P.S Реквием

R I., 2023

Некогда великое графство Орловых, теперь находится в упадке. Они вынуждены вести не равный бой с правительством за жизнь каждого колдуна в Империи, стараясь не попасться. Но по неизвестному стечению обстоятельств члены семьи Орловых начинают умирать один за другим. Удастся ли им победить павшее на семью проклятие или Орловы обречены на гибель?

Владимир Орлов

Владимир стоял у окна в полной темноте и смотрел вниз, где душераздирающе кричала матушка. В руке он сжимал трость с набалдашником в виде орлиной головы. На его бледном лице застыла потерянное выражение, словно осознание происходящего ещё не полностью достигло его разума. Застывшими, серыми глазами, он следил за разыгравшейся на площадке перед домом сценой.

Там, отчаянно металась мать, в попытке удержать сына. Но тот уже вскочил на коня и пришпорив его, пустил во весь опор, оставляя позади отчий дом и беспомощно выкрикивающую его имя мать. Он ускакал прочь, ни разу не обернувшись. Когда стук копыт затих вдали, а мать все ещё рыдала на ступенях дома, поддерживаемая дворовыми, к мужчине подошла девушка, неся с собой кусочек света. Колокол юбок чуть колыхался, по пурпурному атласу скользили тени от подсвечника, плечи покрывало белое кружево. Ее волосы, подобные спелой пшеницы были закручены в кудри и собраны на затылке.

Девушка подняла на него красные от слез глаза и произнесла слабым голосом:

— Владимир, нужно отдать распоряжения.

С его стороны последовал тяжкий вздох. Вместе с девушкой время возобновило бег, вернулись дела и заботы, вернулся мир, из которого он ненадолго выпал. В этот момент Владимир ощутил на плечах ужасную тяжесть, словно на них упало необъятное небо.

К тому времени, как его брат Александр уже скрылся вдали, окончательно было решено, что Владимир обречен. Этот молодой человек неосознанно умел нравиться людям. Он был добр, отзывчив и никогда не подумал бы бросить живую душу в беде. Ужасные надо сказать качества для человека, которому предстояло позаботиться не только о своих родственниках, но и обо всем старом дворянстве.

Осознание случившегося давалось ему тяжело. Тело отца, борющегося с болезнью пять лет, еще не успело остыть, а Александр, что должен был унаследовать титул графа умчался в ночь, оставив родственников путаться в догадках. Какие последние слова поведал ему отец? И что заставило его спешно, не забрав ни единой вещи, покинуть родные стены?

Проводить отца в последний путь он так и не явился. Хотя в родовое гнездо срочно прибыли из столицы: болезненного вида Иван, живущий в собственной мастерской; хмурый Федор, который в последние дни не мог написать ни строчки; замужняя Надежда, оставившая своего спутника жизни дома; без конца, где — то пропадающий Олег; вернулись из пансионата Андрей и Никита Краевский, который находился у Орловых на попечении; прервавшие свою учебу в университете Константин и Александр.

Похороны прошли через день после смерти отца. Вопреки трагедии стояла солнечная погода. Прибыло множество людей знатных фамилий. Семейство было облачено в траурные одежды. Сестры и тётушки не отнимали платков от глаз, даже дядя и братья пустили слезу, матушка рыдала громче всех. Поминальный обед прошел тихо, никто не заводил разговора.

— Я признаться, чувствую себя тревожно. Всё слишком неожиданно, — сказала Антонина Яковенко.

Многие разделяли её мнение. Теперь гости спокойно могли перекинуться словом. В окна голубой гостиной падали лучи весеннего солнца. От послеобеденного чая пахло розами и мятой. Женщины собрались вокруг столика из темного дерева, заняв обитые шелком диваны и кресла. Мужчины предпочли выйти во двор.

Прохладный ветер обдувал их безрадостные лица. Клочки облаков плыли по голубому небу. Среди ветвей вяза щебетали соловьи. Солнечные лучи не достигали, стоявших в тени усадьбы мужчин.

— Владимир, — обратился к нему Венедим Золотарёв, — ваш отец умер. Куда же делся твой брат Александр?

— Его срочно вызвали в столицу, — ответил Владимир.

Олег раскурил самокрутку, остальные отказались, предпочтя более дорогой табак. Владимир и Венедим не курили. Ни Никиты, ни Андрея не было видно. Семен крутился рядом со взрослыми.

— Надеюсь это не из-за нас, — сказал Захар Яковенко.

— А есть ради чего? — насторожился Дарий Кириваткин. — Я уже неделю не колдовал.

— И вся остальная семья? — прищурился Захар.

— И вся остальная семья тоже, — чуть подумав, Дарий прибавил. — Наверное.

— Ничего, — беспечно сказал Олег. — Сашка хитрый. Он везде найдет лазейку. Иной раз и выхода вроде нет, а Сашка все равно найдет, такой уж он человек.

— Да, — затянулся Дарий. — С таким Орловым во главе и бояться нечего. Глядишь, еще лет пятьдесят проживем спокойно.

— Эх, — выдохнул Семен, и сказал, полный юной наивности. — Веру жалко, чуть — чуть свадьбу не сыграли.

— Да куда уж там, — махнул рукой Олег. — Теперь сорок дней ждать придется.

— А ты уже собрался, — усмехнулся дядюшка Лев.

— А как же, — легко согласился Олег. — Представьте: оркестр воспроизводит игривую мелодию, множество гостей, игристое вино льется рекой, шорох бальных платьев, словно одновременно взлетает множество пестрых бабочек, и незамужние девицы стоят у стены в ожидании кавалера, который скрасит их вечер.

Мужчины рассмеялись.

— Как тебя еще в приличные дома пускают? — буркнул угрюмый Алексей, которому мало что нравилось в этом мире.

— На свой страх и риск, брат мой, на свой страх и риск, — усмехнулся Олег. — Отец всегда говорил: «Живи, пока на шее не затянулась петля». Вот я и живу, как могу.

Собравшиеся поежились.

— Я тут слышал о фокуснике, что развлекает блудных девиц, — Захар многозначительно посмотрел на Олега.

— Я? Фокусы? Помилуйте, увидит какая — нибудь канцелярская псина и беды не миновать, — отмахнулся Олег.

Вдруг резкий порыв ветра промчался мимо, срывая пепел с сигарет.

— Что скажите господа? — спросил Венедим, обращаясь к Орловым.

— Ветер лишь играется, — ответил Владимир.

— Грядут перемены, — не согласился Олег.

Остальные покивали, погруженные в смятение от их противоречивых слов.

Гости отбыли после обеда, Федор вмести с ними. В столице его дожидались любимая жена и маленькая дочь. В тот же вечер матушка слегла.

Ночь была так прекрасна. Небосклон венчала убывающая луна, окруженная россыпью искристых звёзд. Перед домом качали ветвями вязы, а в сиреневом саду на кустах набухали почки. Семейным кладбищем правило безмолвие. Жители поместья мирно предавались сну на мягкой перине. Их диафрагмы вздымались, повинуясь работе легких, сердца мерно бились. В задних помещениях покоились дворовые, утомленные работой за день.

И только для нескольких персон в этом доме, ночь отличалась от дня лишь сменой светил на небе.

— Я не стал спрашивать при всех, — начал Олег, загляну к старшему брату на огонек, — но, где Саша? Его ведь никуда не вызывали, я прав?

Владимир тяжело вздохнул.

— Думаю, он сейчас в столице, улаживает то, что поручил ему отец. Вчера я написал на часах, даже попытался передать ему письмо, через доверенных, но как видишь… — развел Владимир руками.

— Он со своей работой совсем обезумел, — усмехнулся Олег, но как-то не весело. — Что же может быть важнее семьи?

Братья помолчали.

— Посмотрим, — хмыкнул Олег. — Пойдем, посидишь с нами? Хочу поговорить со всеми перед отъездом.

— Ты не останешься?

Олег покачал головой.

— Я обещался привезти Андрея и Никиту в пансионат завтра к вечеру. С трудом вымолил у Власова один день. Старый черт, — добродушно пожурил Олег. — Ему пора сидеть на веранде и любоваться природой, а он все директорствует. Держись, — хлопнул он брата по плечу. — Я уверен, Саша вернётся, он нас не бросит. Может все-таки? — он сделал жест, словно опрокидывает бокал.

— Не сегодня.

— Тогда не засиживайся. Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Олег вышел и Владимир остался наедине с бумагами. Сомнения терзали душу. Его смущал ветер, гуляющий за окном.

Он был не сильным, и не слабым, скорее непонятным и изменчивым, словно перенимая чувства Владимира, который всю ночь не мог сомкнуть глаз. А по утру, стоило солнцу только показаться из-за горизонта, как он уже провожал в путь сонных младших братьев.

— Попрощайся за меня с остальными, — тихо попросил Олег, пока дворовые грузили поклажу в карету.

Владимир кивнул.

— Пиши почаще, — попросила тетушка Мария, сына Алексея, — и будь осторожнее.

— Ну, — буркнул он, ещё не оправившись как следует ото сна.

— И вы, милые, то же пишите, — расцеловала она мальчишек. — Главное, учителей своих слушайтесь, запоминайте всё, что они вам преподают. И не идите на чужом поводу.

Напоследок Владимир обнял самых младших, распрощался с Олегом и Алексеем, а также попросил Константина:

— Следи за Лёшей.

— Разумеется, — кивнул юноша.

Кутаясь в пальто, братья исчезли в карете один за другим и она, мерно покачиваясь, растворилась в утреннем тумане. Тётушка Мария махала им кружевным платком.

Дымка клубилась у ног Владимира и льнула к ним, словно преданный пес, просящий ласки.

— Идём, — позвала тётушка Мария. — Скоро все начнут просыпаться.

— Я постою ещё, — сказал Владимир, не переставая вглядываться в кованые ворота, что с трудом закрывали дворовых. В их широкой пасти исчез Александр, а сегодня они поглотили целую карету Орловых.

За тётушкой Марией закрылась дверь, а туман карабкался по ногам Владимира все выше и выше, пока полностью не заключил его в свои зыбкие объятья. Домой он зашел часом позже, когда от тумана ни осталось и следа. Одежда была мокрой, словно Владимир искупался в озере. Дом полнился голосами и звуком шагов.

Мужчина проходил мимо зелёной гостиной, в окно которой заглядывали первые лучи солнца. Они струились бликами по каштановым кудрям Надежды. Она была облачена в платье из тёмной, словно безлунная ночь, ткани, с серебряной нитью, пущенной по корсету. Увидь её кто-нибудь из старой гвардии, непременно бы ужаснулся такому наряду.

Её траур только начался, как можно? Чёрный жемчуг украшал изящную шею, прелестные маленькие ушки и тонкое запястье Надежды. Гибкие пальчики были унизаны всевозможными кольцами: с бирюзой, размером подобной глазному яблоку, усыпанное бриллиантами, как небо звездами, простое серебрёное с древними символами на внутренней стороне; кольцо в виде виноградной лозы, оплетающей палец, с каплями россы из циркона…

Она перебирала украшения из деревянной шкатулки, придирчиво оглядывала каждое, и, если оно приходилось ей по вкусу надевала на себя. Надежда любовалась, как кольца переливаются в раннем свете и была довольна.

— Ах, — вырвалось у неё, стоило только увидеть Владимира. — Ты весь промок. Нужно меньше проводить времени за разговорами с туманом. Скорее переоденься.

Она позвонила в колокольчик и распорядилась прибежавшей на зов дворовой девушке:

— Подай горячего чаю. Да побыстрее.

Владимир сменил одежду и вернулся к сестре. Она уже успела заложить все украшения обратно и пила чай из расписанного сиреневыми цветами сервиза.

— Я думал, ты уехала ещё вчера, — сказал Владимир, присоединившись к ней.

— Как видишь я все ещё здесь, — хмыкнула она, пожав плечами. — Что мне сейчас прикажешь делать в столице? — она махнула рукой, указывая на свое платье. — Ни гостей позвать, ни потанцевать, ни пошутить. Ни-че-го. Абсолютно ничего. Ещё долго не погуляешь. И Верину свадьбу перенесли.

— А как же Сергей? — спросил Владимир.

— Да что с ним станется, — ответила Надежда так, словно говорила о предмете интерьера, а не о муже. — Я отправила ему письмо вместе с Фёдором, что матушка плоха и я задержусь в Сиреневом Саду.

— Какая же ты жестокая женщина Надежда, — покачал головой Владимир, без намека на осуждения в голосе. — Так мучить человека…

— А он меня не мучает? — возмутилась Надежда. — В люди выйти нельзя, приклеится, как репей к подолу и ходит за мной по пятам, и ходит. Спасу нет. Мне бы с дамами словом перемолвиться, а никак, он за спиной стоит и слушает. И не замечала бы я ничего, если бы он подарки дарил так же, как ревновал. Но за последние несколько месяцев только одно колье из алмазов.

— Как он с тобой ещё не разорился? — посетовал Владимир.

— Он был предупрежден, когда брал меня в жены.

— Любовь ослепила его.

— Теперь его ослепляет только ревность.

— И цены на твои наряды.

Брат и сестра рассмеялись.

— Ты вот что мне ответь, — сказала она, сделав глоток чая. — Куда пропал Саша? Вера сказала, что он скрылся в ночи.

Владимир тяжело вздохнул и уверенно ответил:

— Отец передал ему свою последнюю волю. Видимо он отправился выполнить её. Я уверен он скоро вернется.

— Что же это за последняя воля такая, раз он пропустил похороны? По мне, так это верх неуважения.

— Не суди с горяча, — попросил Владимир.

Тут дворовая девушка оповестила их о завтраке.

После приема пищи, Владимир отправился к матушке. Она действительно была плоха. Он смотрел на неё и не узнавал, словно перед ним лежала чужая женщина, немощная и сухая. Мужчина словно только сейчас заметил, как матушка постарела. Её грудь тяжело вздымалась, пересохшие губы выпускали хриплое надрывное дыхание. Морщинистые руки были сложены на груди. Она вот — вот готовилась испустить дух.

