Обреченные стать пеплом

Anne Dar (2019)

Жизни главных героев терпят перевороты, масштабы которых устрашают. Цена за ошибки настолько велика, что её вес ломает даже самых сильных: Таша теряет контроль над ситуацией, Дариан теряет контроль над собой, и чем дальше эти двое заходят в своих попытках обрести свободу или поработить свою цель, тем больше усугубляется их общее положение. И вроде бы со временем у Таши получается разорвать этот порочный круг, что даётся ей с невероятным трудом и немалой долей везения, однако достаточно быстро выясняется, что это лишь иллюзия, и то, что Таша успела сделать, как ей казалось, для общего блага, лишь осложнило ситуацию. Настолько, что всё обращается в настоящий кошмар.

Глава 8.

Я просыпаюсь с внезапно отяжелевшей, словно налившейся свинцом головой. Рядом со мной никого нет, и это, почему-то, меня удивляет. Часы показывают шесть часов утра, и это удивляет меня ещё больше, так как я почему-то уверена в том, что сейчас должно быть не меньше трёх часов дня.

Почувствовав дискомфорт в беспокоящем меня левом плече, я хочу поправить своё предплечье, но оно вдруг отказывается подниматься. Я с замиранием сердца бросаю взгляд на свои руки и осознаю, что они привязаны к поднятым перилам койки. Какое-то время я не могу понять что происходит и что мне нужно сделать, чтобы освободиться, как вдруг я замечаю большую и незнакомую мне красную кнопку, закреплённую рядом с моим правым запястьем. Недолго думая, я нажимаю на неё.

Прошёл день. Никого из моих родственников ко мне не пропустили. В этом я так же уверена, как и в том, что они наверняка пытались сегодня прорваться к мне. Что именно произошло и как из моей жизни выпало по меньшей мере восемнадцать часов, я не помнила. Доктор сказал, что у меня случился нервный срыв. Подробностей он мне не рассказывал, а я не расспрашивала, не желая вдруг услышать о том, что накануне я что-нибудь разгромила или, например, расцарапала лицо какой-нибудь миловидной медсестре… Кстати, где та темнокожая медсестра, которая интересовалась моими походами в туалет?.. И всё же я не стала расспрашивать о подробностях именно из-за страха. Я боялась, что доктор расскажет мне что-то страшное, что-то, что заставит меня думать, будто я начинаю сходить с ума. Для меня это будет слишком тяжело. Моя жизнь и так один сплошной психоделический триллер, не хватало ещё, чтобы у меня и это отняли. Я хотела оставить себе хотя бы незначительный контроль над собственной жизнью. Смирительной рубашки я точно не переживу — лучше сразу пулю в голову. И всё же… Что-то ведь должно было вызвать приступ? Он ведь не мог случиться спонтанно? Или это было не что-то, а…

…Нет, ничего не помню…

Я не стала расспрашивать доктора сразу, а позже было уже поздно.

Тот факт, что мои руки освободили немедленно после моего пробуждения и моего ответа на вопрос доктора о том, как я себя чувствую, не мог меня не воодушевлять. Если бы люди в белых халатах сочли меня свихнувшейся, едва бы они развязали мне руки. И всё же, обретя эту маленькую свободу, но заметив, что медсестра стала навещать меня регулярно один раз в час — раньше это случалось не больше восьми раз в сутки, и-то из-за регулярных смен капельниц — я старалась вести себя тихо. Не требовала пропустить к себе родственников, без уговоров со стороны съела весь завтрак и обед, ужин смыв в унитаз, чтобы не вызвать у медсестёр беспокойства относительно моего отвратительного аппетита, профессионально делала вид, будто читаю сборник стихов зарубежных поэтов, которые передала мне Амелия, иногда и вправду вчитываясь в рифмованные строчки… В общем, была паинькой, не смотря на то, что моя аура была явно обесцвеченной: ноль эмоций.

И всё же проведённый в одиночестве день дал о себе знать. Тем более этот день — дата, выбитая сразу на двух гранитных камнях, без учёта камней душевных.

