Вдавив в висок ствол авторучки. Последний советский поэт

Andrey Kravtsov

Писать стихи на русском языке сегодня и в Германии – что может быть более неподходящим и оттого правильным? Как бы не современно и политически не правильно это казалось со стороны Книга содержит нецензурную брань.

© Andrey Kravtsov, 2022

ISBN 978-5-0059-0833-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я — последний советский поэт,

Легкий дым от сгоревшей эпохи.

Мы уходим — а сменщиков нет,

Хороши были мы или плохи.

Свято место не будет пустым,

Будут новые — лучше и чище,

Но не будет, кто пишет лист

На душевном своем пепелище.

Кто использует русский язык,

Все еще и прекрасный и чистый.

Кто до самого слога проник

В бесконечность рифмованной мысли.

Кто воспитан другою страной,

Кто воспитан иначе, чем нынче,

Кто привык открываться душой,

Не за деньги, не ради добычи.

Ни за лайки, репост или хайп,

А всего — то не может иначе,

Кто привык отбиваться от стай,

Для кого совесть что-то да значит.

Мы последние нынче их тех,

Кто не сыплет слова без причины.

Для кого означает успех,

Когда брат говорит: «Молодчина!»

Кто привык отвечать за себя,

За поступки, стихи и удачу.

Кто не мыслит писать — не любя.

Кто горит — и слезу в сердце прячет.

Я — последний советский поэт

И пока я живу и не болен,

От эпохи ушедшей привет

Отпускаю строками на волю.

Под снегом и дождем, и небом хмурым,

Скользя по блеску льда чуть торопясь,

Я вижу все-ж как встречные фигуры

Мне взглядом выражают неприязнь.

Как бесит их — уже с утра уставших

От жизни, от политики, от лжи,

И этот дождь, и полуснег упавший,

И я — раз улыбаюсь от души.

А я в уме перебирая годы,

Все то, что я когда то потерял,

Пою Творцу торжественные оды

За то, что отбирая — отдавал.

За то что я иду сейчас по лужам

И в ритм дождя бью пальцами щелчки,

И что дышу, и с головою дружен,

И вижу сам (ну пусть через очки).

За эти раздражительные взгляды,

За этот день, обычный и простой,

За то, что дождь мне писает на шляпу,

А не слезит на холмик надо мной.

Когда тебе за пятьдесят,

То день рожденья сложен:

Так трудно радовать себя,

Что ты не стал моложе!

Сложнее жить. Сложнее спать,

Сложней жену потискать…

Сложнее трезвость сохранять,

Когда в стакане виски.

Но хватить плакаться. Налью

И рюмку поднимаю:

Спасибо Богу, что живу —

Чего и вам желаю!

Он красив — этот старый Дунай:

То неспешный, то буйный и злой.

Он ворчит, этот старый Дунай,

Все спешит и спешит на покой.

И несет за волною волну,

И гремит и бурлит под мостом.

Он уносит заботы ко дну,

Чтобы выплеснуть все «на потом».

Сколько судеб бросалось в него,

А разливы стирали мечты…

Все ушло, но осталось одно:

Поседевшая грива волны.

Чайки кружат и пахнет дождем.

На Дунай опускается тишь.

Хорошо нам с Дунаем вдвоем!

Но ночами мне снится Иртыш…

Сквозь дождь, плюющий на крыльцо,

Поникнув головой в заботах,

Я поспешаю на работу,

Надев намордник на лицо.

Навстречу мне поток таких же,

Синюшных масок караван.

Вдыхая выдоха дурман,

Склоняем головы все ниже.

Как быстро нас загнали в ряд.

Надели маски. Дали цели.

Свободу мы видать… проели.

Теперь идем, куда велят.

Чтоб нас совсем не обижать —

Разрешено платить налоги.

Как низко пали мы, убоги,

Ни улететь, ни убежать!

С экрана нам лощеный хряк,

Расскажет, как не спят министры,

Как ценят нас и наши жизни.

Министры крякнут: «Точно так!»