— Влад, позови всех, — слова давались ей с трудом. — Мне нечего стыдиться на смертном одре. Я оставлю свой последний завет.

Домочадцы оставили свои дела и собрались у постели Екатерины Бориславовны. Они ловили каждое её слово. Женщина попросила немногого: быть осторожными, похоронить её без отпевания, просила не затевать сор, оставаясь все таким же нерушимым семейным монолитом. Женщины роняли слезы в кружевные платки, мужчины держались стойко, несмотря на переполняющую сердца горечь.

А уже утром дворовые вновь сколачивали гроб, а Владимир, по наказанию дядюшки Льва, рассылал известия о кончине ещё одного члена семьи Орловых. И снова в усадьбу Сиреневый Сад потянулась скорбная вереница карет. И опять всё семейство (кроме Александра) было в сборе. Не успевшее улечься волнение, вспыхнуло вновь среди семей старого дворянства.

— Да что это такое, — сокрушалась Антонина Бориславовна Кириваткина, во время прощания с умершей; Екатерина Бориславовна являлась ей родной сестрой. — Два мертвеца подряд в одном доме. — Что же ждёт вас? — обращалась она к живым Орловым с болью в сердце.

— Будь что будет, — хмуро ответила Надежда, утирая распухшие от слез глаза. — Жить будем, вот что.

Никто не стал ей возражать.

А следующим утром почтой пришло то, что поселило в сердцах домочадцев смуту. И стало ясно, что Александра уже давно нет в столице. Письмо от Тайной канцелярии было написано на плотной бумаге с императорской печатью. Владимира просили незамедлительно прибыть в Царь — Град. Это звучало скорее, как приказ, нежели просьба.

— Не уж то Саша где оступился? — хмуро пролепетала тётушка Мария. — Готовиться ли нам к войне?

— Ну что же вы, душенька, — стал утешать её дядюшка Лев. — Если б так, разве бы мы с вами сейчас здесь сидели?

Владимиру было дурно, он уже чувствовал, как на его шее затягивается петля.

— Петя, — обратился он к младшему брату, — иди к окну, послушай ветер. Я совсем не разбираю его сбивчивого шёпота.

— Он говорит о переменах, — сказал вскоре вернувшийся Петр.

Владимир вздохнул.

— Он уже который день шепчет об этом, — удрученно сказала Вера. — Разве мало нам перемен?

— Видимо мало, — сболтнул Семён за что получил укоризненный взгляд от своего отца.

— Юноша, — строго сказала тётушка Мария, — тебя не стали терпеть в пансионате, но терпят в этом доме, так, что прояви уважение.

Лицо Семёна покрылось алыми пятнами, и он пристыженно, опустил взгляд.

— Почему вы так меланхолично настроены? — спросила Надежда. — Перемены не всегда плохо. Поживем — увидим.

— Я поеду в столицу прямо сейчас, — поднялся Владимир. — Лучше всё узнать, как можно скорее, чем мучиться догадками и страхами.

— Но позволь, — поднялась следом Надежда. — Ты приедешь только к вечеру, всё уже будет закрыто.

— Переночую в столичном доме. А вы пока оставайтесь здесь. Ни шагу за ворота, — он выразительно посмотрел на Надежду.

— Куда же я денусь, — тяжело вздохнула она.

Дворовые быстро запрягли карету, и Владимир, взяв с собой лишь отцовскую трость, попрощался с родными и двинулся по дороге, подгоняемый ветром. В столицу Империи — Царь — Град, он действительно прибыл, когда солнце уже клонилось к закату. Фонарщики делали свою работу. Повсюду сновали горожане, занятые делом. Резко ощущался контраст города и сельской местности. Здесь было слишком оживленно. Каждый день жизнь в Царь — Граде кипит и бурлит, замирая лишь на мгновение перед рассветом.

Последний раз Владимир был в столице полтора года назад, когда Надежда выходила замуж.

Карета, мерно стуча колесами по мостовой, держала направление не в сторону Юстинии, где в основном жило новое дворянство, и даже не в сторону Березовой Рощи, где недвижимость приобретали люди науки и искусства. Столичный дом Орловых располагался на берегу реки Визы, что делила город пополам, раскидывая сеть каналов.

Большую роль в выборе места сыграла близость к зданию Тайной канцелярии, которая занималась уничтожением всего запретного, противоречащего простым человеческим законам, включая колдунов. И как бы странно это не звучала, но Орловы ею заправляли. Это была тяжелая работа, где без двойных стандартов и бутылки чего — нибудь горячительного было не обойтись.

Владимир оставил при себе карету и кучера, потому что в столичном доме из слуг были только камердинер и немая служанка. Первым делом он отправил записку в Тайную канцелярию, что появится на их пороге завтра, не раньше девяти утра. Разумеется, он не забыл и про домашних, черкнул под крышкой часов, что хорошо добрался и все подробности сообщит им в следующим письме.

Из-за постоянного нахождения в доме прислуги, которая сполна отрабатывала свое жалование, он был чистым и уютным. Но к сожалению, это обстоятельство никак не сглаживало плохого предчувствия Владимира. В городе совершенно не ощущалось природы. Река, текущая почти под окнами дома, была загрязнена людьми и её голос был практически не слышен. Лише ветер, летающий, где ему вздумается, мог помочь Владимиру, но тот зачастую не понимал его сбивчивого шёпота. И с туманом, как дома, не поболтаешь, здесь повсюду люди. Они смотрят, суют свой нос в чужие дела и будут преисполнены гордости, сдав тебя псам Тайной канцелярии, как особу, угрожающую Империи.

Камердинер сразу рассказал Владимиру, что дня четыре назад приезжал Александр. Он ездил в Тайную канцелярию, по возвращению не стал обедать, просидел весь день и ночь в кабинете и уехал, как только рассвело, взяв с собой только деньги и немного еды. Этими словами камердинер развеял последние крупицы надежды на возвращения Александра.

Уезжая он точно знал, что рано или поздно кто-то из Орловых появиться в столичном доме. И был уверен, что это будет именно Владимир. Александр оставил младшему брату кипу документов, часы с семейным гербом и записку:

«Дорогой Владимир, нижайше прошу прощения у тебя и семьи. Вернусь с попутным ветром.

Твой брат Александр»

Всё было очень сумбурно. Сколько бы надежд и мечтаний не было бы у Александра, он никогда бы не оставил семью. Владимир путался в собственных мыслях. И понимал, что выхода у него из сложившегося положения не осталось. Он перебирал документы с печатью Тайной канцелярии и инструкции брата, едва разбирая слова.

Он никак не мог собраться. Как сказать об этом домашним? Что они почувствуют? Может солгать? Эти и другие тревожащие его мысли не давали Владимиру сосредоточиться на работе. Он чувствовал себя пауком в банке, которого поймал Семён и собирается отнести в подвал к Петру.

Утром был туман, но какой-то жидкий, совсем не как в Сиреневом Саду. У него ничего не получилось узнать. На завтрак Владимир выпил лишь чашку чая и отправился в тайную канцелярию.

Его там встретили, как самого императора. С почетом, с блеском. Пусть чего — то подобного следовало ожидать, но все же было непривычно. В сущности, он и был для них своим императором, что решал их судьбы. Теперь он заправлял маленьким мирком под названием тайная канцелярия.

За этим потянулись аудиенция у императора, приглашение на придворные балы и вечера в самые прославленные салоны города. Владимир не любил всевозможные празднества, как это было с его братьями и сестрами. Но должность обязывала его принимать приглашения, как старого, так и нового дворянства. Он посещал вечера, облачившись в строгий камзол из черного шелка, демонстрируя свой траур.

За всеми приемами, работай в тайной канцелярии, где не день, то обвиняли какого-нибудь бедолагу или находили запрещенные тексты, которые надлежало уничтожить, Владимир и не заметил, как наступило лето. Он провел в столице около двух месяцев. Поминание на сорок дней устраивали без него.

Семья волновалась и часто писала ему. Владимир старался их успокоить. Но о поступке Александра решил сказать правду. Домашние не обрадовались, дольше всех возмущался Петр. Надежда все ещё находилась в семейной усадьбе и уезжать явно не спешила. Признаться, её муж уже хорошо ему поднадоел. Стоило Сергею Горячеву увидеть Владимира, как он начинал продвигаться к нему с завидным упрямством.

И каждый раз мужчина задавал вопрос нарочито спокойным тоном:

— Не собирается ли Надежда Андреевна прибыть в Царь — Град?

Словно, это Владимир держал её на привязи и запрещал вернуться к мужу.

Лето в столице не отличалось солнечными днями. День или два в неделю показывалось солнце, остальное время небосклон был во власти облаков. Всего в половине дня пути от столицы в Сиреневом Саду было солнечно. Об этом упоминал Пётр в своих письмах, рассказывая, как хорошо проходят его исследования при ясной погоде. А Надежда писала, что не покинет семейное гнездо раньше того дня, как Вера станет замужней дамой. Свадьба последней должна была вот — вот состояться. Она уже готовила для себе прелестное лиловое платье, сшитое по последнему слову моды.

Владимир находился вдали от всего этого, но даже так он не чувствовал себя одиноким. К нему частенько захаживал Олег, лишенный всяких развлечений из-за полугодового траура. Мог заглянуть Федор на обратном пути из редакции журнала «Рассвет». По выходным его навещали Константин и Алексей, уставшие за неделю учебы. Один раз пришел Иван. Он был бледен и часто закрывал рот хлопковым платком. Его здоровье вызвало у Владимира много вопросов. Больше Иван не появлялся.

Работа в тайной канцелярии была изматывающей, и Владимир чувствовал постоянное напряжение. Благодаря его стараниям в последнее время был повешен только один человек. Но даже эта единственная жертва тяготила его душу. Ему нестерпимо хотелось уехать домой, чтобы посмотреть на новую оранжерею. Посидеть в сиреневом саду, в беседке у пруда, войти на рассвете в туман, и подставить лицо теплым солнечным лучам. Такая возможность, пусть связанная не с самыми приятными событиями, ему подвернулась.

Одним из вечеров, когда он сидел в кресле с книгой, пришла записка. Отправителем был один из соседей Ивана. Он писал, что дела его брата совсем плохи и он уже несколько дней не выходил из квартиры. Владимир тотчас же собрался к брату, мастерская которого находилась в Серебряной Роще.

По дороге Владимир заехал за старшим сыном Золотаревых — Родионом и вскоре они были на месте. Иван и правда был при смерти. Он лежал на железной кровати, накрывшись тонким одеялом и тяжело дышал. Его била дрожь. Родион принялся его осматривать.

Владимир обвел взглядом квартирку на чердаке. Маленькое помещение на крыше, неотапливаемое и продуваемое всеми ветрами. Из мебели лишь кровать, стул и мольберт, зато множество масленых красок. В углу стояло несколько пустых бутылок из-под вина и банка, наполненная мутной водой, где Иван скорее всего промывал кисти. Из еды только огрызок хлеба на стуле, рядом с помятой шляпой.

Что — то блеснуло из — под кровати. Владимир нагнулся и к своему ужасу, понял, что на стенках открытой шкатулки всё ещё мерцает солнечная пыль. Завернув её в платок, он сунул шкатулку за пазуху.

Владимир не понимал жертвенности Ивана. Почему он предпочитал жить, словно бедный мещанин, хоть и являлся графским сыном со связями и положением в обществе?

— Владимир, — обратился к нему Родион, окончив осмотр, — у Ивана острый бронхит. — И окинув помещение взглядом, добавил. — Ему требуются более комфортные условие и особый уход.

— Напиши рекомендации, друг мой, мы исполним их все, — сказал Владимир.

Решение было принято в то же мгновение. Ивана нужно было доставить в Сиреневый Сад.

— Да, — согласился Родион. — Родные места и свежий воздух пойдут ему на пользу.

И уже следующим утром, Владимир, предупредив своего заместителя — человека ответственного и надежного — что должен сопроводить умирающего родственника, это может занять пару — тройку дней. Родион прислал нужные травы и рекомендации к их использованию. Путь братьев лежал в родовую усадьбу.

— Ох, неужто ещё один покинет нас? — прижала руку к сердцу тетушка Варвара, когда бледного Ивана вносили в дом.

— Да лучше б он покинул этот мир, — зло хмыкнул Пётр, словно они с Иваном не являлись родными братьями. — Хотел жить независимо, так пусть и умрет независимым.

Ивана положили в его комнату, которую теперь проветривали трижды в день, дворовая девушка заваривала травы, данные Родионом, и Надежда поила ими слабого Ивана. Температура того быстро упала, но кашель по-прежнему терзал его легкие. Здоровье должно было к нему вернуться, как раз к Новолетию, которое в этом году проводили Орловы.

Этот случай дал Владимиру несколько дней передышки. Когда пришла пора уезжать, Надежда взяла его за руку и глядя с волнением, сказала:

— Останься дома ещё хоть на денёк. Ветер шепчет о чем-то недобром. Он говорит о несчастье.

— Ветру лишь бы болтать, — отмахнулся Владимир, хотя был готов поддаться её уговорам.

— Ты никогда правильно его не понимал, — нахмурилась Надежда. — Я боюсь, что с тобой приключиться, что-нибудь нехорошее. Останься. Прошу.

Владимир тяжело вздохнул.

— Я не могу. Останусь, и у двора появятся лишние вопросы, — сказал он, сжимая отцовскую трость покрепче.

И Надежде пришлось его отпустить.

Это утро в столице выдалось дождливым. Капли барабанили по стеклу кареты. Владимиру совершенно не хотелось из неё выходить. Там за дверью, парадный подъезд тайной канцелярии, где на его рабочем столе наверняка уже лежало несколько дел несчастных, которых собирались повесить на площади Свободы.

Но Владимир все же вышел в дождливое утро, через услужливо открытую лакеем дверь. Это все, что он успел сделать. В следующее мгновение отколовшаяся часть балюстрады сорвалась вниз.