…Раз я провела бо́льшую половину вчерашнего дня под действием снотворного (или успокоительного — не суть), выходит мы с Двадцать Шесть не виделись накануне. Он приходил только по ночам, после того как медсестры становились менее бдительными, и внезапные гости не могли вмешаться в наши встречи. Исходя из этого можно сделать вывод, что наша встреча не изгладилась из моей памяти. Её просто не было: мы точно не виделись больше суток. Значит, Двадцать Шесть придёт сегодня. Я была уверена в этом так же наверняка, как и в том, что до полуночи оставалось ещё два часа. И всё же мне слишком опостылело на протяжении целого дня строить из себя прилежную пациентку, поэтому, сразу после того, как медсестра поставила мне вечернюю капельницу и сказала, что придёт её снять спустя час, я, дождавшись её ухода, спустилась со своей койки и, катя рядом капельницу, направилась к выходу, по пути не забыв посетить уборную. Более-менее расчесав свои взъерошенные волосы, я уставилась в зеркало. Хорошо, что медсестра, помогавшая мне позавчера мыться, посоветовала уложить мои волосы пенкой, благодаря чему я теперь выглядела так, словно только что вышла от стилиста-парикмахера. Однако мои волосы были единственным, что спасало мой внешний вид. Бледная, почти синюшная кожа, синяк под левой скулой, ещё один у нижней губы, намёк на синяк над бровью и пара синяков под глазами (подобные зачастую бывают у людей, страдающих регулярным недосыпом). Казалось, что я вся стала почти синей, за исключением внезапно бордовых губ. Не исключено, что на моё отражение в зеркале ещё влияло далеко не самое лучшее освещение, но об этом я не задумывалась, поэтому сейчас всерьёз считала себя на вид едва ли не утопленницей. И всё равно меня это не остановило от задуманного похода.

Выйдя из своей палаты, я, прихрамывая, отправилась к двери палаты, расположенной справа от моей. Мне оставалось всего каких-то пару шагов, когда где-то вдалеке за моей спиной раздался знакомый женский голос.

— Эй, деточка, куда ты собралась?!

Я обернулась. Знакомая мне темнокожая медсестра, имя которой я до сих пор так и не удосужилась прочесть на её бейдже, стояла в конце коридора и странно махала мне рукой.

— Я в гости! — крикнула я изо всех сил, и хотя получилось как-то вяло, я была уверена в том, что она меня услышала.

Сделав последние два шага, я дважды постучала костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, открыла её.

— Эй!.. — удивлённо-радостно воскликнул Двадцать Шесть, увидев меня прежде, чем я увидела его я. Его койка, в отличие от моей, располагалась слева, поэтому я сначала замешкалась.

— Решила тебя навестить, — поджала губы в скупой улыбке я, сделав три шага вперёд.

Двадцать Шесть, вставший со своей койки с завидной для меня ловкостью, подошёл ко мне, и в этот самый момент дверь за моей спиной открылась.

— Мисс Палмер, Вам следует вернуться к себе…

— Не стоит, — приподнял руку Двадцать Шесть. — Я за ней присмотрю.

Пока мой союзник взял на себя обеспокоенную медсестру, я взялась за изножье его койки и, обойдя её, села на край, зажав штатив своей капельницы между колен.

— Вы уверены? — с недоверием переспросила у моего знакомого медсестра.

— Конечно уверен, — я не повернулась, чтобы увидеть, но я слышала, как Двадцать Шесть улыбнулся и, держу пари, сделал это весьма лучезарно. — Можете за неё не переживать, Бетти.

Значит, Бетти? А ведь мы с ним находились здесь одинаковый промежуток времени. Однако имя этой постоянной медсестры из нас двоих знал только он…

И всё же, знающие меня люди могут сказать, что это неудивительно.

— Не ожидал тебя увидеть, — признался Двадцать Шесть, как только Бетти закрыла за собой дверь.

Я осмотрелась. Палата моего знакомого была определённо лучше моей. Стены выкрашены в нежно-бежевый вместо белого оттеняющего синим, как это было у меня, крупный плазменный телевизор, мягкий диван, стеклянный стол с лежащими на нём глянцевыми журналами, элегантный платяной шкаф, резная прикроватная тумбочка, постель застелена по-домашнему уютным покрывалом.

— Гостиничный номер, а не больничная палата, — криво ухмыльнулась я.

— Вообще-то, твоя палата тоже люкс-класса.

— Я тоже так думала, пока не увидела твою, — продолжала ухмыляться я.

— Просто мне выдали последнюю свободную палату в шесть звёзд. Тебе же досталось пять. Смирись.

— И почему же шесть звёзд досталось именно тебе?

Действительно любопытный вопрос. Ведь Дариан наверняка сделал всё, чтобы мне досталась лучшая палата, так почему не эта?

— Хороший вопрос, — сев слева от меня, поджал губы Двадцать Четыре.

— Просто ты богатенький, — предположила я.

— Хотя я и не миллиардер, всё же я могу позволить себе пару недель люкса в больнице. Просто для справки: на фоне Дариана Риордана я беден, словно церковная мышь, — задорно ухмыльнулся мой знакомый, но мне впервые не передалось его задорство. Я не ожидала услышать из его уст имя Дариана, но что-то мне подсказывало, что не неожиданность, а именно само прозвучавшее вслух имя заставило меня сжаться.