Ну а начальственный пиджак,

Тряся обвислыми щеками,

Нам сердце выложит перстами…

Но я в том жесте вижу «Fuck».

Садись. Возьму бутылку виски,

Сегодня праздник алкоголя.

Вздохнуть. Попеть. И вспомнить близких.

И душу выпустить на волю.

Садись за стол, поди устала?

Садись, покой нам тоже нужен.

На стол накрою, что попалось.

Ну, как тебе наш скромный ужин?

Ты улыбнешься так привычно,

Мы по чуть чуть наполним рюмки.

За столько лет уже обычай:

Делить на пару жизнь и думки,

Делить свой день, проблемы, нервы,

Делить вино, делить усталость.

Пока не вышел кто-то первым —

Делить все то, что нам осталось…

Ты знаешь все, что я подумал…

Я знаю все, что ты расскажешь…

Но не хочу вставать со стула

И у тебя в ногах есть тяжесть.

Мы просидим, пока устанем,

Все доедим, допьем, доскажем,

Из-за стола обнявшись встанем,

Все уберем, помоем, ляжем…

Обычный день. Обычный вечер.

Слетел с календаря листочек.

Никто не свят, никто не вечен.

Господь хранит. Спокойной ночи!

Рюмка виски на столе,

Двадцать грамм, хорошего.

Его дым шотландский мне

Вдруг напомнил прошлое…

Комары до кости аж.

Пятница, рыбалочка.

Трое братьев в экипаж,

Я, костер, палаточка.

Искры тянутся к луне,

Мясо, лук, селедочка,

Сковородка на огне,

По стаканам-водочка.

«Будем, братья! Хорошо,

что живем и можется!»

«Ух, как славно то зашло-

Пусть и с рыбкой сложится!»

Воздух — хоть стаканом пей,

Травами заполнится.

«Ну ка брат, полнее лей!

Анекдот припомнился!»

Посмеяться, погрустить,

Вспомнить что-то главное.

Нам то нечего делить —

Мы друг другу равные.

Сети в деле — мы сидим.

Мы с утра, да раненько,

Поедим и поудим.

А пока по маленькой.

Вот заначка в ход пошла,

Бьет, зараза, в темечко.

«Пей, брательник! Пей до дна!

Нынче наше времечко!»

У костра лежим-сидим.

На похмел оставлено…

Кухня. Дом. Шотландский дым,

Да слезой разбавлено…

Яркая дорожка

Из опавших листьев,

Вдоль дорог промокших,

Словно нитка жизни.

Детство, как в картинках.

Юность, вдохновенье.

С бешенством лезгинки

Унеслись мгновенья.

Дождиком смывает

Прошлое с дорожек..

Молодость не знает.

Зрелость так не сможет.

И не то чтоб грустны

Эти размышленья,

Но в случайной луже

Вижу отраженье:

Серебро начало

Игры с бородою.

Бес в ребро стучался —

Да махнул рукою.

Опытом проверен,

Переварен грустью,

Я иду, уверен —

Все равно проснусь я,

Может быть и утром,

Может в новой стати.

Новые маршруты —

В старые тетради.

Гвардии отряды

Из листвы опавшей,

Встретят на параде,

В новой жизни в каждой.

Детство пахнет иначе,

Чем сегодня, из дали.

Детство пахнет, как мячик,

Что из лужи достали.

Детство пахнет, как иней,

Что намерз на окошке.

Оно пахнет корзинкой,

Полной свежих лепешек.

Пахнут мамины руки,

Пахнут дедовы тяпки.

И редиской и луком,

Что пололи на грядке.

И разбитой коленкой

И помятой тетрадкой,

Одноклассницей Ленкой,

Что краснела украдкой.

Детство пахнет кострами,

Нашей новою школой,

Оно пахнет борщами

И компотом в столовой.

Оно пахнет, как птица,

Ветерком и свободой…

Это то, что хранится

Где-то в сердце, все годы.

Армейский друг, Володька-Слон,

Он был высок, он был силен.

Был музыкант, был хулиган и хоккеист.

