Злоба

Kompot

Романтическая история, от которой трепещет сердце – именно такой была любовь Анны и Павла. Как девушка могла подумать, что отказ от свадьбы навлечет на неё смерть? Но вместо желанного покоя она становится мистическим существом, неизвестным ранее. Совершенно запутавшись в своих чувствах, брошенная совсем одна разбираться с проблемой, она наполняется злобой. Сможет ли Анна понять мотивы своего убийцы? Отомстить? Заполучить желанное спокойствие и жить дальше?

© Kompot, 2023

ISBN 978-5-0056-0821-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Злоба

Пролог

Кап… Кап… Кап…

Темно. Запах витает странный и несколько манящий, но совершенно ничего не видно. Капли стеклом скатываются по щекам, но боль от предательства сбивает физическая, да и не известно что именно капает на землю: слезы или кровь.

— Почему? — всхлипывала Аня, скуля словно собака, попавшая под телегу.

Он смотрел на умирающее существо. Дверь открылась озарив его искривленное лицо в самодовольной улыбке ярким жёлтым пламенем тысячи церковных свеч. Пустые глаза этого дьявола могли только отражать кровавую сцену, что и витражные окна маленькой церквушки.

Вошедший священник завопил, от чего содрогнулись сами небеса. Эхо вторило его вопли, словно насмехаясь. Столь же насмешливой улыбкой расцвел незнакомец.

Служитель бросился на колени перед умирающей дочерью, мямлил и тараторил, что-то отдаленно напоминающее молитву.

Самодовольство убийцы росло, подобно тени, что никто не замечал, в бездонных глазах его появилась искорка, подобная табличке: «Я всегда был таким, а вы не видели». Улыбка искривилась на его лице нечеловеческой линией: «И я никогда не уйду».

Отец остановил свой взгляд на этой твари, вытаращил глаза, втянул нижнюю губу, резко выдохнул.

— Ты!? — коротко и резко вырвал священник, опираясь о пол руками, и в ту же секунду выдернул что-то из кармана и плеснул дьяволу в лицо, признав в нем жениха своей дочери.

Усмешку дьявола подхватил церковный зал, диффузия смешала в комнате звонкий смешок со сладким и тихим горением чистого пламени. Плавный и быстрый рывок чертового творения послужил уворотом от святой воды.

Уверенно стояла нога, тело развернулось, словно в танце, рука медленно подплыла к губам. Жених махнул рукой, растворился, окрашивая воздух в красный дым.

Нечистое попало в дом бога, омерзев его кровью и скверной, ввел горе в дом монаха и убил невинное дитя.

Царская тварь

Спавентос — знатная семья, что несколько веков назад переселилась из Италии. Дом вышеупомянутых был обителем роскоши и грации. Покой, убаюкивающий холод пронизывал как залы имения, так и самих проживающих в нем. Будучи в браке несколько лет, пара решилась на ответственный шаг — рождение детей. Как многим было известно, дело это серьезное и необходимое, но, по секрету говоря, очень страшное. Бывали случаи из 12 детей, дай бог, один выживет.

Анатолий — первый сын своих родителей. Трудолюбивый и всесторонне развитый человек, высокого интеллекта. Увлекался музыкой и от рождения умен. Вдохновлялся высшими принципами и моралью.

Павел — четвертый сын своих родителей. Спокойный и общительный. Благородный муж. Учился фехтованию, читал книги.

Игорь-пятый сын своих родителей. Трудолюбивейший и заботливый красавец, самый младший в роду, но от того, только сильней привлекал девушек городка.

Молоды и прекрасны люди то были, но ни возраста ни родителей их никто не знал. Разные слухи ходили про этих красавцев, но во что в итоге из этого верить?

— Люди из этого дома посланы богами, дабы показать грешным, как жить!

— Люди из этового дома вечерами говорят с духами. Как-то раз мимо проходил и слыхал как они там того… с нежитию этовой беседуют.

— Да что вы старики про удальцов этих сплетничаете! Хорошие это люди их уважать надо, к вам тогда самим удача в дом придет.

— Демоны они и пришли наших девиц красть.