— Если мерять материальное богатство Риорданами, тогда я вообще нищенка, — нахмурив лоб, отвела взгляд от собеседника я, положив обе свои руки на штатив капельницы и подкатив её к себе ещё ближе.

— Знаешь, Двадцать Четыре, мне кажется, что ты слишком много думаешь. Тебе просто необходимо расслабиться, — Двадцать Шесть положил руку на моё плечо с явным намерением его пожать, но я тут же прогнулась от разлившейся в плече покалывающей боли. — Извини! — резко отдёрнул руку он. — Ты сегодня без повязки — я и забыл, что у тебя вывих.

— Значит, мне стоит расслабиться? — ухмыльнулась я скорее от неожиданной боли, нежели от желания улыбнуться. — Знаешь, я ненавижу число двадцать четыре. Если быть точной, тогда конкретно эту дату. Сегодняшний день… Ровно одиннадцать лет назад моя жизнь в этот день пошла наперекосяк.

— И что же случилось? — сдвинул брови Двадцать Шесть, тем самым давая мне понять, что слушает внимательно.

Что ж, по крайней мере не одна я отличалась отсутствием такта. Меня это даже порадовало.

— Машину, за рулём которой сидела моя мать, на полной скорости протаранил мусоровоз. Она и мой старший брат погибли, ещё один брат впал в десятилетнюю кому, из которой, пролежав десять лет без единого признака жизни, чудом вышел четыре месяца назад. Я же выжила, провалялась в больнице целый год и подорвала своё душевное состояние. Всё усугубляется тем, что перед столкновением я поменялась местом с братом, который, в итоге, погиб. Бонусом к этому месяц назад выяснилось, что в тот день за рулём была вовсе не моя мать, а без вести пропавшая после той аварии её сестра-близнец, о чём я, как единственная выжившая в той мясорубке, могла бы сообщить, если бы распознала подмену.

Я замолчала, и Двадцать Шесть поддерживал повисшую в воздухе тишину не менее десяти секунд.

— Ничего себе, какое у тебя, должно быть, огромное необоснованное чувство вины лежит камнем на душе, — вдруг выдал он.

— Почему это необоснованное? — сдвинув брови и посмотрев в тёмно-голубые глаза собеседника, приняла воинственную стойку я.

— Неужели непонятно? Ты должна смириться с тем, что это был не твой выбор, а выбор твоей матери, тёти, брата… Ты должна это отпустить. Просто будь им благодарна. Как думаешь, они были бы в восторге, узнав, что ты осуждаешь их выбор, который стоил им жизней?

Не переставая хмуриться, я ещё несколько секунд смотрела на Двадцать Шесть, после чего, опустив руки вниз по холодному штативу капельницы, слегка пригнула голову и посмотрела на побелевшие костяшки своих сжатых кулаков.

Возможно, он был прав. Но он был первым, кто сказал мне об этом.

Мне необходимо было подумать над услышанным.

— И всё же, как бы глупо это не звучало, мне не нравится цифра двадцать четыре. Парадоксально, что ты меня называешь именно этой цифрой? — вновь посмотрела на собеседника я.

— Возможно, — пожал плечами Двадцать Шесть.

— У тебя есть имя? — резко поинтересовалась я, слегка расправив плечи.

— Странный вопрос, — ухмыльнулся мой собеседник. — Будто его у меня может не быть… Во всяком случае, я знаю твоё имя.

— Откуда?

— Перестань так хмуриться, — сорвался на смешок Двадцать Шесть. — Мисс Палмер, верно? Бетти ведь только что при мне обратилась к тебе именно так. Да и я слышал, как тебя называют Ташей.

— От кого ты слышал?

Я не ожидала, что столь невинный вопрос заставит его вдруг замяться.

— Помнишь вчерашний инцидент? — почесав указательным пальцем скулу, Двадцать Шесть неожиданно ответил вопросом на вопрос.

— Инцидент?.. — сначала я не поняла, но потом мой разум словно прояснился. — А… У меня был нервный срыв, — я отвела от собеседника смущённый взгляд и, посмотрев на своё оголённое предплечье, почесала кожу возле вставленной в распухшую вену иглы. — Прежде у меня подобного не случалось… — я запнулась, вдруг вспомнив, что на самом деле — случалось. Точно случалось. Мне было тринадцать, я была на грани, и Хьюи перевели в другое крыло больницы. Меня о его переводе не предупредили. Я тогда подумала, что он скончался… Да, у меня уже однажды случалась истерика с последующим провалом в памяти. — Ну, может быть, один раз… Из-за той аварии, знаешь ли… В общем, я ничего не помню о второй половине вчерашнего дня. Помню только, что приходили родители и потом ушли, а потом… Ничего. Темнота. Случилось что-то серьёзное, да? — я отвела взгляд в правый нижний угол комнаты, подсознательно боясь услышать что-то страшное, искажающее мою реальность, то, за что мне будет по-настоящему стыдно смотреть собеседнику в глаза.