— Сударь! — крикнул лакей во всё горло.

Владимир, словно марионетка с обрезанными нитями, упал на мостовую, сжимая в руке трость. Влага омывала разбитую голову. К нему подбежали кучер и лакей, из парадного подъезда Тайной канцелярии высыпали служащие. Закричала женщина.

Но Владимиру уже было все равно на поднявшуюся суматоху.

Фёдор Орлов

В тот день, когда на свет появились Пётр, Иван и Фёдор Орловы, их матушка чуть не распрощалась с жизнью. Привести в мир троих здоровых младенцев было величайшим даром. Не будь Илона Золотарева столь искусна в знахарском деле, то Екатерина Бориславовна обязательно отправилась бы в мир иной.

Александру, первенцу Орловых, тогда было лишь три года, Владимиру всего два, а Надежде и того меньше. Они смотрели на маленькие пищащие комочки, которые нянюшка положила в колыбели, со смесью восторга и непонимания. Кто это? Что они тут делают? Как их зовут?

Одно лицо, похожие мысли, совместные шалости… Три живые детские души редко могли усидеть на месте. Фёдор все время бежал впереди, а братья следовали за ним. Сиреневый сад, который находился за усадьбой, пользовался особым почетом у мальчишек семьи Орловых. Там было раздолье для всевозможных игр и забав. Здесь можно было развернуть военные действия, устроить революцию или пустить на корм рыбам канцелярскую крысу. А ещё, если сильно устанешь, то тень под одним из сиреневых кустов вполне уютна для сна.

В детстве обычный сад кажется целым миром, каждый уголок, которого ты просто обязан исследовать. Петру такое нравилось больше всего. Если он находил, какого-нибудь интересненького жучка или невиданную им доселе травинку, то заманивать его в игру было делом бесполезным. А вот Федор только и успевая придумывать новые забавы. Стоило мысли прийти ему в голову, как он затягивал в игру всех, кого только мог. Ивану же нравилось больше смотреть на рыбок в пруду, на то, как ветер колышет грозди душистой сирени, на лениво плывущие по небу пушистые облака, на… мир. Но в отличие от Петра, от игр ему было сложно отказаться.

В то время для ещё мало что понимающих детей приезд занятого отца был самым большим праздником. Андрей Володарович баловал своих детей, привозя им сладости и подарки из далекой столицы, которая казалось лежала за глубокими океанами и высокими горами. Матушка была центром их маленькой вселенной. А уроки вёл добродушный дядюшка Лев. Он мягко, но настойчиво объяснял детям к чему нужно прислушиваться, чего избегать, а во что окунутся с головой.

— Природа ваш друг, — говорил мужчина, когда у детей наступало время занятий в библиотеки. — Слушайте ветер, этот сорванец всегда под рукой. Он приносит много новых вестей, его нужно слушать очень внимательно…

— А если он не хочет с тобой говорить? — вдруг спросил Владимир.

— Такого не бывает, — добродушно рассмеялся дядюшка Лев. — Ветер любит говорить. Он как сорока, трещит без умолку. Когда хочешь услышать ветер, нужно поддаться ему, пропустить сквозь себя, слиться с ним. Нужно набрать полную грудь воздуха, — говорил он, параллельно демонстрируя сказанное, — и медленно выдохнуть. Попробуйте.

Дети повторяли за ним.

Он подошёл к окну и отодвинув кружевную занавеску, распахнул его, позволяя ветру ворваться в библиотеку, неся с собой легкий запах сирени.

— Попробуйте что — нибудь услышать.

Дети старательно дышали и напрягали слух. Хорошо получалось только у Александра и Надежды. Просто у Александра получалось всё за что ни возьмись, а Надежда и сама была, как ветер, попробуй удержать её на месте.

— Это совсем не интересно, — как-то на одном из занятий вздохнул Пётр. — Вот матушка — некромант. У нее интересное колдовство.

Успевшие лицезреть проявление матушкиных сил, старшие ребята помрачнели.

— Что же там такого интересного? — приподнял бровь дядюшка Лев.

— Она властвует над смертью. И продлила Снежинке жизнь.

Надежда поморщилась, это по её прихоти воскресили домашнего питомца, и вновь даровали ей покой, то же по Надиному желанию. Эта кошка была её любимицей и подругой по играм. Воскрешение Снежинки стоило Надежде часа слез и отказа от обеда. Но после смерти кошка плохо пахла, а ещё у нее вывалился один глаз, и ходила она, как-то странно шатаясь и собирая все углы в доме. Пришлось, вновь, закопать её под одним из кустов сирени.

— Никто не властен над смертью, Петенька, — снисходительно усмехнулся дядя Лев. — Хорошенько все это запомните. А что касается некромантии… Твоя фамилия Орлов, значит ты принадлежишь к нашему роду и колдовство у нас с тобой, словно кровь, одно.

И Пётр больше не спрашивал о некромантии. Фёдор же об этом даже не задумывался. Больше всего он любил, когда дядюшка Лев водил их к речушке в чаще леса. Она была маленькой и проворно скользила мимо камней. Её песня завораживала Фёдора, и он был готов погрузиться в этот поток, слившись с ним. Но дядюшка Лев крепко держал его за плечо и позволял помочить лишь пятки.

Хотя мальчишкам этого явно было мало. Ивану постоянно казалось, что на дне что-то блестит. А Пётр лез в камыши искать лягушек.

В то время они старались всё делить поровну, но жизнь на троих поделить нельзя. У каждого из них была своя дорога.

Стоило им окончить университет при Императорской Академии Наук, как Иван и Фёдор решили остаться в столице. Петра же тянуло домой, где он мог проводить в подвале свои исследования.

— Не лучше ли будет делать это в Серебряной роще? — спросил его Фёдор, когда они сидели в домашней библиотеке. — Союз Северных Сов известен своими не стандартными и резкими теориями. Ты мог бы стать одним из известнейших учёных.

— Чтобы, какая-нибудь чернь, проповедующая псевдонауку, внушала мне ложные истины? Позвольте отказаться, — резко ответил Пётр. — В поместье спокойнее.

— Это твой выбор, — пожал плечами Иван. — Мы же хотим жить независимо.

Голубые глаза Петра недобро сузились.

— Так скатертью дорога, — бросил он. — Только не возвращайтесь, когда прищемят хвост.

Фёдор резко поднялся и черновики, где он делал заметки, упала на ковер.

Пётр последовал за ним. Братья стояли друг напротив друга, каждый готовый отстаивать свою позицию.

— Не много ли ты о себе мнишь? — прошипел Фёдор. — Не тебе решать кому уйти, а кому остаться. Ты не глава рода, чтобы раздавать приказы.

— Но стану им. И тогда ни один Орлов не покинет пределов усадьбы.

Фёдор рассмеялся Петру в лицо.

Вдруг окно резко распахнулось и дождь из осколков усыпал ковер. Беды было не избежать, но Иван встал между братьями.

— Образумьтесь, — примирительно сказал он. — Петя, если ты хочешь запереться в доме, то это не значит, что и мы хотим того же. Если уж рассуждать про старшинство, то ты из нас самый младший брат. Мы всегда уважали друг друга, давайте поступать так и впредь. Ты делай как душе угодно, а мы уже всё решили.

Пётр скривил грубы, не желая признавать поражения. Он вздернул подбородок и вышел вон, громко хлопнув дверью.

— Батюшка только слегка захворал, а он уже на место главы рода готов сесть, — фыркнул Фёдор.

Иван только вздохнул, окидывая печальным взглядом закрытую дверь. Под ногами хрустели осколки их разбитых уз.

Остальная семья поддержала их решения.

— В столичном доме всегда найдется пара свободных комнат, — сказал Александр, когда братья за ужином объявили о своем решении. Он на время принял дело отца и ему не хотелось оставаться в столице одному.

— Но мы уже нашли себе подходящее жилище, — сказал Иван, посмотрев на старшего брата с сожалением в голубых глазах.

— Не лучше ли будет жить рядом с родными? — спросила тетя Алена.

— Царь — Град большой город, — не согласился с ней Олег, что приехал из университета на выходные. — Там много красивых мест. Почему нужно обязательно селиться в этот невзрачный дом?

Надежда завистливо прожигала их взглядом, закусив губу.

— Юноши хотят жить самостоятельно, — по-доброму усмехнулся дядюшка Лев, поправив съехавшие на нос круглые очки. С годами его зрение ухудшилось. — Нам это знакомо.

Тётушка Мария странно на него покосилась. В её глазах читалась смесь насмешки и презрения.

— И где же вы собрались жить? — спросила матушка, словно не верила, что сыновья действительно уедут.

— Ах, матушка, это замечательная квартира, — загорелись глаза Ивана. — Из её окон потрясающий вид на сквер.

— Это прекрасное место для творчества, — поддержал брата Фёдор. — Когда я нахожусь там, то чувствую, как меня переполняют идеи. Хозяин уже готов нам её сдать.

— Лучше купить эту квартиру, — сказал дядюшка Лев. Лицо мужчины приняло серьезное выражение, состарив его на несколько лет. — Вы же понимаете, что среди такого большого количества людей стоит быть осторожнее. Мы не пытаемся вас удержать, — пояснил дядюшка Лев, заметив, что Фёдор хочет возразить. — Но и вы нас поймите. Тайная Канцелярия не дремлет. Если кто-то заподозрит вас в колдовстве, вы и моргнуть не успеете, как окажетесь в петле.

— На что же нам тогда Саша? — весело усмехнулся Фёдор. — Разве не он наш защитник?

— Уверяю, мы будем тихи, словно природа перед бурей, — уверенно сказал Иван.

Пёрт просидел весь вечер уткнувшись в тарелку.

Погода была ясной. Солнце ласкало природу своими лучами, по небу проплывали пушистые облака, ветерок перебирал листья вязов.

В карету было погружено так много всего, что Фёдор засомневался, сможет ли она хотя бы сдвинуться с места. Личные вещи братьев поместились всего в пару чемоданов, и это не считая того, что Иван вез с собой множество масленых красок и кистей. Мольберт лежал отдельно рядом с ящиками наполненными домашними овощами и фруктами.

— И все же я бы настоял на столичном доме, — мягко сказал Александр, твердо смотря Фёдору в глаза. — Квартира плохо отапливается и там мало место для двоих.

Неделю назад он осматривал, приглянувшееся братьям место, когда подписывал купчую с ее (уже бывшим) хозяином.

— А ты не настаивай, — похлопал его по плечу Фёдор.

— Но все же…

— Не нужно, — усмехнулся Фёдор. — Я знаю все твои штучки. Можешь дурить головы канцелярским крысам, но только не мне. Эта квартира идеальное место и точка.

Александр вздохнул.

— Если возникнет нужда, двери дома всегда открыты.

Распахнулась парадная и дворовые под руки вывели слабого батюшку. Его бледное лицо покрылось испариной от натуги. Каждый шаг, пусть и с поддержкой, давался ему с трудом. Андрея Володаровича опустили в принесенное кресло. Дрожащей рукой он подозвал к себе детей. Домочадцы стояли за его спиной. Каждый из них смотрел на братьев по-разному, смешались: грусть, зависть, одобрения, непонимание, злость и еще множество чувств.

Фёдор почувствовал холод ладоней батюшки, когда тот коснулся его лба своей сухой ладонью.

— Да сопутствует вам удача, — сказал он, коснувшись другой ладонью лба Ивана. — Идите с миром.

— Спасибо, батюшка, — поклонились братья. — Я буду молиться, чтобы в следующую нашу встречу, вы твердо стояли на ногах, — добавил Фёдор.

Матушка крепко обнимала их и целовала в обе щеки. Отпускать кого-то из своих детей так далеко от дома все ещё казалось ей немыслимой идеей. Она с тяжелым сердцем переносила отлучки Александра, теперь дом покидали ещё двое её сыновей.

— Мы обязательно будем вас навещать, матушка, — с легкой улыбкой на губах Иван утешал женщину.

Получив ещё множество объятий, наставлений и пожеланий от близких, братья отбыли в столицу. Александр отправился с ними, нужно было вернуться к своим обязанностям.

Карета подскакивала на кочках. Фёдор видел, как родные машут им в след, пока карета не миновала ворота и не скрылась за ветвями, нависающими над ведущей к усадьбе Орловых дороги. Теперь мир для них не ограничивался кованными воротами…

Раньше они делили комнату на троих, так что поделить на двоих однокомнатную квартиру было не сложным делом. Незримая граница пролегала примерно посередине комнаты. Масленые краски, кисти, палитра, мольберт и множество холстов, как пустых, так и превращенных в картины, не пересекали её. Так же как перья, чернила и листы. Нанятая горничная приходила раз в день, а кухарка, прислуживавшая этажом ниже, за отдельную плату готовила и для братьев.

Фёдор предпочитал держать свои вещи в порядке, в то время, как Ивану было удобней творить в хаосе. Писчие принадлежности всегда лежали на столе в определённой последовательности и строго на одних и тех же местах, а художественные инструменты лежали где попало.

Благодаря продуктам, что они привезли с собой из дома, братья могли потратить сэкономленные деньги на развлечение. Как и опасался Александр, свобода развязала им руки. Фёдору так точно.

— А пойдем в трактир, — сказал, как — то он, после долгого пыхтения над бумагой. В этот вечер из-под его пера, как на зло ничего не выходило.

— Зачем? — спросил Иван, слушая брата только одним ухом. Уже который час он не мог оторвать взгляд от пейзажа, написанного его рукой легко и играючи.

— Я просто подумал, — откинулся Фёдор на спинку стула, устремляя задумчивый взгляд в окно, где небо уже искрилось звездами, — что мы никогда не бывали в трактире.

— В районе Птицыно мы то же никогда не бывали, — фыркнул Иван. — Предлагаешь нам и туда заглянуть на огонёк?

Фёдор рассмеялся.

— После такого, Саша, высечет нас розгами.

Иван промолчал. Фёдор, конечно, приукрашивал, но сладкую жизнь старший брата им бы точно устроил.

