокоенно смотрела на окна квартиры Яника, пытаясь угадать, почему Ива — вездесущая наседка — отпустила сына и как мог такой ответственный отец, как Милош, не воспрепятствовать; что же стряслось в многострадальной семье? Но женщина никак не могла сосредоточится, ведь кругом царило громкое и бестолковое «Гоп, гоп, гоп!».

Человек всю жизнь учится. Вот и Северина сегодня научилась новенькому — мочевой пузырь-то, оказывается, неумолимый. Впрочем, как и все чехи. Как она его не молила потерпеть, он остался глух к религии и заставил стучаться в туалет — будить недовольного отца.

Лев размашисто открыл дверь и встал в проёме чернее тучи — видно, Сева разбудила его на самом интересном тосте.

— Где… — грозно начал он, но Ринка предусмотрительно показала ему тарелку с супом и выманила на кухню.

Но и поев супу, Лев не успокоился.

— Куда ты дела мою зарядку от телефона, Рина? — хрипел он, едва выговаривая слова. — Мне другу надо позвонить, отдавай сейчас же!

Сева поняла, что он опять не совсем вменяемый, и быстренько закрыла задвижку на двери:

— Откуда я знаю, я её в глаза не видела, отстань!

— Отдавай! — стал долбить по косяку Лев. — Или я тебя накажу!

Сева ужасно боялась таких моментов, ведь однажды отец на пьяную голову её ударил, а потом даже и не вспомнил. Тогда-то она и назвала его поганым отцом, отчего он на неё взъелся и это, как ни странно, запомнил на всю жизнь — да не просто запомнил, а даже частенько припоминал ей. В панике Рина врубила на всю наушники и залезла под покрывало, дожидаясь, когда бессмысленная буря стихнет. Если бы отец спокойно попросил, может, она бы и вышла помочь, а так… не…

Лев стал греметь чем ни попадя, кричал время от времени, что у него все друзья не с этого района и телефон — его жизнь, что она украла его зарядку, ведь у самой друзей не осталось, вот теперь и других лишает.

От подобных слов у Севы разрывалось сердце, она чувствовала себя беззащитной перед ударами от родного человека. В такие моменты сила, что позволяла давать отпор одноклассникам, куда-то испарялась, и Рина начинала взахлёб рыдать в покрывало. Все накопившиеся эмоции находили скопом и душили, душили. Даже поплакать Сева не позволяла себе в голос — глотала, глубже глотала обиды и боль.

Постепенно Лев стал уставать от собственного крика, опустился на пол, и его голос приобрёл ласковые нотки:

— Дочка, ну отдай… ну не зли меня, а? Я так устал сегодня, дай другу позвонить…

— Ты ж только что от них — зачем тебе звонить? — вылетело из-за двери.

Лев закопошился в мыслях, пытаясь нащупать что-нибудь логичное, но схватил первое, что попалось:

— Я у них зарядку забыл, скажу, чтоб отдали…

— Что? Ты сказал: я взяла!

— А-а-а, призналась! — торжествующе промычал Лев. — Тогда возвращай!

Сева не выдержала и резко открыла дверь — она была в бешенстве:

— Как ты меня достал! — вытирала она слёзы. — Я не воровка! Ты уже ничего не соображаешь, ты пропил половину вещей, вся квартира провоняла, мне за тебя стыдно перед соседями! Я так не могу больше жить!

Хоть Лев и не ожидал отпора, всё же нагло выпятил губы:

— Что, не нравится жить со мной?..

Уже не раз они доходили до этих слов, и Сева знала, что он начнёт ей угрожать интернатом, а потом, как протрезвеет, будет на коленях ползать и просить прощения. После со стыда опять напьётся и притащит какой-нибудь задрипанный утюг ей в подарок, чтобы не быть для себя плохим отцом. Поэтому она не отреагировала, перешагнула через Льва и, заткнув нос, пошла в его комнату, ведь понимала, что ему не за чем было тащить к собутыльникам зарядку; только если опять в карты на кон ставить — но тогда она точно канула навсегда. Сева стала обшаривать все углы, пока наконец из-за дивана не выдернула за шнур чёртову зарядку.

— На! — Сева бросила её в руки отца. Губы девочки дрожали, одна за одной слезинки текли по щекам. — Прости, что украла, возвращаю!

Она молча стояла и с ожиданием смотрела ему в глаза, но он так и не извинился. Только бестолково пробубнил:

— Ну, и не бери больше…

— Ты… — опешила она, — ты… мерзкий! Фу, ненавижу!

Она убежала к себе, снова закрылась на щеколду и прокричала:

— Я в твою вонючую комнату больше не зайду, понял? И ты никогда больше ко мне не заходи!

Сева бросилась на кровать. Чтобы никто не услышал, она уткнулась в подушки и зарыдала в голос.

Примечания

5

Оценочная система чешских школ: 1-отлично, 2-похвально, 3-хорошо, 4-удовлетворительно, 5-неудовлетворительно.

6

Prsa — грудь (чеш.)

7

Колбаски (чеш.)