— Нет… Ничего. Просто вчера, пока тебя пытались утихомирить, я услышал твоё имя.

— Вот как?.. Выходит, что ты знаешь моё имя, но я не знаю твоего, — с облегчением выдохнув от того, что собеседник уклонился от подробного ответа, я вновь посмотрела на него и прищурилась. — Мы раньше нигде не пересекались? Просто твоё лицо мне с самого начала кажется очень знакомым.

— Меня зовут Робин, — Двадцать Шесть улыбнулся так, будто его имя должно было мне о чём-то сказать, но оно не сказало.

— Робин, — задумчиво сдвинула брови я. — Красивое имя.

— Правда? — он заулыбался ещё шире, словно я упускала что-то слишком очевидное.

— Мне нравится, — невозмутимо пожала плечами я. — Всё лучше, чем цифры вместо имени. И, если честно, Двадцать Шесть тебе ни капли не шло.

— Хах! — заинтригованно усмехнулся Робин. — Тогда какая цифра мне больше подходит в качестве имени?

— С учётом того, что наши “цифровые имена” соответствовали нашим возрастам… — я наигранно задумалась. — Восемьдесят семь.

— Что?!

— Да, Робин, — усмехнулась я, положив руку на плечо собеседника, — в моём видении ты дряхлый старик!

— Тогда тебе больше подходит цифра пять! — засмеялся он.

— Вот как? — улыбаясь, я вернула свою руку на штатив капельницы. — Обоснуй.

— Просто доверься моему чутью.

— Довериться незнакомому человеку? Едва ли!

— Говоришь так, будто у тебя нет проблем с доверием знакомым тебе людям. И потом, мы не такие уж и незнакомые. В конце концов, мы на протяжении недели ежедневно общаемся, я вытащил тебя из горящей машины…

— И отлил мне свою кровушку. Да-да, я всё помню.

— Только не думай, что я буду напоминать тебе об этом всю твою оставшуюся жизнь, — продолжал усмехаться Робин.

— Какую ещё жизнь? — вторила его смеху я. — Нас скоро выпишут, а судя по твоему состоянию, тебя выпишут даже раньше меня, так что нашему общению скоро придёт конец.

— Мисс Палмер, значит, — задумчиво произнёс Робин. — Выходит, ты не замужем.

— Я?! — продолжала улыбаться на улыбку собеседника я. — Замужем?! Присмотрись ко мне повнимательнее и поймёшь, что я не создана для семейной жизни. И потом, мне только двадцать четыре, — заговорила словами Нат я, — какое в этом возрасте может быть замужество? Только сумасшедшее.

— А ты здравомыслящая?

Я больно прикусила нижнюю губу, прежде чем отвести взгляд от тёмно-голубых глаз Робина.

— С учётом того, что ты в курсе моего нервного срыва, я не могу тебя убедить в своём здравомыслии. Едва ли я вообще могу представиться тебе нормальной.

— О нет, Таша Палмер, — Робин хотел вновь дотронуться до моего плеча, но вовремя вспомнил о вывихе и отстранил руку. — Я могу тебя заверить в том, что ты абсолютно ненормальная. С чем я тебя и поздравляю.

— Правда? — довольно улыбнулась я, вновь посмотрев на улыбающегося парня. — Спасибо.

— Вообще-то, я до сих пор думал, что Дариан твой муж. Выходит, он твой парень?

Я замерла в своей улыбке, которая, уже спустя несколько секунд, начала крошиться и рассыпаться в прах. Общение с этим человеком было похоже на американские горки: вверх-вниз и затем снова вверх, чтобы в очередной раз спуститься вниз, но лишь затем, чтобы вновь подняться на вершину. Странное ощущение.

— Так как? — настаивал он.

— У нас были отношения… — отвела взгляд я, так больше ничего и не добавив.

— Понимаю, — спустя несколько секунд умиротворённым тоном произнёс Робин, и я вдруг поняла, что вибрация его интонации подействовала на меня успокоительно.

“Понимаю”, — эхом прозвучал голос собеседника у меня в голове, после чего я включила немой повтор услышанного собственным голосом: “Пони-маю.. По-ни-ма-ю…”. Мне нравилось это слово.