— Не обязательно же идти именно в Птицыно. За его приделами то же есть трактиры, — не отставал Фёдор.

— Кого ты уговариваешь? — спросил Иван. — Я давно согласен.

Дело было решено. И уже через несколько часов, Фёдор опустошал свой желудок в канаву. Чуть захмелевший Иван стоял рядом. На его лице смешались сочувствие, недовольство и желание поскорее оказаться в кровати.

Перед взором Фёдора все плыло и кружилось. Он чувствовал легкость во всем теле и нужду где — нибудь прилечь. Но желудок вновь и вновь крутило, заставляя мужчину сгибаться в рвотном позыве.

Ночка выдалась веселой. Вот новость — представители одной из самых известнейших семей старого дворянства кутили в дешёвом трактире. Конечно Иван предложил пойти в более презентабельное место. Ресторан в гостинице «Империя» все ещё был открыт. Он славился своими блюдами южной кухни, и винами (разумеется заграничными) из самого сладкого винограда, какой только был на земле.

Но Фёдор быстро отверг эту идею. Ему нужно было прочувствовать жизнь именно мещан, а не знати. Окунуться в их среду всего на один вечер, чтобы после перенести свой опыт на бумагу. Тогда может его работу примет хоть какое — нибудь издательство.

— Так бы и сказал, что тебе нужно для книги, — вздохнул Иван.

Был бы рядом кто-нибудь из старших, ни за что не позволил бы сделать им подобное. Они зашли первый подвернувшийся трактир. Он находился в подвальном помещении. Воздух там был застоявшийся, обоняние будоражила неприятная мешанина из разных запахов: рыбы, браги, засаленных свечей и пота.

Иван поморщился. Всё это ему не шибко нравилась. Соглашаясь на предложения брата, он рассчитывал, как минимум на трактир, который будет находиться в здании, а не под ним. И там будет чисто и опрятно, публику он разумеется представлял более манерную. И вот за этим они тащились в соседний район? Тягу Фёдора к всевозможным приключениям он немного не учел.

В отличие от трактира в его воображении, реальное заведение явно терпело убытки.

Завсегдатаи выпивохи, увидев только оперившихся юнцов, да к тому же хорошо одетых, явно решили над ними поглумиться. Жаль Фёдор этого не заметил. Он жадно разглядывал каждую деталь данного помещения: темные стены, маленькие оконца под потолком, коптящие свечи, сплавившиеся в один большой комок, нескольких захмелевших посетителей, бледного хозяина заведения, бутылки с горячительным на полках и еще множество всего. Он хотел, чтобы это картина врезалась в его память до мельчайшей пылинки.

Иван сразу подумал, что лучше уйти, пока неприятности не посыпались на их головы. Но не успел он и глазом моргнуть, как Фёдор уже опрокидывал в себя хмельную кружку в кругу каких-то пьяниц. Вытаскивать его на свет божий уже было делом бесполезным. Поддавшись интересу Иван тоже попробовал местный алкоголь. И он бы соврал, если бы сказал, что этот грубый напиток пришелся ему по вкусу.

В руках Фёдора быстро опустошалась одна за другой кружки. В обществе пьяниц он сразу стал своим и вёл беседы заплетающимся языком. Иван даже не вслушивался. Эти люди несли неразборчивую тарабарщину и прекрасно друг друга понимали. Он нашёл в этом месте какое-то своеобразное очарования и обдумывал, как лучше передать его на холсте. Но как бы сильно мужчину не занимала это мысль, Иван все же следил за братом. Тот уже совсем не держался на ногах и встретив минимальное сопротивление, он покинул трактир вместе с Фёдором.

Когда в желудке осталась только пустота, а поясница уже болела от наклона, Фёдор почувствовал, как Иван закидывает на плечо его руку.

Под серым небом они медленно брели в свою обитель.

Весь последующий день Фёдор провел в постели, прося брата лишь о живительной влаге. Голова раскалывалась на части, в животе неприятно тянуло и мучила ужасная жажда. Такого он не испытывал со времен выпускного.

— У тебя нет желание еще раз посетить данное заведение? — спросил Иван, подавая брату бокал воды. Уголки его губ были приподняты.

— Нет… — простонал Фёдор, чувствуя себя, словно на смертном одре.

Стоило оправиться, как все испытанные Фёдором чувства он выплеснул на бумаге. Перо скользило по ней, словно корабль, подгоняемый ветром на водной глади. Он по-новому ощущал создаваемый ранее мир, словно тот и вправду был настоящим, а Фёдор являлся его творцом.

И, о чудо! Одно из нескольких издательств, куда он послал рассказ, решило напечатать его в своем журнале под названием «Рассвет». Первый гонорар лёг целебным отваром ему на душу. Труды Фёдора впервые окупились.

Купив бутылку заграничного вина, он взял под руку брата и направился в столичный дом, где в кабинете на втором этаже мучился с документами Александр. Он был готов расцеловать камердинера, когда тот сообщил о приходе младших братьев. Отдых был ему необходим.

— Поздравляю, — сказал Александр, соприкасаясь с братьями бокалами. — Теперь тебя можно официально называть писателем. Может лично сообщишь об этом, матушки? — спросил он, сделав глоток вина.

Фёдор кивнул.

— Мы собирались наведаться домой в эти выходные.

— Передайте им от меня самые наилучшие пожелания.

— Разве ты не поедешь? — спросил Иван.

— У меня на руках три новых дела, — сказал Александр. — Нужно с ними разобраться.

Вино приобрело горьковатый привкус. Радостная атмосфера вечера была потеряна.

В доме Орловых, успехам Фёдора были рады. Казалось, матушка только сейчас поняла, что её дети выросли и им пора начинать свою жизнь. Отцу по-прежнему нездоровилось. Пётр даже не вышел встретить братьев. Иван расстроился, хоть и старался не подавать виду, чтобы немного его приободрить, Фёдор обещал составить ему кампанию на какой — нибудь выставке.

— Ну и пусть сидит в своей конуре, — хмыкнул Фёдор и более не желал заводить разговоров о Петре.

Время шло. Листья берёз в сквере, находящимся точно под окнами их квартиры, окрасились в золото и опали. Пришли холода. Северный ветер дребезжал стеклами, нанося по ним сокрушительные удары. Пришлось купить печь. Лужи превратились в ледяные озёра, а река покрылась тонкой корочкой льда.

В день, когда случилось, то, о чем Фёдор задумывался лишь когда, писал рассказы, пошел первый в этом году снег. Превратившаяся в снежинки влага размеренно падала с серого неба.

Фёдор осторожно шёл по покрытой гололедицей мостовой. Сегодняшний день вновь увенчался успехом. Вот уже несколько месяцев его рассказы печатали в журнале «Рассвет». Благодаря постоянному труду и громкой фамилии он стал одним из знаменитых писателей. Часто почтальон вместе с письмами из Сиреневого Сада доставлял им приглашения на званые вечера или в салоны. Но не нужные бумаги исчезали в жарком горниле чугунной печи. Федору было не до этого. Он писал, словно заведённый, боясь, что его источник идей иссякнуть. Иван без брата никакие мероприятия посещать не желал.

И вот, возвращаясь из редакции, где вновь с большим рвением приняли несколько его рассказов, Фёдор встретил… девушку. Она осторожно ступала по скользкой мостовой, стуча своими каблучками. Хрупкую фигуру укрывала заячья шубка, а тонкие ручки были спрятаны в муфту.

Украла ли незнакомка его сердце? Нет. Как можно отдать часть своей души первой встречной? Фёдор вряд ли был на такое способен. А вот она вполне могла это сделать, когда он подхватил её, стоило гололедице сделать своё черное дела.

Девушка смотрела на него широко распахнутыми карими глазами в обрамлении пушистых ресниц. Фёдору она напомнила несмышлёного оленёнка. Он бы даже не запомнил её, если бы в момент падения девушки из её муфты не посыпались сушки. Горсти три сушек покатилась по мостовой. Девушка беспомощно смотрела на них, словно дело всей её жизни пошло крахом.

Бледными губами она поблагодарила Фёдора за неожиданное спасение и шмыгнув красным от мороза носом, с сожалением перешагнула через сушки и пошла дальне, чуть сгорбившись. Со всей округи уже слетались птицы, прознавшие о дармовом лакомстве.

Ветер нашёптывал молодому мужчине что-то игривое, стараясь сбить цилиндр с его головы.

Фёдор подумал, что она хорошо бы смотрелась в виде воровки и в тот же вечер написал рассказ о милой девушке, зарабатывавшей на жизнь не честным трудом. Она была прекрасна и юна, никто не подозревал о её деятельности, но находчивый главный герой всё раскрыл, однако выслушав историю девушки, пожалел бедную сироту.

Над концовкой пришлось хорошенько поразмыслить. Фёдор не мог выбрать: предать обоих героев публичному суду или помочь сбежать им в другую страну? Немного пометавшись он решил оставить финал открытым.

Они говорят по душам, главный герой понимает, что его любовь к ней, подпитанная состраданием стала ещё больше и… все. На этом рассказ заканчивался.

— Вань, — позвал Фёдор, наблюдая за танцующим племенем свечи.

Тот промычал что-то невразумительное, натянув одеяло еще выше. Давно наступила холодная ночь. Младший из братьев уже лёг, заранее подкинув несколько поленьев в печь.

— А ты можешь нарисовать портрет со слов?

— Угу, — буркнул Иван.

— Сделаешь это для меня?

— Угу.

— Ты бы хотел носить женские панталоны?

— Угу.

Фёдор фыркнул в кулак.

По утру он встал ближе к полудню, почему-то погребенный под двумя одеялами. Солнечные лучи пронзали украшенные узорами окна. На улице стояло хорошая морозная погода. Всю прошлую ночь шёл снег, укрывая Царь — Град белым одеялом.

На столе уже дымился кофейник, были поданы свежий хлеб и сыр.

— Ты мог бы и разбудить меня, — обиженно буркнул Фёдор, наслаждающемуся поздним завтраком Ивану, представляя в каком неблагоприятном виде, его застала прислуга.

— Ты, наверное, всю ночь писал, и я решил дать тебе отдохнуть. Не переживай, я набросил на тебя свое одеяло, и ты сошел за неряшливо заправленную постель.

— Какая трогательная забота, брат мой, — завозился Фёдор.

— Скорее натягивай кюлоты и садись за стол, кофе стынет, — поторопил его Иван.

После завтрака, Фёдор снова спросил Ивана о портрете и тот согласился помочь, но предупредил, что схожесть с реальным человеком будет минимальной.

— Эта незнакомка, чем — то привлекла тебя? — спросил Иван, делая штрихи карандашом.

— Не то что бы, — пожал плечами Фёдор. — Просто она выглядела так, словно обокрала булочную.

Иван вскинул бровь.

— У нее в муфте были сушки.

— А нос?

— Что?

— Какой у нее был нос? Или вместо него была сушка?

— Кажется курносый, — задумался Фёдор. — Да, курносой.

Он не собирался вешать портрет неизвестной девушки в изголовье кровати или хранить под подушкой, словно девица прячущая любовные романы от отца. Просто хотелось запечатлеть лицо, которое пригодилось бы ему в работе. Но волей случая Фёдору пришлось узнать её имя и фамилию.

— Ты знаком с этой барышней? — спросил как-то заглянувший на огонек к младшим братьям Александр.

— Нет, — ответил Фёдор.

За окном бушевала метель. В комнате гудела печь, лишь несколько свечей разгоняли темноту. Трое братьев грелись у горнила, распивая бутылку вина с фруктовым послевкусием.

— А тебе она знакома?

Александр призадумался, внимательна глядя на рисунок, а затем неуверенно кивнул.

— Она похожа на среднюю дочь купца Дольского. Он уже который месяц настойчиво шлёт мне приглашения на званный вечер.

— Нам тоже, — сказал Иван, отправляя в рот кусочек сыра.

— Правда? — удивился Фёдор.

Иван кивнул.

Фёдор посмотрел на горнило, в котором бушевало яркое пламя. Все что начиналось со слов: «Дорогой сударь, просим Вас почтить наш дом своим присутствием…», отправлялось в печь. Он не утруждал себя просмотром имен адресантов.

— Думаю можно почтить его своим присутствием, — сказал Александр. — Он в шаге от чина действительного статского советника, — пояснил он, поймав недоумевающие взгляды братьев. — Разве стоит разбрасываться подобными знакомствами?

— Неужели так старается для Империи? — усмехнулся Фёдор.

Александр ответил ему похожей усмешкой:

— Этот человек до ужаса честолюбив. Он старается походить на дворян, правда выглядит это неуклюже и смешно, — Александр хохотнул. — Только есть у него одна головная боль, — забарабанил он пальцами по портрету курносой девушки. — Средняя дочь в девках до сих пор сидит. Маются они с ней. Говорят, девчушка с чудинкой.

Фёдор кивнул. Именно такой она ему и показалась.

Разговор у камина был успешно забыт им уже на следующий день. Но Александр проявил настойчивость. Он присылал братьям записки и наносил им личные визиты. Терпение у Фёдора, было в несколько раз меньше, чем у Александра, и вскоре он сдался. Иван же остался при своем и Александр удовлетворился только одним братом в качестве кампании.

— Дай мне хотя бы часы, — обиженно буркнул Фёдор, когда собирался на вечер к Дольским.

— Разве у тебя нет своих? — спросил Иван, нанося на холст новые мазки. Обиды брата его ничуть не тревожили.

— Я не могу найти их ещё с прошлой недели, но уверен — они, где — то в квартире, — ответил Федор, роясь в ящике стола.

— Возьми в кармане пальто, — махнул кистью Иван. — Найди свои поскорее, пока Саша не узнал.

Парадный подъезд дома Дольских был расцвечен маслеными фонарями. Стоило карете с родовым гербом в виде орлиной головы в профиль, подъехать к крыльцу, лакей отворил дверцу, давая дорогу господам.