— Говорят, люди из этого дома божества, заправляющие в этом месте удачей, богатством и плодородием, как-то раз руку пожал младшему-то и попросил сына здорового, вот, уже третий год молодцом растет.

— Ох, Ох. Красавцы они, сердце девичье не выдержит, я то уже старая, а все равно гляжу на них и ой… своруют то всех девок хороших, и другим то молодцам не оставят. Я вот старая, но как взгляну на младшенького, да потом на своего-то, от него-то какой помощи дождешься? А вот молодцы эти, вот они то… ой… они то!

— Колдуны они, девок красть будут наших! Гнати их надо бы, братцы!

Богатые люди — вот про них и напридумали всего самого разного. Но ведь зевакам всё равно, какими сплетнями себя тешить и слушают от стариков и девок чушь несусветную.

Но вот событие какое, Павел начал ухаживать за дочкой священника. Долго он ей подарки дарил, родителю единственному помогал в хозяйстве, а потом спустя год руки просить надумал. Кто бы подумал, что столь благородный муж совершит такое злодеяние, слухи про дьявола в городке были, но имени никто не говорил, да и какая разница кого чертом величать? Есть он, и страшен он, не щадит никого и вообще за день весь город опустошит от живых. Нет у него цели иной кроме как горе человеческое.

Но история сама началась за долго за до рождения сплетен и тех, кто их распространял:

Теплая майская ночь. Ветер убаюкивал кроватку младшего. Был год ему третий от роду. Старший охранял сон брата пока средний носился и цветы рассматривал в саду.

«Майский ландыш с тремя темно-зелеными листочками, из них мать делала духи, искусная мастерица — вот как я ее запомнил. Из ландыша даже за морем не создавали духов, как она смогла их приручить не известно, вероятно, даже ей самой». Эти слова были адресованы Анне во время одного из долгих вечерних разговоров в саду резиденции рода Спавентос.

Несмотря на всю красоту цветка, вид, выращенный в прекрасной обители, в свете аметистовой листвы деревьев, ландыш являлся цветком ехидным. Постоянной традицией дома была колыбельная, нежно напеваемая поколениями под сладкое звучание десятка звонких колокольчиков. Звенящие друзья, покачиваясь на майском ветру, пели, словно дети, никогда не знающие нотной грамоты. Любой желающий мог, если бы пожелал, петь колыбельную весь май, без остановки, как это делали серебряные колокольчики предков, отлитых из их праха:

«Смотри на меня, да не дай руке волю,

Если смелости хватит меня сорвать

Ты почувствуешь голову в пчелином рою.

Тебе малыш надо знать,

Если смелости хватит меня сорвать,

Навсегда ты забудешь покой.

Тебе, малыш, давно пора засыпать,

Пока надо мной кружит рой»

Эта песенка со странной моралью звучала из аметистового сада тоненьким и тихим детским голоском. Ребенок лет шести сидел на рассыпанных гладких камнях, рисующих белую дорожку, рядом с великолепной красоты цветами. Казалось, он был еще одним цветком, который пел для своих немых братьев, но не мог их коснуться даже под страхом смерти.

Сад светился и переливался в холодных и теплых оттенках фиолетового, луна, словно открытый глаз ворона смотрела на мальчишку, а её отражение в воде дрожало, будто смеясь над наивным ребенком, любящим столь опасные цветы.

Вдруг мальчик услышал перекатывания камней позади себя, кто-то подкрался к нему сзади.

Сидящий ребенок, даже повернувшись не понял кто стоит перед ним, в глазах отражалось лишь поистине великолепное одеяние в фиолетовых тонах. Одежды были женские, не шуршали, хотя и были достаточно длинными, чтобы закрыть ноги высокой женщины и складывались в не сильно пышную двухслойную юбку. Серебряная цепь блеснула перед глазами мальчика, изумив его своей изысканностью: белое серебро отражало все оттенки и блики аметистового леса и одежд женщины, а рука протянувшая цепь была белее самой луны и холоднее января. Мальчик поднял голову и узнал теплую улыбку своей матери.