Сам добродушный и не злой,

Он под гитару пел со мной,

Ну а вообще то был лентяй и пофигист.

И был немножечко чудак —

Он избегал армейских драк,

Он даже сдачи не давал и все терпел.

В разборках вовсе не бойцом,

Он уворачивал лицо,

Пах прикрывал и разобиженно сопел.

И много кто вошел во вкус,

По ходу пнуть — раз парень трус.

Раз парень чмо — ну как ему не наподдать?

В сушилке ротной, через день,

Метелили кому не лень,

А он просил полегче бить, да перестать.

А я не знал — он сам молчал,

Не ныл, не выл и не стучал.

Предпочитал в самом себе переварить.

Пока дневальный как то раз,

Мне не сказал почти глумясь,

Что там Слона сегодня будут сильно бить.

Дневальный в теме был у них,

Я с хода получил под дых,

Но все-ж успел заехать в челюсть одному.

Успел схватить за табурет,

Второму выписать привет,

Тычок, подсечка и уже я на полу.

И замелькали сапоги,

Из носа кровь, в глазах круги.

Я думал — все, душа из тела выйдет вон.

Слон посмотрел вниз на меня,

Как с глаз слетела пелена,

И заревел, ну точно как реальный слон!

«Андрюху бить! Он за меня…

А вы его.. Толпой..Хана!!!»

И матом их — а дальше в драку понесло!

Они как кегли полегли,

Они и пискнуть не смогли,

Их было шесть — и вот в строю ни одного.

А Слон понесся в коридор,

Припомнил всех до одного,

И по казарме ураганом пролетел.

В окошко выкинул двоих,

Гонял по части остальных,

И слету бил, кого еще поймать успел…

Нам оставался год служить,

И нам легко давалась жизнь,

И «старички» и молодняк нас уважал:

Слона — что он силен, как Слон,

Неудержим, коль разъярен.

Меня — за то, что я друзей не предавал.

Пусть это было так давно…

И нереально, как в кино.

Но иногда мне снится тот удар под дых…

И как Володька всем раздал…

Ну а мораль весьма проста:

Не бойся драки и впрягаться за своих!

Я не дурак, не ретроград,

Как пишет наша пресса.

Я прививаться был бы рад,

Ведь я не враг прогресса.

Я сразу «да» скажу в ответ

И в пункт прививки — быстро!

Когда привьется президент

И канцлер и министры.

Ну а пока что воздержусь,

И в страхе от болезней,

Я алкоголем полечусь,

Прививки он полезней.

То дождь, то град, то снег с дождем.

То град и дождик вперемешку.

За листопадом — водопад,

Разбавлен снежною насмешкой.

Который день, не счесть уже

За повседневными кругами,

Мешаю слякоть на душе

С такой же жижей под ногами.

Какой то гад открыл кессон,

А может жизнь ставит клизму.

И даже рюмочка «на сон»

Не прибавляет оптимизма.

Пройдет… Мы движемся к весне

И слякоть высохнет обратно.

Вот только снег на голове

Прилип всерьез и безвозвратно…

Посмотри налево.

Посмотри направо.

В небе пополненье —

Их теперь не стало.

Холмики да даты,

Фото порыжели,

В памяти заплаты,

Вдоль забора — ели.

Плачутся березки,

Отцветает пластик.

Нынче на погосте

Больше, чем на праздник.

Деды, тетки, дядья —

В память окунулись..

А теперь и братья

К старшим потянулись.

Здесь легко собраться,

Вон все — по порядку.

Хочешь повидаться —

Отыщи оградку.

Еще проще ночью:

Вместе соберутся,

Душу растревожат

Да к себе вернутся.

В землю ли, на небо —

Кто рассудит здраво?

Пустота налево…

Пустота направо…

Когда едва рассвет забрезжит,

Перемешав и явь и сон,

Порой, в одеждах белоснежных,

Придет и рядом сядет Он.

Ладонью сердце обнимая

Снимает судорги с души,

Всю грязь слезами отмывая,

Вновь призывает: «Не греши!»