Александр вышел первым, опираясь на трость. А затем не шибко довольный Фёдор, оправляя пелерину.

Александр был прав, купец Данила Дольский действительно старался походить на дворянина. Это желание выдавали картины, статуэтки, резная мебель, ковры из солнечных земель, нарочитые манеры. Все это настолько было выставлено на показ, что резкое замечание так и рвался с языка Фёдора, чтобы вонзиться в мягкий бок Дольского. Но пронзительный взгляд небесных глаз Александра призывал к молчанию.

— Мы так рады, так рады, — распинался перед ними хозяин дома, стоило только отдать прислуге свое пальто. — Проходите же в гостиную.

Его маленькие черные глазки пробежались по братьям несколько раз, видимо не находя Ивана.

— Мы уже и не чаяли Вас увидеть, — сказал Дольский то ли с упреком, то ли с радостью, смотря на Александра.

— Государственная служба занимает много сил и времени, — уклончиво ответил Александр, поднимаясь вслед за хозяином дома по начищенной до блеска лестнице.

— На таких людях, как вы, сударь Орлов, держится наша Империя, — растянул губы в улыбке Дольский.

Александр усмехнулся, заслышав неприкрытую лесть, и Фёдор увидел, как глаза брата блеснули, в предвкушении выгоды.

В гостиной на удивление было множество людей и все либо члены купеческой гильдии, либо носители известных фамилий нового дворянства. Появление братьев Орловых в окружении такой публики не могло остаться ни замеченным. Александр завел разговор с хозяином дома, оставляя Фёдора на растерзания толпе. Каждый хотел представиться родному брату человека, который возглавляет Тайную канцелярию. Столько лести Фёдор никогда не слышал в своей жизни. Старое дворянство просто не имела такой привычки.

Они старались жить тихо и незаметно, в своих загородных усадьбах. Всего пара семей жила в столице. В их кругах не было принято устраивать скандалов, которые могли привлечь лишнее внимание. А право плести интриги предоставлялось лишь Орловым, ввиду рода их деятельности. Все тщательно скрывалось на семейном уровне и не выносилось за порог родовых усадеб.

А эти только и обсуждали всё и всех. Темы разговора касались: политики, природы, других государствах, скандалах (как правило не имеющих срока давности). И все непременно хотели знать мнение Фёдора. Александр был защищён беседой с Дольским.

Как писателю, Федору были полезны такие разговоры (в его голове успели родиться несколько идей для рассказов), но как приглашенного гостя, это утомляло его и было скучноватым. Ни танцев, ни музыки, один только галдёж. Разве что карты могли его немного развлечь, но и тут ничего не вышло.

Когда он ловко выскользнул из разговора и направился к карточному столу, где уже пристроился Александр, его под руку подхватила хозяйка сегодняшнего вечера.

— Я знаю, что вы пишите чудесные книги, — перешла она сразу в наступления.

— Мне лестно это слышать, — сказал Фёдор, думая, как увильнуть и хорошо провести остаток вечера.

— Представляете, моя дочь Клара очень любит читать их, только о них и говорит, — радостно щебетала сударыня Дольская, ведя гостя в один из углов.

Федор подавил тяжелый вздох. За этот вечер она была не первой матерью, которая хотела навязать ему знакомство со своей разумеется «прелестной», «красивой», «талантливой» дочерью.

Он поднял глаза и увидел сидящую в углу на банкетке девушку с большими оленьими глазами. На ней было атласное платье нежно — розового цвета, с широкими рукавами и пышной юбкой. Рюши шли по линии декольте и подолу. Белый бант опоясывал талию. Темные локоны, небрежно спадали на обнаженные плечи. Девушка сидела в одиночестве, и видимо задумавшись о чём-то, направила застывший взгляд в окно, где медленно кружились снежинки. Её тонкие пальчики перебирали цепочку часов, на которой висела медная ящерка.

— Я с удовольствием составлю ей компанию, — остановившись, заверил сударыню Дольскую Фёдор.

Лицо женщины просияло. Она взяла его за руки, и уверенно произнесла:

— Клара будет в восторге. Она сидит вон там, — указала сударыня Дольская на одинокую девушку.

Фёдор покивал и высвободившись из хватки женщины, направился к задумчивой девушке. Он кашлянул, привлекая внимание и она нехотя перевела на него взор.

— Добрый вечер, — сказал он с самой добродушной улыбкой на которую только был способен, заметив, как сударыня Дольская коситься в их сторону. — Меня зовут Фёдор Орлов. Могу ли я присесть рядом?

— Садитесь, — сказала она, чуть подвинувшись, разговор Клара поддерживать не желала.

Узнала она его или нет?

— А как ваше имя? — все же попытался вывести её на разговор Фёдор.

— Мне думается, вы прекрасно его знаете, — повернулась она к нему. — Я заметила, как Вы шли с моей матушкой.

— Тогда, Клара Даниловна, нравятся ли Вам мои часы? — хитро усмехнулся он.

Её руки замерли, пальцы больше не скользили по звеньям цепи.

— Подумать только, — продолжал он, видя испуг в её глазах. — Я искал их целую неделю, а они все это время были у Вас.

— О чем Вы говорите? — закусила она губу.

— Видите ли, в нашей семье у всех одинаковые часы. Золотые, с родовым гербом, при неаккуратности очень легко перепутать. Чтобы такого со мной не случилось я повесил на цепочку это милое создание, — пояснил он, тронув ящерицу пальцем. Сложившиеся обстоятельства откровенно забавляли его.

— Я нашла их случайно, — поспешно сказала Клара, но видя, как хитрая улыбка расплывается на губах мужчины, добавила. — Только не говорите ничего моей матушке. Молю Вас. Я чувствую, вы благородный человек.

Фёдор не удержался и фыркнул.

— Перестаньте смотреть на меня такими напуганными глаза, я начинаю чувствовать себя подлецом, — он протянул к ней раскрытую ладонь. — Отдайте мне часы, и я обещаю умолчать о случившимся.

Холодный металлический круг перекочевал Фёдору в карман камзола.

— Позвольте полюбопытствовать, — сказал он. — Почему такая прелестная девушка, неравнодушна к чужим вещам?

— А я Вам не позволяла любопытствовать, — она отвернулась к окну, пытаясь скрыть одолевшее её смущение.

— Жаль, — нарочито грустно вздохнул Фёдор. — Думаю, Ваша матушка расстроится, услышав о приключившимся со мной.

Клара испуганно обернулась.

— Вы же обещали.

— Я не отступался от своего обещания.

— Вам доставляет удовольствие пугать меня? — прищурилась Клара.

— Неописуемое, — усмехнулся Фёдор. — Моя профессия обязывает…

— Знаю, знаю, — некультурно прервала она его. — Новое дарование имперской литературы.

— Так Вы знаете меня?

— Нет, матушка рассказала мне это, желая, чтобы я вскружила Вам голову.

— Ах, вот как, — настроение Фёдора заметно поднялось. — Видимо она не учла, что Вы не располагаете подобными способностями.

— Грубиян, — нахмурилась Клара, покрываясь красными пятнами. — Я не собираюсь за Вас замуж.

— А я и не предлагаю, — хмыкнул он.

Скука и желание сыграть в карты покинули Фёдора. Клара казалась ему забавной и хотелось подшутить над ней ещё немного, чтобы увидеть, как сверкают её карие глаза и наливаются румянцем щеки. Но вечер подошел к концу.

Александр и Фёдор, распрощавшись с хозяевами и некоторыми гостями, покинули дом Дольских. У старшего брата было приподнятое настроение, и он тут же поделился с Федором причинами, стоило только карете тронуться с места.

— Все оказалось даже проще, чем я ожидал, — улыбка не сходила с его сияющего лица.

— Он же купец, — посетовал Фёдор. — Должен был понять, что с тобой нельзя заключать сделок.

Александр усмехнулся, оценив шпильку в свой адрес, и отвернулся к окну.

До Серебряной рощи братья ехали в тишине. Только, когда Фёдор покинул карету, Александр сказал:

— Заходите как-нибудь.

И карета поехала прочь, только мерный стук копыт и был слышен, а все ещё падающий с небес снег заметал её следы.

В квартире было натоплено. Не имеющий привычки работать по ночам Иван уже спал. Рядом с его кроватью стоял свежий холст. В эту зимнюю ночь Фёдор стоял в их с братом уютной обители и смотрел на кусочек лета. Несмотря на тусклый огонек свечи, Фёдору все равно казалось, что Сиреневый Сад, изображенный братом, выглядит, как настоящий. В груди Фёдора потеплело и ему вспомнилось множество приятных моментов, проведенных в отчем доме.

Стоило написать родным письмо.

— Видимо сама судьба сталкивает нас, Клара Даниловна, — сказал Фёдор, подхватывая под локоть вздрогнувшую от неожиданности девушку. — Скажите на милость, зачем Вам серебряная ложка? Мне показалась, что Ваша семья достаточно богата, чтобы иметь такие вещи с избытком.

Зайдя сегодня по пути из редакции в антикварную лавку, чтобы присмотреть подарок на именины дяди Льва, Фёдор не ожидал увидеть Клару, которая будет красть столовые приборы.

Он вывел её из лавки, и медленно повел вниз по улице не отпуская.

— А Ваши шаловливые ручки все не знают покоя, — усмехнулся он, видя, как на лице Клары испуг сменяется раздражением. — Не боитесь, что Вас поймают?

— Негодяй, — бросила она. — Вы все испортили. Неужели так трудно было пройти мимо? Вдруг из-за Вас хозяин лавки, что-нибудь заметил? Теперь мне нельзя там появляться.

— Как же мне пройти мимо? — улыбнулся Фёдор. — Мой брат возглавляет Тайную канцелярию. Я — благородный человек.

Клара скептически на него посмотрела.

— Разве благородные люди преследуют девушек?

— Не льстите себе, — рассмеялся он. — Просто я часто хожу этой дорогой, а Вы любите здесь подворовывать.

— В Вас нет ни грамма учтивости.

— А в Вас выдержки. Сегодня такая прекрасная погода, — сказал он, жмурясь от яркого солнца. — Давайте прогуляемся, и я отведу вас домой.

— Отчего же у вас такое хорошее настроение? — хитро прищурилась Клара.

— В издательстве с радостью приняли мой новый рассказ. Его напечатают в следующем номере. Почитайте, думаю вам понравиться, — усмехнулся он. — И от того, что часы все ещё при мне.

Всю дорогу они вели беседу. Иногда Фёдор позволял себе пустить остроумную шутку в адрес девушки, и она заливалась румянцем, обзывая его негодяем. Расстались они у дома Дольских. А вечером Федора одолели сомнения. Стоило ли относить рассказ про девушку воровку в издательство? Не обидит ли это Клару? Он даже с каким-то доселе не испытанным волнением ждал её реакции. И девушка не заставила себя ждать.

Стоило только свежему номеру журнала поступить в продажу, как вечером от девушки пришёл посыльный с запиской. Фёдор немедля прочел её:

Завтра в полдень на Счастливом мосту.

Фёдор быстро чиркнул ответ. Он придёт.

— Впервые ты не сжигаешь чье-то приглашение, — заметил Иван, выдавливая на палитру краски.

— Ничего особенного, — отмахнулся Фёдор. — Твои картины стали более живыми. Ты поменял манеру живописи?

Иван усмехнулся.

Фёдор старался думать о предстоящем свидании с Кларой, как о встречи хороших знакомых. Она скорее всего вспылит из-за рассказа, зарумянится и назовет его негодяем или подлецом. А он предложит составить ему кампанию за послеобеденным променадом, и они вновь заведут легкую беседу. Так ведь проводят время хорошие знакомые?

Когда Фёдор пришёл на место встречи, Клара уже была там, направив застывший взгляд на замерзший канал. Лицо напоминало восковую маску, губы были плотно сжаты; плечи опущены, отчего она казалась меньше, чем являлась. Мороз раскрасил ее ланиты.

— Выглядите прекрасно. Украли сегодня, что-нибудь необычное? — он взял её холодную ручку, чтобы оставить на ней горячий поцелуй, но неожиданно Клара порывисто вернула свою ладонь в муфту. — Уже прочитали мой рассказ? — спросил Фёдор, решив не заострять на этом внимание.

— Прочитала, — холодно ответила она и в груди Фёдора неприятно защекотало. — Вы действительно самый настоящий негодяй, — её голос дрогнул. — Вы использовали меня. Много вам заплатили за этот рассказ? Прошу, не показывайтесь мне больше на глаза.

И ее каблучки быстро застучали по мосту, а затем по мостовой. Что-то перевернулось в Федоре, стоило ему увидеть ее слезы. Он не кинулся догонять Клару, давая ей время все обдумать. Он лишь надеялся, что она в скором времени переживёт эту обиду.

Утром следующего дня Фёдор отправил Кларе письмо с извинениями. Пусть и не специально, но он всё же задел её чувства. Ответа не пришло. Как и на следующее письмо. И на следующие… И на следующее… И… Фёдор сам решил нанести Дольским визит.

— Ах, — с сожалением вздохнула сударыня Дольская, — как жаль, что Кларе сегодня нездоровится. Она в последние дни сама не своя. Бледная, почти ничего не ест и постоянно смотрит в окно. Я уже подумываю вызвать доктора.

— Действительно жаль, — сказал Фёдор и ушел ни с чем.

Вернувшись в теплую квартиру, где тихо работал в своем уголке Иван, он продолжил писать Кларе письма. Примерно где-то после пятнадцатого, от неё пришел ответ — кучка серого пепла в конверте.

Фёдор тяжело вздохнул, пропуская через пальцы свои отвергнутые чувства. Взглянула ли она на них, прежде, чем сжечь?

И Фёдор решил рискнуть. Он отправил Кларе свои часы, зная о том, что ей всё равно не удастся их открыть. Он прождал день… два… три… И наконец-то от Клары пришло письмо. Несколько страниц, выражающие всю бурю, испытанных ею чувств. Фёдор узнал, как сначала он её раздражал, потом заинтересовал, позже она влюбилась, затем возненавидела, а получив часы поняла, что готова простить ему этот проступок. Письмо заканчивалось назначением места и времени их встречи.