— Мой любимый сын не желает помочь поднести эту цепь духам моих родителей? — наклонившись тепло попросила женщина, без упрека и приказа, мягко как будто каждое слова, произнесенное ей было кудрявым облаком, плывущим по утреннему горизонту.

Павел улыбнулся как только смог растянул губы и тихо восклицая подпрыгнул, взяв свою маму за свободную руку, на удивление кожа не была такой холодной, напротив — тепло руки согревало и без того теплую руку мальчика. Вероятно его грела вовсе не рука, а теплые чувства к матери, свойственные каждому ребенку.

По дорожке, освещенной теплым свечением светлячков, два человека шагали, или даже плыли в спокойном ритме, излучая тепло своими же глазами. Деревья закрывали темное небо не везде, ветви не раскидывались над головой, а стояли, словно по приказу вертикально, устремляясь вверх к светящимся созвездиям и луне. Листочки цвета аметиста округлые и мелкие просвечивали свечение звезд, усыпающих небо, которое не смогла закрыть густая листва. Будто и не листья вовсе, а фатин.

Две фигуры в царственном сиянии ночи подошли к цепям, подобным той, что мальчик видел ранее, а на них весели отличающиеся изяществом серебряные колокольчики, размером выходящие большее на семь сантиметров в высоту.

Подойдя ближе, стало отчетливо видно рисунок на каждом колокольчике: где-то растительный орнамент рисовал сказочный лес, где-то льющаяся вода, где-то перья, слова и бумага. На одном из них, весящем с небольшой группой на цепочке иного качества выгравированы надписи на неизвестном языке и ландыши, залитые жидкостью.

Женщина в фиолетовых одеждах подошла и заменила цепочку, развесив своих предков более аккуратно. Последние, словно воодушевившись зазвенели чище и радостнее.

Эта традиция была единственной постоянной, к тому же самой веселой. В этом доме радостно отмечалось событие. Хотя говоря начистоту, люди утешали себя тем, что смерть не такая уж и страшная, да и такая посмертная судьба куда лучше простого гниения в земле.

Женщина аккуратно погладила колокольчик с ландышами и обратилась к нему:

— Здравствуй отец, в этом году ландыши потрясают своей красотой, а значит, мы будем вместе дольше, чем май.

Ребенок приподнял уголки губ, наклонил голову набок и смотрел на свою маму, решив что веселый праздник и звон колокольчиков продлится и июнь, а может и все лето. Но этот малыш внезапно переменился в лице.

— Ты не застал этот момент при жизни, но я обещаю, все будет иначе чем со мной. — Продолжала женщина достав из рукава фиолетовый цветок.

Ландыш…

Некогда теплый взгляд матери сменился на пристальный взгляд незнакомца, предлагающего конфетку. Но вместо конфетки она протягивала ландыш.

Мальчик попятился назад, за ним не шагала, а плыла женщина в фиолетовых одеждах. Она тряслась будто от смеха, но звука не было, даже камни не перекатывались у ее ног.

Колокольчики затихли в ожидании.

Лицо мальчишки залилось слезами, он пятился назад, округлив глаза. Фигура, приближаясь, наклоняла своё лицо и руку все ниже, пытаясь поравняться с ребенком.

— Мама — шепотом пробормотал мальчик. — Мама его нельзя трогать.

Ответа не последовало.

Мальчишка всхлипывая перебирал руками и ногами, раскидывая камни под собой.

Сама картина вокруг переменилась: потемнело, а деревья залило теплым светом. Да, таким же теплым, что и кровь в человеческих артериях. Светлячки горели тем же светом. Звезды перестали светить, сама луна зажмурилась от страха, не в силах видеть тьму этой ночи.

Спину мальчика обдало холодным ветерком, он же заставил колокольчики дать признаки жизни. После чего мальчик наткнулся на что-то столь же холодное.

Это была стена.

Ребенок вжался в каменный дом, отвернувшись от женщины. Надежда на то, что это всего лишь шутка была, но… У нее в руках ландыш.

Рука продолжила тянуть цветок, а не увидев нужной реакции, сама вложила в руку мальчика. Тот попробовал отдернуть ладонь, почувствовав холодные пальцы матери.