И резь в груди и бег сердечный

Уходят, как в полудень — тень.

Мы с Ним идем дорогой вечной…

Звенит звонок — и в новый день

Я сны ночные забываю,

Я в суете, опять спешу,

Уколы слева растираю

И вновь бегу, и вновь грешу…

Постой, братишка, не дави на газ!

Я был конечно здесь, но так давно.

Скорей всего теперь в последний раз

Проеду все — хоть это все не то.

Родильный дом, где я увидел свет,

Давно снесли — здесь чей-то особняк.

И пустыря, где мы играли — нет.

Исчез куда то мой любимый парк.

Где буйный клен? Где местный стадион?

Где в пыльный двор открытое окно?

Отец еще играл аккордеон,

Врезались в стол костяшки домино…

Но нет стола, хоть сварен был из рельс,

Исчезла бочка — шесть копеек квас.

И дворик наш — он перекроен весь.

На месте горки — пустота сейчас.

Я на углу немного постою,

Где ждал ее и ожиданьем жил.

Здесь все не так, и я не узнаю

Места где рос, учился и любил.

А так хотел природу обмануть:

Обратно в детство, в юность, в старый дом…

Ни наверстать, ни встретить, ни вернуть.

Да даже вспоминать — и то с трудом.

Ну вот и все — довольно бередить,

Что смог — нашел, пора и чести знать.

Ком в горле встал — никак не проглотить,

Ни выплюнуть — с собой придется брать.

Что ж, будем жить, надеясь и крепясь,

В чужой стране, неся за годом год,

Еще по православному крестясь,

Но говоря уже: «Du, Lieber Gott!»

Притормози — послушаю Иртыш,

Пусть чайки память криками сотрут…

А вот теперь, родимый, поспеши!

Пока сердчишко не осталось тут…

Лист осенний упал на плечо,

Как погон, как награда «За труд».

Словно жизнью оплаченный счет

За огонь, что еще не потух.

За глаза, что огнем тем горят,

За тепло и за Бога в душе.

Да еще две горсти серебра

От щедрот пересыпано мне.

Откупорю бутылку вина,

Подниму — за звезду на плечо!

Пей со мной — по бокалу, до дна.

Я живу и настроен — еще!

Я пока не объездил весь мир,

Я хочу еще больше дорог.

Не устал от вина и любви.

Оплачу — присылайте листок!

Давным давно, в отарской пыли,

Когда «вся юность в сапогах»,

Нам кирпичи за счастье были-

Ведь можно спать на кирпичах!

И в перерыв — на стрельбах дальних,

Счастливчик — кто хоть два добыл,

Один для тени — вертикально,

Другой — подушкою служил.

И сон был сладким, крепким, скорым.

Хотя по времени — пустяк.

Теперь — матрас, подушки, шторы…

И хрен уснешь… И спишь никак…

Так дело видно не в заботах,

Что ночи превращают ад,

И не в годах, и не в работах…

Верните мне тот силикат!

Ты играла со мной, как с собачкой,

На коротком держа поводке,

То манила теплом, то иначе —

Туз обиды скрывала в руке.

То замужняя, то холостая,

То мила, то как лед холодна.

И костер наш, все реже пылая,

Вдруг потух и остыла зола.

Я очнулся, вокруг осмотрелся,

Сплюнул зло — и ушел стороной.

Я игры и притворства наелся:

Одному лучше быть, чем с такой.

Время ранит и время же лечит,

Дни стежками все раны зашьют…

Я потом, через годы и встречи

Получил и тепло и уют.

А тебе за одно благодарен:

Не сожги я тогда все нутро,

Как бы я оценил, дорогая,

Что сейчас мне судьбою дано?!!

Ветер восточный, и буйный, и пыльный,

Моравских долин и силезских равнин,

Мне показался сегодня ковыльным,

Пойменным, диким, до боли родным.

Шляпу срывая, глаза запорошил,

Наглый и теплый, весенне-живой,

Вдруг закружил, подтолкнул, растревожил

Да разыгрался, как в мячик, с душой.