Как и в прошлый раз она все так же стояла на том самом мосту, устреми взгляд вдаль, укутанная в заячью шубку. Навеянный морозом румянец украшал её щеки. Клара не выглядела столь напряженно, как в их последнюю встречу. И Фёдор смел надеяться на прощение.

— Я признателен, за честь видеть Вас, — сказал он без былой игривости.

Девушка молчала.

— Я поступил не красиво, признаю, — вздохнул он. — В свою защиту могу сказать, что написал этот рассказ прежде, чем узнал вас ближе.

— Вам кто-нибудь говорил, что вы слишком болтливы? — спросила она.

— Бывало, — ответил он, радуясь, что в её голосе нет прежней холодности. — Не хотите ли прогуляться?

— Не откажусь, — благосклонно согласилась она, сохраняя гордый вид.

Фёдор облегченно вздохнул — он был прощен.

И потянулась череда встреч и визитов. Сначала Фёдор лишь хотел усмирить свою совесть. Но спустя какое-то время это вошло в привычку и несколько раз в неделю мужчина обедал у Дольских.

— Не заигрывайся, — серьезно сказал ему Александр, когда в очередной раз заглянул к братьям после тяжелого рабочего дня. — Эта барышня непросвещённая.

— Разве это плохо? — насторожился Фёдор.

— Ты не сможешь ввести её в наш дом, — продолжал приводить аргументы Александр. — Семья будет против этого брака. Старое дворянство будет против этого брака.

— Краевскую вы хотите выдать за обычного помещика, — недовольно сказал он.

— Эта бедная создание боится непогоды, что уж говорить о колдовстве. Ей как раз и подойдет непосвященный. Но не тебе, представителю одной из самых влиятельных семей старого дворянства. Жениться на купчихе? — лицо Александра было хмуро. — Не разочаровывай нас.

— Вас? — зло прищурился Фёдор. — Вас это кого? Тебя? Петра? Родителей? Старое дворянство? Я дам клятву перед богами, что нога Клары не переступит порог нашей родовой усадьбы. Разве я хоть на мгновение давал в себе усомниться? Мы не сможем вечно прятаться. Рано или поздно правда выплывет наружу.

— Так постарайся унести эту правду с собой в могилу, — резко ответил Александр, со стуком ставя бокал на пол, показывая этим, что разговор окончен.

— Ты согласен с ним? — обиженно спросил Фёдор Ивана, когда дверь за старшим из братьев захлопнулась.

— Поступай как, знаешь, — сказал Иван, делая глоток вина. — Только не забывай про осторожность.

Ох, как же потрясла Сиреневый Сад новость о том, что Фёдор собирается жениться на обычно девушке. Даже Пётр, делающий вид, что брата не существует, с того момента, как тот переехал в столицу, заговорил с ним. Правда из его рта вылетали лишь претензии вперемешку с ругательствами. Но пронзительный взгляд отца быстро его усмирил.

— Нам нужна свежая кровь, — применительно сказал он. — Но ввести её в дом…

— Знаю, — мягко перебил Фёдор. — Она и близко не появится рядом с усадьбой.

Отец одобрил его выбор и остальные были вынуждены подчиниться. Правда это не спасло Фёдора от множества гневных замечаний и писем, как от родных, так и от семей старого дворянства. Каждый считал своим долгом выразить недовольство его выбором. И после третьего письма он перестал их открывать, сразу отправляя бумагу в утробу печи.

Казалось, сударь Дольский бросится ему на шею быстрее Клары, когда Фёдор пришел просить руки его дочери. Он даже был готов поклясться, что купец бы еще и доплатил ему, если бы Фёдор продемонстрировал нерешительность.

Клара была смущена, но не удивлена. Она сдержанно приняла его предложения, скрывая целый вихрь разных чувств в душе. Но стоило чете Дольских оставить молодых наедине, как Клара пустилась в пляс, утягивая Фёдора за собой.

— Я самая счастливая девушка во всем мире, — сказала она со сверкающими глазами.

Фёдор рассмеялся. Если она была счастлива, значит и он был счастлив.

Свадьбу праздновали в столичном доме Орловых. В этот день была солнечная погода. Впервые за долгое время старое дворянство в полном составе находилось в окружении новых представителей их касты. Хоть некоторые и не присутствовали на венчание. Фёдор же в церкви не испытывал затруднений, и смог перенести важное для Клары и её семьи таинство.

В зале для танцев пылали свечи. Воедино сливались сладкие звуки: флейты, виолончели, пианино и арфы; рождая мелодию. Пары кружились в вальсе, словно подхваченные ветром осенние листья.

Счастливей невесты в этот день была только Надежда. Она впервые за долгое время вырвалась из родовой усадьбы. Надев свое самое красивое платье из вишневого атласа и рубиновое колье, она соглашалась на один танец за другим.

Девушка не ходила, она порхала, словно самая прелестная бабочка в этой зале, не обращая внимание на осуждающие взгляды нового дворянства. В такой день, могла одеться и поскромнее, чтобы не затмевать невесту, вот что они думали. А старое дворянство чувствовало, как своим поведением она поднимает с колен их гордость, опущенную Фёдором. Жениться на непросвещенной девушке, да еще на купчихе, где это видано?! Нужно было поступить, как Пётр — не принимать приглашения на свадьбу.

Фёдору на эти склоки было всё равно. У него появилась жена и больше его, в этот вечер, ничего не волновало. Только, пожалуй, вопрос, понравиться ли Кларе квартира, которую он прикупил им недалеко от столичного дома Орловых.

Все сомнения и страхи оказались напрасны — Клара была в восторге от нового жилья. Она посчитала его уютным, но всё же пожелала переделать несколько мелочей: поменять тяжелые бардовые портьеры из бархата, на голубые из шелка; постелить несколько ковров из солнечных земель; украсить стены будущий детской рисункам из мягких облаков; прикупить несколько подсвечников и статуэток, чтобы комнаты не казались такими пустыми. Ей трудно было удержаться от кражи, но Фёдор не спускал с неё глаз. Нетронутым остался лишь рабочий кабинет мужа.

После внесённых корректировок Клара была довольна. Понемногу квартира стала обретать уют, и Фёдор привык к новому месту. Вскоре подоспела прекрасная новость — Клара ждала от него ребёнка.

Сначала было страшновато. Фёдор не был уверен, что готов стать отцом. Матушка и тётушка Мария, только узнав об этой новости, завалили его письмами со всевозможными советами: как облегчить жизнь беременной Кларе; что в первую очередь необходимо ребёнку. А уж сударыню Дольскую выставить из квартиры было практически невозможно.

Клара же в свою очередь была уверена, что он замечательно справиться с ролью отца. И Фёдор даже сам в это поверил, пока не наступило время Кларе разрешиться от бремени.

Уверенность тут же покинула их уютную квартиру. Нервничала в первую очередь Клара, её нервозность, словно заразную болезнь, подхватывал Фёдор. И то, что он нанял самую лучшую повитуху в столице их уже не утешало. Он даже перестал выходить из дома, доверяя доставку рукописей в издательство прислуге. Мужчина боялся, что стоит ему шагнуть за порог и тут же произойдет самое значимое событие в его жизни.

Хоть ветер, врывающийся иногда в открытое окно, ласково играл с волосами и что-то весело нашёптывал, а дождь успокаивающе стучал по стеклу. Эти знаки, пусть и ненадолго, облегчили ожидания первенца.

— Я чувствую, что ребенок скоро родится, — немного нервно говорила Клара, поглаживая свой большой живот.

Фёдор только кивал, его это беспокоило, наверное, больше, чем Клару.

Но сколько бы они не ждали и не готовились, это случилось внезапно. Ребёнок появился под какофонию из мучительных криков Клары, утешений акушерки и звука беспокойных шагов Фёдора за дверью спальни.

Воды отошли, когда на небе еще висел острый месяц, а закончилось все, когда первые лучи солнца, показались на горизонте. Мужчина этого даже не заметил, всё прошедшее время он мерил шагами коридор и покрывался неприятными мурашками от каждого крика жены. Несколько раз камердинер подносил ему рюмку водки, и Фёдор опрокидывал её, даже не задумываясь о закуске.

Когда голос Клары затих, Фёдор метнулся к двери, думая о худшем. Но пронзивший тишину первый крик ребёнка, заставил его замереть. Дело было решено. Его родная кровь появилась на свет.

— Её будут звать Любовью, — прошептала усталая Клара, держа ребенка у груди.

Фёдору по сути было всё равно, как будут звать их дочь. Главное, вот она, дышащая, живая и такая крохотная. Даже не вериться, что эта малютка заставила так помучиться своих родителей.

Федор облегченно вздохнул. Вся нервозность и неуверенность просто покинули его и пришёл покой. То, чего он так долго ожидал, испытывая беспокойство случилось и ничего страшного в этом не было, лишь желание сберечь этот хрупкий мирок вокруг.

Это был хороший вечер. Природа затихла в странном ожидании. Тучи над Царь — Градом расступились, открывая вид на звездный небосклон и начавшую убывать луну.

Фёдор только что приехал от Ивана. В последнее время его всё чаще беспокоило состояние младшего брата. Он был бледен и продал почти всю мебель в квартире. Из прежнего храма искусства и вдохновения она превратилась в темную каморку. Стало пусто, холодно и неуютно, словно там жил не художник, чьи картины украшали дома знатных господ, а бездарность, мазню, которой не хотели брать и за гроши.

Все это ужасно не нравилось Фёдору. Иван был молчаливей обычного и ловко увиливал от вопросов, переводя тему. Ругань и хмурые брови не помогали, из Ивана ничего, кроме признания о подхваченной простуде, он вытянуть не смог.

Фёдор опустился за рабочий стол, собираясь написать пару строк для успокоения души. Многие свечи были потушены. По квартире плыл нежный голос — Клара пела Любочке колыбельную. Мужчина почувствовал, как тепло окутывает его душу, и он погружается в бесконечную негу.

Вдруг карманные часы, находившиеся у сердца, дрогнули. Фёдор тут же открыл их. На дворе уже была ночь, а Орловы, все без исключения были ранними пташками.

На их крышке витиеватым почерком было написано: «Отец почил». Всего два слова в которых заключалось целое падение. Фёдор знал, что в скором времени этот момент настанет. В последний год отцу становилось всё хуже и хуже. Он перестал подниматься с постели и за каждый вздох приходилось бороться. Не силы Орловых, ни умения Золотаревых уже не помогали.

Но Фёдор все отдалял и отдалял этот момент, словно забыл, что не имеет власти над неизбежным. И вот. Это случилось. В прекрасную весеннюю ночь, горе развеяло уютную атмосферу дома, жестоко напомнив о том, что за пределами его мирка жизнь не стоит на месте.

Ранним утром Фёдор отбыл в родовую усадьбу.

— Вернусь после завтра к вечеру, — сказал он, оставляя целомудренный поцелуй на лбу Клары. — Пожалуйста, не ходи по магазинам в мое отсутствие.

Она была тёплая и сонная, кажется даже не могла понять, что Фёдор ей говорит, но все равно кивала.

Уютный дом остался позади, а впереди ждал Сиреневый Сад. Перешагнув порог усадьбы, Фёдор вдруг понял, что не был здесь больше года. Посещая её в прошлый раз, он оставлял за спиной тёплый очаг и наслаждавшихся размеренной жизнью родственников. Сейчас его встречали горестные лица и сгустившиеся по углам тени. Скорбь поселилась в доме.

Матушке был нанесен тяжелый удар, Пётр воротил нос, а Владимир на вопрос Фёдора: «Куда делся, Саша?», ответил:

— Его срочно вызвали в столицу.

Прощальные речи и горечь. Так Фёдор мог описать похороны. Это было странно, и он хотел поскорее с этим закончить. Ощущение того, что гроб пуст, а отец лежит в своей спальне и уже идёт на поправку, не покидало его. Не верилось и всё тут, но мраморный крест на семейном кладбище был лучше всяких доводов.

Отца присыпали землей, а другие семьи только и говорили о новом графе и воздвигнутой ими иллюзии безопасности, которая покинула эту страну давным-давно.

— Не волнуйся, — сказала ему Надежда, когда Фёдор уже стоял в дверях. Она протянула ему письмо для мужа. — Я ещё побуду здесь. А ты ступай, тебя ждут Клара и Любочка.

— Я думал ты уедешь со мной, — сказал Фёдор, принимая письмо.

— Ох, — тяжело вздохнула Надежда. — Что от столицы проку, если не могу выйти из дома. Наедине с Сергеем и ума лишиться не долго.

Фёдор покивал. Сумасшедших в этом доме только не хватало.

— Если, что…

— Я тут же сообщу, — заверила Надежда, поглаживая свои карманные часы.

Фёдор отбыл с тяжелым сердцем. Той же ночью дождь бил в окно его кабинета, словно желая проложить себе путь внутрь. Он истошно кричал о надвигающейся беде, что не обойдет стороной его дома, а раскатистый бас грома вторил ему.

Это лишило Фёдора покоя. Слова путались в голове и не выходило ни одной хорошей строчки. Промучившись некоторое время он все же решил лечь в постель. Но и это не помогло. Опущенный портьер не мог заглушить голос дождя, говорящего об одном и том же. Фёдор лежал на спине и смотрел в потолок.

К его боку прижималась Клара, дождь только сильнее убаюкивал её, а в соседней комнате сонная нянюшка качала колыбель с Любочкой. Фёдор слышал, как начинает кряхтеть дочь, когда нянюшкины руки перестают касаться колыбели.

Заснуть мужчина смог лишь под утро, когда стихла непогода. А уже со следующим рассветом он вновь отбывал в Сиреневый Сад.

— Почему же я не могу поехать с тобой? — спрашивала, провожавшая его Клара. — Я ведь твоя жена. Ты никогда не берёшь меня в родную усадьбу.