Я заинтересованно посмотрела на парня, сидящего слева от меня и смотрящего куда-то вдаль. Откуда я его могла знать?.. Ведь определённо я прежде с ним не общалась. Я бы не смогла забыть вибрации его голоса.

У-ми-ро-тво-ре-ни-е…

— Похоже, капельница начала делать своё дело, — тяжело выдохнула я. — Я хочу в туалет. И, пожалуй, предпочту отправиться в свой, чтобы потом вернуться в постель.

— Окей, я тебя провожу.

— Конечно проводишь! Иначе Бетти тебя линчует, — усмехнулась я, и мы встали с его койки.

Выйдя из палаты, я, вцепившись рукой в холодный металлический штатив капельницы, сделала несколько прихрамывающих шагов по направлению к своей двери, как вдруг меня словно молнией поразило!

Резко обернувшись на идущего рядом парня, я воскликнула:

— Робин Робинсон! Десятый номер!

В моём мозгу замелькали яркие вспышки. Вот мы с Дарианом обсуждаем виртуозную игру капитана футбольной команды, на гостевом матче которой присутствовали. В тот день я прониклась этой игрой и вскоре подсадила на неё Нат с Коко, которые неоднократно кричали в восторге: “Этот хренов виртуоз Робинсон порвёт любого на футбольном поле!”

Так вот почему медсестра Бетти смотрела на него неприкрыто пожирающим взглядом! Он был — что б его! — футболистом сборной Великобритании!

В голове крутились слова прямо или косвенно связанные со словом “хрень”. Как я могла не вспомнить?!.. Я ведь столько игр с его участием пересмотрела на повторе!

— А ты спрашиваешь, почему тебе больше подходит не Двадцать Четыре, а Пять, — довольно усмехнулся парень.

— Ты!.. — со злостью выдавила я, едва не ткнув в грудную клетку собеседника указательным пальцем, благо я была прикована к ненавистной капельнице. — Не смей провожать меня в туалет!.. — даже не думая шутить, пригрозила я, но сразу же поняв, что сморозила глупость, вместо того, чтобы перевести этот “момент” в шутку, ещё больше разозлилась.

Резко развернувшись, я, вцепившись в капельницу, максимально быстрым шагом хромающего пирата с поленом вместо ноги, направилась к двери своей палаты, даже не задумываясь о том, как анекдотично это выглядит со стороны.

— Таша! — сорвался на откровенный смех Робинсон. — Ну не обижайся!..

— Мог бы сказать сразу! — дотронувшись до дверной ручки, обернулась я, чтобы убедиться в том, что он застыл на месте и не потащился за мной вслед.

— Я не мог! — продолжал дружелюбно смеяться он. — Не мог лишить себя удовольствия обыденности человеческого разговора. Не узнала меня и ладно, зато я наслаждался тем, что был для тебя Двадцать Шестым, а не Робином Робинсоном под номером Десять.

— Ты выставил меня дурой! — продолжала ворчать я, не желая признавать того факта, что его смех и интонация, что, впрочем, я заметила с первой минуты нашего знакомства, действуют на меня успокоительно. — Видеть тебя не желаю! — мой голос предательски выдавал мою ложь, о которой не догадывалась даже я.

— Ты ведь несерьёзно, — опустив руки, Робин поджал губы и состроил искренне-печальную гримасу, от которой у меня, почему-то, зашкребло на душе. Будто мне и вправду стало его жаль.

— Сегодня не желаю!.. До завтра!.. — теряя браваду, старалась до последнего сражаться я, но, сколь скоро осознала утрату своих сил в бою, поспешно дёрнула дверную ручку и поторопилась закрыть за собой дверь.

И всё же, прежде чем захлопнуть за своей спиной дверь, я услышала его наполовину наигранное, наполовину правдивое, печальное: “До завтра”. И снова зашкребло на душе. Нет, я не могу испытывать к нему жалость! Пусть он проливает лимонный чай на свою рубашку и не имеет сменной одежды или даже пусть вот так вот сверлит мою спину взглядом тоскливого щенка — мне всё равно! Он был виноват передо мной, что, по-моему, было абсолютно очевидно, а это значит, что у меня есть полное право на него злиться.

Однако, не смотря на “полное право”, я, почему-то, не злилась, но и не жалела об этом. Как и не жалела его самого. Мне просто не хотелось, чтобы он огорчался, тем более из-за меня. В конце концов, его кровь сейчас текла в моих жилах…

К окончанию вечера я вновь ощутила себя неблагодарной.

В который раз за всю свою непродолжительную жизнь.