Скоро, ах, скоро, потянутся клинья,

Ветер устав от меня и со мной,

Снимет слезу и на лапе утиной

Ее переправит курьером домой.

Где-то на пойме, в звенящей протоке,

Там, где венчался с осокой камыш,

Спустится стая, закончив дорогу,

И станет немного соленей Иртыш.

Это и все, что вернется обратно:

Капля слезы — эмигрантский привет.

Только как знать? Может эта вот капля

Вся — квинтэссенция прожитых лет.

Приснилась быль: отец «бычок» откинул,

Открыл футляр, достал аккордеон,

Развел меха, слегка ссутулив спину —

И в звуках вальсов растворился дом.

Играл и пел, усталости не зная.

Вечерний двор, июньское тепло,

Заполнил все от края и до края,

Затихли окна, смолкло домино.

Закрыв глаза, прильнув к мехам щекою,

Затягивал мелодии корсет

И в музыку, как в омут с головою,

Кидался сам — и мы за ним во след.

Вот я проснулся в этом давнем свете —

Запавших в душу редкостных минут.

Отец ушел, и где теперь соседи?

А этот вальс и этот миг — живут.

Когда придет пора — и мне на выход,

Пусть этот свет останется со мной,

Мелодия двора играет тихо,

Да батя встретит — чуточку хмельной…

Алма-Ата, мой город дорогой,

Моя вторая Родина и гордость.

Твой образ свеж, и он всегда со мной:

В моей душе прописанная повесть.

Конечно жаль, что нам не воротить,

Ни арыки с чистейшею водою,

Ни тот разъезд, где довелось служить.

Ни яблочный дурман над головою…

Курсантов — погранцов усталый бег,

Уже под вечер, и не строем даже…

Безумно вкусный деревенский хлеб,

Те караваи, на развес, в продаже…

В амфитеатре летнего кино,

Унизана мальчишками ограда.

В зеленом рынке, словно домино,

Ряды черешни, яблок, винограда…

Два дуба, как два стража у ворот,

Шептались с арыками спозаранку,

Кидали желуди, как чеки за проход,

А я с них резал венички для баньки…

А тот шашлык, под уксус и с лучком,

Парк Горького, пруды с катамараном,

На Кок-Тюбе — палатки с кумысом…

И запах льда в Медео утром ранним…

Все это и теперь живет во мне-

Все парки, скверы, улицы и лица.

Столица для меня — в Алма-Ате,

А Мюнхен это как эрзац-столица!

«Давай, старик! Ты свой, ты немец!

Zum Wohl!» и кружкой стук об стол.

Хмельной поток в приправе пенной,

Колбаски, кнёдли, разговор…

Чтоб стать своим в далеком крае

Не просто жить немало лет.

Я жизни стиль перенимаю,

Как старый местный диалект.

Пришлось немало потрудиться,

Сменить язык и внешний вид…

Мне б по-хорошему — гордиться!

Горжусь… А сердце все болит…

А когда я уйду, то за мной не придет ангелочек:

Кто такой я и чем заслужил в скорбный путь красоту?

Словно чачи стакан, мне ударят жестоко по почкам,

И под белые ручки меня понесут в высоту.

И внизу будут таять дороги, машины и люди…

Я себе прошепчу, что «вот завтра то точно начну»…

А потом ошалею от факта, что «завтра» не будет…

И скорее всего что-то матерное прокричу.

А потом у котлов, ощущая щекой жар горючий,

Так по-русски рванусь, когда нечего больше терять,

Чтоб по полной использовать этот, мне выпавший, случай,

Чтоб успеть хоть двоим напоследок по рожам вписать.

Рассмеются в лицо, пороняют поленья от смеха,

Гнусный хохот цунами пойдет по верхам и низам.

И на хохот и вой, отраженные медью и эхом,

Заглянет на секунду Господь, посмотреть, что за гам.

И уже над плитой, но зацепит за душу мизинцем

И возьмет в небеса и посадит вдали, у ворот.