— В другой раз, — отмахнулся Фёдор. — Не стоит тебе сейчас туда ехать. Вдруг оттуда, что — нибудь пропадет, — попытался он подшутить над женой.

Клара тяжело вздохнула.

— Я слышала это много раз.

— Не сердись. Сейчас правда не лучшее время, — намекнул он на причину отъезда.

Клара вновь тяжело вздохнула. Фёдор поцеловал жену в лоб и сел в экипаж. Вот и свершилось то, о чем предупреждал его дождь.

Когда вся семья собралась в гостиной сразу после поминального обеда, тётушка Варвара читала и читала молитвы за упокой души усопшей, хотя матушка просила этого не делать.

— Саша не объявлялся? — спросил Фёдор у дядюшки Льва.

Тот покачал седой головой.

Фёдор нахмурился. Это ему не нравилось. Александр был наследником графского титула, и никогда не пренебрегал своими обязанностями. А тут… Пропустил похороны тех, кого должен чтить выше собственной жизни — родителей. Это было высшей формой неуважения.

Камердинер, что служил в их столичном доме, сказал, что Александр там был, но уехал верхом, не сказав куда. Брат, словно от чего — то бежал.

Вскоре дело прояснилось. Заступивший на пост начальника Тайной Канцелярии Владимир, рассказал, что Александр уехал, оставив лишь просьбу его не искать.

Фёдор негодовал.

— Да, чтоб этому дураку провалиться, — ругал он брата на чём свет стоит.

На старой квартире было холодно, и Фёдор решил не снимать пальто, меряя комнату шагами. Иван смешивал краски. Он был худ, бледен, а в глазах разливалось чернильное море.

— Как он мог вот так все бросить… Бросить нас всех. Уйти, ничего не объяснив. Какой же он все-таки эгоист. На такое мог быть способен любой, но Сашка… Да что ты всё молчишь, вымолви хоть слово, — не выдержал он гнетущей тишины.

— Что толку распинаться? Он ушел, а мы остались. О чем действительно стоит беспокоиться, так это о наших жизнях, — тихо сказал Иван, не отрываясь от своего занятия.

— Ты как всегда прав, — вздохнул Фёдор и присел на оставшуюся в квартире кровать. — И всё же я не понимаю причины его поступка.

— А ты, когда — нибудь в чем — то понимал его?

Мужчина задумался, а потом выдал тихое:

— Нет.

Иван покивал головой.

— Ах, точно, — вспомнил Фёдор. — Я зашёл совсем по другому поводу. Расскажи мне, что у тебя происходит?

Но ничего кроме тяжелых вздохов и отрицаний слабым голосом, Фёдор так и не добился. Брат смешивал краски и продолжал наносить на холст мазки, словно находясь в полном одиночестве. Его молчание злило Фёдора больше, чем поступок Александра. Этот визит в квартиру стал последним. Больше Иван не открывал брату дверь, ссылаясь на грандиозную работу, которую он продемонстрирует позже.

Вопреки чужим ожиданием, Владимир, находящийся в тени Александра большую часть жизни, хорошо справлялся со своими новыми обязанностями. Фёдор частенько заглядывал к нему по пути из редакции, чтобы, сидя у камина обменяться последними новостями. Иван не приходил.

Атмосфера столичного дома поменялась вместе с хозяином. Александр всегда был излишне осторожным, пытаясь на чём-то подловить своего собеседника и приставучим, пуская в ход любой метод, чтобы выведать нужную ему информацию. Это были полезные и даже нужные привычки на работе, но не в родных стенах. И вследствие этого, в присутствии Александра Фёдор чувствовал некую напряженность.

Но с Владимиром все было совсем по-другому. Ему хотелось довериться и доверять. С ним можно было говорить откровенно, не боясь осуждения. Федор делился с Владимиром некоторыми своими мыслями, а тот в свою очередь мог пожаловаться на тяготившую его работу начальника Тайной Канцелярии. Они расслаблялись, а затем чуть подвыпивший Фёдор шёл домой.

В конце августа, когда погода готовилась к обилию дождей, Фёдору пришла записка от Владимира. Он забирал лишенного здоровья Ивана домой.

— Почему вы не сообщили о случившимся мне? — негодовал Фёдор на соседа.

К сожалению, он опоздал, братья уже уехали.

— Как же мне было узнать ваш адрес? — лепетал сбитый с толку мужчина. — У меня был лишь тот, который оставил ваш брат. И больше никакого.

— Владимир?

— Нет, другой. Тот, светлый с тростью. Улыбчивый и вежливый мужчина.

В названых хозяином приметах, Фёдор узнал Александра. Стремящейся всё контролировать параноик, зло подумал он.

Придя домой Фёдор тут же написал письмо в Сиреневый Сад, где обещался приехать на следующей недели, чтобы справиться о самочувствии Ивана и увидеть родных. Но следующей недели ждать не пришлось.

Когда на пороге их квартиры оказался человек в форме Тайной Канцелярии, внутри Фёдора все похолодело, сердце замерло, голова потяжелела от роя мыслей.

— Прошу вас, пойдёмте, — сказал он без лишних расшаркиваний, сминая в руках треуголку. — Там ваш брат… он…

— Что случилось? — глухо спросил Фёдор, собирая остатки выдержки в кулак.

— Вам нужно это видеть… Стоит распорядиться насчет тела…

— Тела? — содрогнулся мужчина. — Что вы с ним сделали?

Стоило речи зайти о семье, как страх сменился яростью. Фёдор был готов бежать куда угодно. Но он последовал за служащим, чувствуя, как дышать с каждым шагом становиться всё труднее и труднее. Взволнованная Клара смотрела им вслед.

— Оно само, — невнятно бормотал извозчик, когда Фёдор пришел к остывшему телу Владимира, он был из дворовых Орловых и помнил его ещё совсем мальчишкой. — Сударь только шаг сделал, а эта махина сорвалась с крыши и прямо ему в темечко… — продолжал рассказывать извозчик, но Фёдор его уже не слушал.

Он смотрел на Владимира, которого служащие положили на диван в его кабинете. Если бы не засохшая кровь, залившая голову и камзол брата, то Фёдор бы вполне мог подумать, что Владимир просто прилег вздремнуть.

— Помоги мне, — сказал мужчина, прерывая сбивчивую речь извозчика. — Нужно отвезти его домой. В Сиреневом Саду ему будет хорошо.

Он взял Владимира за руку, она была холодна, как воды северного океана. Пламя жизни больше не теплилось в груди брата.

Когда Фёдор привез закоченевшее тело, которое ещё вчера утром было его братом, небо над родовой усадьбой уже светлело. Гроб был сколочен, а приглашение на похороны нужно было лишь отправить. Часы быстро принесли доверенную им весть. Все дела в поместье приостановили.

Фёдор провел несколько часов в карете с трупом и все, что ему хотелось, это забыться сном. Он был измучен дорогой и думами. Смерть Владимира ударила его больнее, чем кончина родителей. Те были уже в возрасте, и все знали, что они доживают свои последние дни, все к этому готовились. Принять подобное было тяжело, но возможно. А вот Владимир был в два раза младше их, и никто подобного не ожидал.

Владимир запомнился Фёдору добрым, собранным, глухим к ветру, но понимающем туман, уставшим. Последнее ранило Фёдора больше всего. Перед кончиной Владимир был несчастлив. Разве так можно?

Утром разослали все приглашения и письмо с пояснениями и извинениями для Клары. А уже на следующий день на семейном кладбище над свежей могилой возвышался новый крест. Только оплакивать Владимира пришлось в той же обстановке, что и отца.

— И как быть? — всё не унимался Дарий Кириваткин, щуря свои и без того маленькие глазёнки. — Кто займет его место?

— А то вы не знаете, — нахмурился Захар Яковенко, которого начавшийся разговор раздражал. — По праву старшинства, разумеется.

И все подняли глаза на Фёдора. Тот был молчалив и только покачал головой.

— Я буду просить дядюшку Льва.

— Что за чушь? — вмешался прибывший из — за границы Август Багров. — Его время уже прошло. Бери бразды правления в свои руки.

— Мне очень лестно ваше ко мне доверие, но я не могу. У меня семья.

— Тем лучше, — сказал Дарий, который ещё несколько лет назад был ярым противником брака Фёдора. — У тебя семья с этой…

— Да идите вы к черту, сударь! — вдруг вспылил Фёдор. — Можете вы хотя бы в этот день попридержать свои советы?

В столицу он отправился тем же вечером не желая обсуждать наследование и прочее связанное с ним дела. У парадного подъезда своего дома Фёдор оказался только под утро. Он отпустил кучера обратно, но подниматься в квартиру не решался. В окнах не горели свечи, дрема окутывала большую часть города.

Он представил, как сейчас, сопит Любочка, положив свою белокурую головку на мягкую подушку, как Клара беспокойно ворочается во сне, пока его нет рядом. Если он вступит в права наследования, то лишиться этого. Чтобы стать начальником Тайной канцелярии нужно быть одиноким и расчетливым, как Александр, или не женатым и рассудительным, как Владимир. Фёдор не был похож ни на того, ни на другого. Эта должность была ему не нужна.

Он вздохнул и поднял взгляд на небо, где ещё теплилась последняя звезда. До восхода солнца оставалось совсем немного. Он стал переходить дорогу, когда тишину улицы нарушил стук колес и топот копыт. Это было так внезапно, что предупредительный свист, пронзивший слух Фёдора, уже не помог. Лошади налетели на него, словно вихрь, подминая под себя, топча его подкованными копытами.

Когда последнее колесо экипажа проехалось по его груди он почти ничего не чувствовал. Туман устлал его взор, и он уже не видел, как над ним склонились двое юношей. Случившееся быстро привело их в чувство. Заторможенные алкоголем шестеренки в их головах начали двигаться с ужасающей скоростью.

Когда Фёдора затаскивали в экипаж он мог лишь простонать от нахлынувшей боли, усиливая страх юношей. Он чувствовал своим телом каждый камушек под колесами экипажа, но мог лишь хрипеть. Кровь булькала, где — то в горле.

Сначала он почувствовал невесомость, а затем оказался в холодной воде. Фёдор почувствовал, как она дарует покой раскаленному от боли телу. Поток уносил его в водоворот чужих эмоций и мыслей. Он уже не понимал кем является. Вода наполняла его, вытесняя необходимый для жизни кислород. Легкие, словно жгли изнутри.

Но вдруг боль ушла, и Фёдор слился с водой, словно они всегда были одним целым, словно мужчина и сам был водой…

Надежда Орлова

Надежде было около шести, когда она последний раз видела графа Краевского и герцога Горнилова.

Раз в две недели они, вместе с графом Орловым собирались у кого — нибудь в усадьбе, чтобы приятно провести вечер в компании друзей: сыграть в карты, выпить по бокальчику чего — нибудь крепкого, выкурить трубку, и обсудить скучные дела Империи.

Когда приходила очередь Андрея Володаровича принимать гостей, Надежда, не взирая на запрет матушки, пробиралась в отцовский кабинет, откуда слышался мужской смех и запах табака. Пожалуй, будь на её месте кто — нибудь из братьев или Верочка, то батюшка довел бы его за руку до кровати, но Надежде это сходило с рук.

В этот вечер было так же. Первым девочку заметил герцог Горнилов, пока батюшка и граф Краевский вели ожесточенную битву на картах.

— А вот и наша красавица, — сказал он, широко улыбаясь и посадил её к себе на колени.

Никого из детей своих друзей он не любил так, как эту девчушку. От него всегда пахло дорогими духами и табаком. Герцог Горнилов был самым веселым и улыбчивым в их маленькой кампании, наверно потому что не был женат. А ещё он всё время носил на руках перчатки.

Батюшка тяжело вздохнул, мирясь с тем, что в столь поздний час его дочь не наслаждается сладкими грезами, лежа на мягкой перине.

— Понравился тебе мой подарок, красавица? — спросил герцог Горнилов, тихонько дергая золотые кудри фарфоровой куклы, которую Надежда прижимала к своей груди.

— Очень, — ответила она.

— Отчего же ты не спишь? — начинал он с ней разговор, словно со взрослой. — Разве она тебе не сказала, что пора в кровать? — указал герцог на куклу.

Андрей Володарович насмешливо фыркнул:

— Ты бы ещё спросил, что говорит ей ночной горшок.

— Как же ты любишь портить мне настроение, — шутливо сетовал герцог Горнилов.

Тут тяжелая партия завершилась в пользу батюшки и граф Краевский, разочарованно хмыкнул:

— Дуракам везет.

— Ларион, здесь ребёнок, — осуждал его герцог Горнилов.

А батюшка в открытую насмехался над побежденным другом:

— Ничего, ничего, — нарочито ласково говорил он. — В следующий раз отыграешься. Аврор, сыграешь?

— Ни за что, — отмахивался герцог Горнилов. — С тобой связываться себе дороже. Моргнуть не успеешь, как отдашь последние портки.

— Эх, — тяжело вздыхал граф Краевский, пересаживая Надежду себе на колени. — Все же найдется, когда — нибудь тот, кто тебя обыграет.

— Хотел бы я посмотреть на этого смельчака, — хохотнул князь Горнилов. — Кто на такое решиться? Кыриваткин? Или может быть Багров? Точно, Багров никогда не упустит шанса померяться силой.

Андрей Володарович скептически посмотрел на друга.

— Ты ставишь на самый проигрышный вариант.

— Ну кто-то же должен на него поставить, — развел руками герцог Горнилов.

— Таких тугодумов во всей Империи ещё поискать, — усмехнулся граф Краевский, поглаживая Надежду по голове.

— За то они сильные, — заметил Андрей Володарович, перемешивая карты. — Идеальные солдаты.

Мужчины покивали и пустились в разговоры о политике, в которых Надежда ничего не понимала. Поглаживание тёплой руки по темным волосам, дарило покой, словно она была кошкой, принимающей ласки хозяина.

Герцог Горнилов громко засмеялся, развеивая почти уже овладевшую девочкой негу.