Ландыш был в его руке.

Фиолетовая фигура искривилась в неправильной улыбке, с огромной силой натянутой на безжизненное лицо, а после упала замертво.

Красная жидкость покрыла руку, в которой в данный момент лежал фиолетовый цветок.

— Мама!! — тихо кричал мальчик. — Мама! Мамочка! Мама…

Слезы престали быть слезами: красная жидкость покрыла лицо мальчика. Это была именно его кровь, она лилась из глаз и ушей, кожа на руке трескалась и заливалась кровью, но потом мальчик увидел колокольчики, весело звенящие у его маленького, трясущегося от страха тельца. Мальчик, заикаясь, пропел:

«Смотри на меня, да не дай руке волю,

Если смелости хватит меня сорвать

Ты почувствуешь голову в пчелином рою.

Тебе малыш надо знать,

Если смелости хватит меня сорвать,

Навсегда ты забудешь покой.

Тебе, малыш, давно пора засыпать,

Пока надо мной кружит рой»

В глазах темнело или на улице? Мозг перестал различать, то ли слезы, то ли кровь капали на усыпанную камнем тропу. Сад, как оказалось, уже пришел в свой привычный вид. Тело мальчика потяжелело. Рука, в которой лежал цветок опустела, но на месте ландыша была кровь, но уже не походящая на человеческую.

Мальчик и сам понял что что-то изменилось, но прежде чем он позволил мысли придти ему в голову, упал как и женщина в фиолетовых одеждах.

Майский цветок остался в крови ребенка, в его плоти, но пах совершенно другими ландышами: не как те, из которых родная мать делала прекрасные духи, а мерзко, словно самый отвратительный парфюм, созданный неумельцем.

Уже и не слышно было крики тех, кто остался в доме. На пару минут весь мир остановился и никого уже не существовало.

«Я совершенно потерял время и землю под ногами, один лишь запах цветка пробуждал во мне чувство, но это была боль, а не ощущение жизни. Я был напуган. Это чувство казалось знакомым: я точно чувствовал то же самое, когда спал, но это… Это было куда мрачнее и тяжелее любого кошмара. Я плохим зрением видел рядом самого любимого в моей шестилетней жизни человека — мою маму, и кровь под ней. Я помнил, что глаза её были пустыми, а руки холодными. Я не мог даже дышать» — такие строки напишет уже взрослый Павел в своем дневнике за неделю до кровопролития в церкви, а закончит огромное письмо фразой: «Я знаю как будет страшно, однажды ты простишь меня».

Царская тварь часть вторая

— Павел, я вот тут подумала, — начала Анна — твоя фамилия итальянская, но имя…

— Моя семья зародилась в Италии очень давно, и фамилия указывает на принадлежность к ней, даже если в семью приходит мужчина с другой фамилией, это он должен ее поменять, такова традиция. Наша семья уже и язык родной не помнит, а фамилия никак не поменялась. — Не дав возможность Анне закончить вопрос, ответил Павел.

Такие посиделки в саду были свойственны этой парочке: непринужденные беседы, продолжительностью не менее трех часов, влюбленные взгляды и нежные поцелуи. Молодые девушки, по обыкновению читавшие свои девичьи романы, падали от зависти, проходя у ограды большого имения благородных мужей, фантазируя о том счастье прекрасных дам, имеющих шанс стать их женами. Разумеется и Анна, прочитавшая не меньше романов успокоить сердце не могла.

Молодая и прекрасная девушка, в белом простеньком платье до пят, туфлях и шляпе от солнца, ловила лучи романтики и, забывая дышать смотрела на прекрасного мужчину в дорогих темных одеяниях.

Лучи вечернего солнца играли на аметистовой листве, проходили сквозь нее и пятнышками ложились на самодовольное, но теплое лицо юноши. Выглядел тот молодо, а вел себя совсем как вечно играющий сам с собой ребенок: то задумается о чем-то, то посмотрит пустым взглядом в никуда, то повернётся с точно таким же неспокойным сердцем к девушке, улыбнется и снова задумается о своем.

Конец ознакомительного фрагмента.