Кто такой я, чтоб видеть горящие святостью лица?

Но от мук — за дурацкую храбрость мою — сбережет…

Там и буду сидеть, у ворот, между адом и раем.

Со следами от слез, одиноким, согбенным, седым.

Все что я начудил, нагрешил, по кускам вспоминая

И молясь за Господень мизинец, что спас от беды.

Павлику

Несмотря на дела и года,

Ты всегда остаешься богат,

Если есть у тебя старший брат.

Он не только по крови — родной.

Если радость и если беда,

Он с тобою разделит всегда,

И пусть злишь ты его иногда,

Остается по жизни с тобой.

Это тот, с кем когда то играл,

Кто прогулы твои прикрывал,

Тот, кто сопли тебе вытирал,

Жар парной с тобой пивом тушил.

Ты ему, как себе, не соврешь.

Он другой, но, конечно, похож.

Ты отца в нем и мать узнаешь.

И себя в нем — по родству души.

Плеснуть в бокал слегка вина

Да сразу осушить до дна.

И не покрышки и ни дна —

Лишь сладость плюс хмельной задор.

Присядем рядышком вдвоем

И по второму подольем,

Тоску веревочкой завьем,

Начнем неспешный разговор.

О том, что дни бегут-спешат,

С ремонтом надо все ж решать,

По маме так болит душа

И дорожает адски — жить.

Что сыну надо бы помочь,

Что на дворе почти пол ночь,

А мы глоток еще не прочь

С тобою вдвоем испить.

Но вот вино уже горчит,

И сердце такт не в такт стучит,

Давай наверно помолчим,

Да подольем как раз.

Лозе спасибо за вино,

Тебе — что ты со мной давно.

А что нам дальше суждено —

Зависит не от нас.

Снова осень с погодой изменчивой.

Я таких видел больше пол ста.

Делать нечего —

Дождь до вечера.

И вообще что-то я устал.

В доме холодно, да не топлено.

Свитер толстый натер до слез.

Как утопленник,

Цветом точно то,

Час в окно смотрю, как примерз.

Проводил вчера журавлиный клин

Да домой вернулся с тоской.

Был бы рядом друг,

Или близких круг —

Ну а так — на кухне пустой.

На столе еда, да початый штоф

Даже рюмочка не бодрит.

Полумрак от штор,

Скатерти узор.

Повседневный, привычный вид.

Проорал куплет — полегчало чуть,

Проорал второй — отлегло,

Отступает муть,

Распирает грудь

Старой песнью той, удалой.

Деды-прадеды, регент с клиросом,

Теперь вместе поют со мной.

Крылья выросли,

Мысли вынесли

Из тоски да вверх над землей.

Докричал — допел про вечерний звон.

Да налил — за предков — до дна.

Им земной поклон.

Да спокойный сон…

Ну а осень — пройдет и она.

Я без похмелия злой по утрам.

Средние пальцы сую зеркалам.

Оттуда смотрит седой мужик.

Еще и помятый.

Это заговор и скандал.

Я по утрам другого встречал.

За эти годы к другому привык.

И мне не понятно

Где потерялся тот, молодой?

Почему и за что такое со мной?

Череп блестит и слепит глаза.

И сердце щиплет…

Нет я не ною, но что за дела?

Мама меня не таким родила.

Злая на скулу сползает слеза.

Тонет в морщине.

Идите вы нафиг! Побреюсь и так.

Меня не обманешь. Я все ж не дурак.

Это подлог. Я не помню кино,

Но видел такое:

Фильм снимают тайком и со мной.

На самом то деле я все молодой.

Съемки закончат и там заодно,

Снова откроют

Мне зеркала, где тот самый герой

Встретится утром по новой со мной

Мне рассмеется, аж зубы блеснут.

Прическу настроит.

И я, окрыленный, пойду по делам

Даря ту улыбку и миру и вам,

И зная, что завтра по новой проснусь.

И встречусь с собою.

Беспородная, рыжая псинка

Отзывалась на прозвище «Рыжик».

Ночевала на складе машинном

Да пыталась всего то лишь выжить.

И любила отца до безумья —

Получала частичку обеда

И скользила легко и бесшумно

Словно тень по отцовскому следу.

Охраняла забытую робу,

Не пускала на склад без пригляда,

Провожала под вечер в дорогу,

Так жила — чтобы просто быть рядом…

На вопрос «Где Андреич?» срывалась

Сообщить о внезапном визите

И при этом вполне разбиралась,

Кто — свои, а кому — «подождите»…

Без дрессуры и прочих учений,

До последних дней песьего века

Она стала служить Человеку

Кто всего лишь был с ней — человеком!

Позади и года и дороги

Я людей повидал всяких-разных

И успел позабыть очень многих…

А вот Рыжика помню прекрасно!

Я не пил бы вина — смог легко завязать,

Стать примером для слабых и нытиков.

Но на трезвую голову тянет блевать,

При любом выступлении политиков!

Одинокие, не согретые

Наши души летают кометами

По бескрайней холодной вселенной.

Неприкаянно, нераскрытые,

Метеорным потоком побитые

Только чудом на Землю просеяны.

И уже на Земле, отчаянно,

Со вселенским льдом за плечами

Ищут души тепла и нежности.

И порой две из них находятся,

Плачут, ссорятся, снова сходятся.

Строят счастье в пределах погрешности.

Кратким мигом на фоне вечности,

Повстречались две бесконечности.

И вот время расстаться пришло:

Возвратится одна в путь по космосу,

А другая — сироткою босою…

Но теперь в этих душах — тепло.

И вот я пред тобою, Господи,

Срамной, голый, на красной площади,

Приговора боюсь и жду.

За грехи мои и сомнения,

Да за грешной души горения —

Ох, боюсь, погибать в аду!

Заслужил, чего уж тут сетовать,

Говорили мне да советовали,

Ну а я выпивал-грешил.

Не убил, не украл — и вроде бы

Не продал, да лишился Родины,

Ну а в общем — как все, так — жил.

Напоследок, желание, можно мне?

Возвратить на секунду прошлое

Там, где лет мне примерно семь.

Где страна достигает космоса,

Ни забот, ни хлопот, ни возраста,

И родные — живые. Все.

Новый Год за окном заснеженным

За столом все поют по-прежнему

Крестный скажет: «Привет, Снегирь!»…

Вот теперь и на суд. Все. Точка.

И последняя-точно — просьбочка:

Пусть по мне почитают «Псалтирь»…

Ни во сне, ни наяву,

Я по тонкому по льду,

То тащусь, а то бегу.

Да боюсь уйти под лед.

Люди вроде рядом, но

В основном вокруг… говно.

Поскользнёшься и оно

Втянет — засосет.

И вот так проходит жизнь,

Между кучками скользишь,

Половчее норовишь,

Ну а дни спешат

Мне бы сбавить оборот,

Но боюсь, что треснет лед,

Водяной разинет рот —

Пропадай душа!

Я ведь верю, что вдали,

Где-то ходят корабли,

И за краешком земли

Я тропу найду,

Там ни льда и не проблем,

Там и грязи нет совсем…

Добреду на зависть всем…

Там и отдохну…

Ох, когда-то был красавчик,

Говорили:"сладкий мальчик»,

Да в обнимочку с удачей

Не давал ночам покой

Был в себе весьма уверен

Малость порохом проверен

При деньгах да и при деле

И в гармонии с собой.

Да язык весьма подвешен

Уболтать, чего уж — грешен,

С чувством, толком да неспешно

Получалось «на ура»…

Но потом, куда что делось,

Обольщать, увы, приелось

А когда явилась зрелость —

То удачу прогнала.

Маску натянув на личность

И с улыбкою циничной

Инстинктивно, по привычке

Взгляды женские ловлю.

Дорогие — не старайтесь,

Подмигну — не обольщайтесь,

Обернусь — не отвлекайтесь,

Я давно жену люблю!

Памяти Гали Ш.

Мальчики да в галстучках,

Девочки все — лапочки

В белоснежных фартучках…

Школа в сентябре…

Жизнь непочатая,

Юноши с девчатами,

Головы мечтателей

Да сердца в огне.

Как же стало, вышло то,

Что жизнь крестами вышита?

Ведь кому-то к финишу

Только пару лет,

А кому чуть более

По дороге вольной…

Чья, какая доля…

Кто мне даст ответ?

Сорок лет дружившие,

Многих пережившие,

Нынче волей высшею

Мы поделены:

Ты теперь на облачке

В окруженьи солнечном,

Ну а я за стопочкой

Коротаю дни…

Душу ест да гложет:

Было ведь не сложно

И сто раз возможно

Добрых слов сказать.

Скоростью немыслимой

Дни сверкнули искрами

И тебя мне искренне

Будет не хватать.

Мысли мои частные

И слова прекрасные,

Как стихи — напрасные,

Не слышны тебе…

Умудренный опытом

Не сдвигаю на потом

Близким людям мой поклон

Отдаю — теперь!

Близким людям говорю,

Что ценю и что люблю,

Что безумно дорожу

Прикипаю к ним.

А когда придет за мной

Поезд к станции «Покой»,

Встретишь там — и мы с тобой

Вновь поговорим.

Я сверну на минуту в проулок пустой,

Поклонюсь, прошепчу небесам:

«Кто теперь в облаках — всем привет!» и рукой

Помашу, как всегда, по утрам.

Один день на земле, лучше дня под землей,

Открывай душу каждому дню.

Если кто-то из вас не согласен со мной-

Я не спорю, я этим живу.

И политики ложь и что колет в боку —

Это мелочи каждого дня.

Отвлекись, посмотри в небеса на бегу —

Может завтра не будет тебя.

Отдышись и постой, оглянись на рассвет,

Да как ветер играет листком.

Вдруг на этом листе и написан ответ —

Для чего мы на свете живем.

Каждый час, каждый шаг, каждый жест, каждый миг,

Уникален, бесценен и свят.

Наслаждайся, бери, отдавай и цени

Дождь и солнце, рассвет и закат.

Я сверну на минуту в проулок пустой,

Поклонюсь, прошепчу небесам:

«Кто теперь в облаках — всем привет!» и рукой

Помашу, как всегда, по утрам.

Среди тяжелых идиотов

Прошел обычный будний день.

В душе осталось мутью что-то,

Да на лице — заботы тень.

На сердце тяжесть и усталость.

Спешу домой под звон дождя.

А может это просто старость

Качает силы из меня?

Хотя навряд ли. Сил хватает,

Заполнить ванную по край.

Одежду мокрую срывая,

Налить себе покрепче чай…

Еще налить чего покрепче,

И освещенье приглушив,

Лечь в пену. Скоро, станет легче

И растворится муть с души.

Подняв к стене мизинец мокрый

Красиво выведу тогда

«Идите все…» на плитке потной

И рядом символ-знак куда…

Ловлю снежинки на лицо —

Дорожку слез не видно будет.

Тесней сжимается кольцо,

Уходят близкие мне люди.

Из поколения «до нас»

Остались только единицы.

Доходит очередь сейчас

И к нам и надо торопиться

Успеть пожить, сказать, понять,

Простить, отдать и надышаться.

Смешны попытки наверстать…

Но все же стоит попытаться…

Чтоб в повесть жизни дописать

Еще главу, еще страницу,

Найти, увидеть, повстречать

Еще события и лица.

Заполнив до краев листок,

Начать другой, судьбой играя.

Ну, а когда настанет срок,

Пером, в чернильницу макая,

Вписать спокойно эпилог:

«Горчит вино. Мигают свечи.

Что вам сказать? Я жил, как мог,

Спасибо всем. До скорой встречи!»

Я был в двадцать наивно — безбашенный,

Был готов хоть сейчас на войну.

Умереть на войне? Да не страшно!

Все равно, что отходишь ко сну.

Конец ознакомительного фрагмента.