— Иногда ты напоминаешь мне глупого гимназиста, — отсмеявшись, сказал он. — Так и не скажешь, что передо мной сидит настоящая змея.

Андрей Володарович сделал вид, что его это задело и отпил из стакана с коньяком.

— На шее “хороших” быстро затягивается петля.

Граф Краевский передал Надежду Андрею Володаровичу, а сам закурил трубку. Девочка прижалась щекой к тёплой отеческой груди.

Медленно разъехались створки окна и подул теплый ночной ветерок. Он нежно касался лица и волос Надежды, убаюкивая и девочка уснула, прижимаясь к родному человеку.

Больше ей не суждено было наблюдать за посиделками троих друзей.

Из её жизни пропали единственные мужчины, которые пускали девочку в свой круг: тройняшки никогда не принимали Надежду в свою кампанию, говоря, что она девочка и не может держать в руках оружия; Александр и Владимир только и делали, что просили, дядюшку Льва, рассказать, что — нибудь ещё о колдовстве; остальные малыши, с ними не поиграешь.

Вышивать с тётушками и матушкой было ужасно скучно. Только медленно тянувшееся время и исколотые пальцы. А ведь Надежде так хотелось приключений, чтобы ветер путался в волосах, и прекрасный принц из далекой страны увез её в свой сказочный замок.

— Принцу ещё нужно понравиться, — по-доброму усмехнулась тётушка Алёна, когда Надежда поделилась с ней своими мыслями.

Она сидела перед трельяжем, румяня лицо. Сегодня брат, брал её с собой в столицу, чтобы она смогла блеснуть на завтрашнем балу в императорском дворце.

— Как же его заслужить? — спросила девочка, поглаживая устроившуюся на её коленях пушистую, как тополиный пух Снежинку.

Видя, как Надежда чуть подалась вперёд, готовясь запоминать всё, что она скажет, тетушка Алёна улыбнулась.

— Нужно быть самой красивой, — она распустила свои светлые кудри и те заструились по тонким плечам, — и загадочной…

— А как это, быть загадочной? — не поняла Надежда.

Тётушка Алёна задумчиво вздохнула, накручивая прядь волос на палец.

— Это когда у тебя есть секрет и все вокруг об этом знают, но что именно ты скрываешь, догадаться не могут, — попыталась объяснить тётушка Алёна.

— Тётушка, а я загадочная? — спросила девочка.

— Конечно, Наденька, — говорила женщина своему отражению, сбрызгивая шею духами с манящими нотками. — Ты самая красивая, самая прелестная, самая загадочная. Ты самая, самая. Стоит только вырасти, и все принцы будут твои. Вот увидишь.

Вдруг в дверь постучали.

— Сударь ждёт Вас, — низко поклонился камердинер.

Облаченная в шелк и кружево тётушка Алёна поднялась и выпорхнула из комнаты, предвкушая свой первый императорский бал. Как же она похожа на самую настоящую принцессу, подумала Надежда. Девочка хотела бы быть такой же прекрасной, как тётушка.

Жаль вернулась она не столь блистательно, как выехала за ворота. Отец буквально ворвался в парадные двери, волоча её за руку. Тётушка Алёна упиралась и кричала во весь голос, размазывая по лицу слезы.

Дети, игравшие под лестницей со Снежинкой, уставились на них во все глаза, опустив веревочки, которыми дразнили кошку.

— Ты не имеешь права! — заголосила она, стоило разъяренному брату бросить её на ковер.

— Живо по комнатам! — прикрикнул на детей Андрей Володаровичь и те разлетелись, словно стая испуганный воробьёв.

Снежинка быстро юркнула за кресло, где до прихода хозяина сидела нянюшка, ленно наблюдая за детьми.

— Мы любим друг друга, — не унималась тётушка Алёна.

На лице отца играли желваки. Рыдание сестры распаляли его все больше и больше. Вдруг он одним рывком приблизился к ней и заговорил сквозь зубы, сдерживая горячую ярость:

— Да нас за…

Дальше Надежда не смогла услышать. Нянюшка подхватила её на руки и поспешила в детскую.

После этого вечера отношение тётушки Алёны и некоторых домочадцев ужасно расстроились.

Надежда слышала, как тётушка Варвара говорила сестре, качая головой:

— Какой же грех.

— Ещё твоих моралей мне не хватало, — огрызалась тётушка Алёна.

Надежда никак не могла взять в толк, что же случилось? Вот тётушка Алёна вся такая нарядная, словно редкая бабочка, отправляется на бал, а вот уже рыдает на ковре в холле с подрезанными крыльями. Они сломаны и растоптаны. Вдруг Надежде показалось, что тётушка из молодой прелестной девушки превратилась в удрученную жизнью женщину. И ей так стало её жалко.

— Что с тобой тётушка? — спросила она, найдя ту в очередной раз сидевшую в зелёной гостиной и неотрывно смотрящей в окно.

Тётушка Алёна тяжело вздохнула и ничего не ответила.

— Не выдумывай, — махнул рукой Александр, когда Надежда предложила братьям попросить батюшку выпустить тётушку за ворота, на которые она смотрела дни на пролет, не отрывая глаз. — Батюшка разозлиться и угостит всех розгами.

Остальные покивали, соглашаясь с его словами и только маленькая Верочка была на все согласна, принимая происходящее вокруг неё за игру. Но ни о чем просить батюшку не потребовалось. Тётушка Алена вдруг ожила и расцвела, словно после затяжной зимы наступила желанная весна, хотя за окном ливень сбивал последние листья с деревьев. Но ужасная непогода, что обычно миновала дом Орловых, унесла и этот её порыв.

Надежда думала, что особняк, который она считала нерушимым, падёт, как карточный домик: молнии пронзали чёрные тучи, раскаты грома оглушали, а град, величиной с куриное яйцо, сыпался с неба ломая всё на своем пути.

Как только на небе стали сгущаться тяжелы тёмные клубы, дядюшка Лев повелел всем идти в подвал, куда обычно, кроме него и батюшки никто не спускался. Матушка несла на руках несколько месяцев назад родившегося Константина, нянюшка вела трехгодовалую Верочку, а камердинер Олега, что был на год младше девочки, Александр, как старший брат, держал за руки Надежду и Владимира, тётушка Варвара шептала молитвы, позади шла тётушка Мария, опираясь на руку дядюшки Льва, она со дня на день должна была разрешиться от бремени. Всю процессию замыкали дворовые, по велению хозяйки захватившие только свечи. Отца и тётушки Алёны не было.

Стоило двери закрыться, как грянул гром, и особняк содрогнулся. В подвале, освещаемом несколькими подсвечниками, домашние расселись кто куда, старательно прислушиваясь к происходящему наверху. Но не слышали ничего хорошего. Живые души, укрывшиеся в подвале, полнились непониманием и желанием пережить эту ночь.

Надежда прижималась к коленям матушки. Та пела нежную колыбельную, чтобы успокоить плачущих и напуганных детей. Её голос заглушал звук бьющихся в доме окон и шум бедствия. Надежда впервые была свидетелем такого погодного буйства.

Непогода отступила за несколько минут до рассвета и новый день встретил обитателей Сиреневого Сада солнечными лучами и разрухой: крыша была проломлена, окна перебиты, ковры и мебель испорчены, кустарники в саду поломаны. А также пропала Снежинка. Оказалась, что она ещё днем пыталась поймать рыбу в пруду и утонула. Для маленькой Надежды это стало большим потрясением и матушке пришлось воскресить её, хоть и ненадолго. Дворовые во флигелях не пострадали.

Отец и тётушка Алёна вернулись только к обеду, бледные и промокшие. После этого она вновь заняла свое место у окна, на этот раз в её глазах читалось смирение.

Через много лет, Надежде казалось, что буря, подобная минувшей, разразилась в её душе, когда она поняла, что собственная красота обречена увянуть в этом скрытом от посторонних глаз уголке, как, когда — то увяла красота тётушки Алёны. Когда она провожала братьев сначала в пансионат, затем в университет, то тешила себя надеждами, что и сама минует кованные ворота, когда придет время. Но стоило Фёдору и Ивану сменить поместье в глуши на столичные огни, как желание последовать за ними возобладало над Надеждой.

— Вот глупости, — встрепенулась тётушка Варвара. — Не замужней девушке и в столицу. Вот, — сказала она, сунув ей в руки потрепанный сборник молитв, — усмири свой дух.

— Не буду, — резко ответила Надежда, сбрасывая книгу с колен. — Это даже не наша вера.

Тётушка Варвара потрясенно смотрела на неё.

— Бог покарает тебя, — выдавила она, поднимая сборник с пурпурного ковра, словно он был самым большим сокровищем в её жизни.

— А Вас боги, — непокорно заявила Надежда и была сбита звонкой пощёчиной.

— Как смеешь ты так своевольно отвечать? — холодно спросила Екатерина Бориславовна. — Тебе всегда позволяли слишком много, но возьми во внимание, что почувствовать боль от розги никогда не поздно.

Ослабшие ноги больше не держали девушку, она опустилась обратно в кресло, держась за пульсирующую щеку. Надежда смотрела на матушку влажными глазами, слёзы унижения и обиды одна за другой, словно жемчужинки срывались с его ресниц. Лицо матушки было хмуро и свои обещания она всегда выполняла. Поэтому Надежда покорно приняла из ее рук пяльце, и низко склонив голову, чтобы не было видно мокрых щек, принялась медленно вышивать.

Единственной отдушиной был Олег, что приезжал, когда в университете наступало время каникул. Тогда он и сестры забирались в самый укромный уголок дома, чтобы избежать гнева старших, и Олег пускался в рассказы о блистающей столице, платьях и украшениях невероятной красоты, о блеске приёмов и весёлых танцах. Надежда и Вера, внимательно слушавшие его, лишь мечтательно вздыхали.

К сожалению, каникулы были слишком быстротечными и вскоре Олегу приходилось возвращаться в университет. А сестры вновь оставались под одной крыше с консерваторами и бедной тётушкой Алёной. Но вскоре представился шанс блеснуть. И Надежда, словно ощутила сквозняк в закупоренной комнате.

Фёдор решил жениться, значит быть свадьбе, а если быть свадьбе, то обязательно и танцам. Не зря их всё же учили танцевать. Надежда и Вера попросили Олега прислать из Царь — Града самой добротной и красивой ткани. Тот исполнил их просьбу наилучшим образом. Прислал не только заграничной легкой ткани, кружев, лент, бантов и бусин, но и журнал моды в придачу, чтобы их платья соответствовали столичному стилю.

Вера бережно перелистывала странички, едва касаясь их нежными пальчиками, словно в её руках было настоящее сокровище. Такой счастливой, Надежда Веру ещё не видела. Сестра мерила, кроила, шила с утра до вечера, не чувствуя усталости и с неохотой отвлекаясь на приемы пищи и сон.

Надежду же больше заботили украшения. И она проводила дни за копанием в матушкиной шкатулке, представляя грядущий бал. Девушка была обучена этикету, танцем, а главное умению держать язык за зубами. В свои года она ещё ни разу не была на балу, хотя возраст уже поджимал, и пора было определиться со спутником жизни.

Но видные и не очень женихи старого дворянства получали неизменный отказ. Согласиться на предложение такого — значит запереть себя в подобной Сиреневому Саду клетке. Надежда совершенно не желала прожить жизнь, как тётушка Алёна, чувствуя, как проходят мимо лучшие годы и вянет красота.

Надежде напротив, хотелось ощутить всю прелесть бытия. Она мечтала тонуть в огнях той столицы, про которую тихими вечерами рассказывал сёстрам Олег. Мыслила броситься в пучину салонов, званных вечеров, балов и танцев, от которых кружилась бы голова. Но за окном таяли белые остатки зимы, а ветер колыхал голые ветви с набухшими почками.

Сёстрам казалось, что прошла вечность, прежде, чем они миновали кованные ворота усадьбы, сидя в карете. Все Орловы, кроме Петра и тётушки Варвары, покинули свой дом, чтобы увидеть свадьбу Фёдора. На нежелание Петра ехать, Надежда только зло хмыкнула. Ему были открыты все пути, но он продолжал сидеть в подвале среди склянок и трав.

— Ну и ладно, — бросила она, когда брат заявил о своих намерениях. — Лошадям будет легче везти карету.

Первая половина свадебного дня была откровенно говоря скучной. Надежда не видела никакого смысла в этих странных, чуждых им обрядах. За то вечер… Стоило перешагнуть порог бальной залы в доме Дольских, как Надежда поняла, что работа Веры была проделана не зря.

В новых платьях сёстры выглядели, словно коренные жительницы Царь — Града. Сшитые по последней моде платья придавали им лоска, делая в глазах свободных юношей, желанными партиями. Не прошло и нескольких минут, как приглашения на танец, посыпались со всех сторон. Надежда только и успевала отвечать на каждое, боясь, что желающие вдруг исчезнут и она весь вечер простоит у стены. Неважно, была ли это веселая мазурка или неторопливый падеграс. Надежда готова была наслаждаться любым танцем.

Она чувствовала на себе и восхищенные, и осуждающие, и завистливые взгляды. Но главное, что позволяло ей с удовольствием продолжать развлекаться, это одобрение со стороны старого дворянства. Признаться, ей и самой было немного приятно утереть нос зазнавшимся людишкам из нового дворянства.

Один кавалер сменялся другим, и Надежда стала уставать, когда оркестр заиграл мелодию вальса и вместо очередного юноши с приторной улыбочкой, её не подхватил Олег. Он медленно кружил сестру в танце, немного выбиваясь из общего ритма.

— Уже нашла, что искала? — спросил он, задорно улыбаясь. — Я думаю стоит лучше присмотреться к молодому Кириваткину. И богат, и хорош собой, и понравиться родителям, — Олег скользнул взглядом по сидящему в углу отцу. Отчего то тот был хмур и не сводил глаз с танцующей тетушки Алёны.

— Чтобы вновь оказаться в глуши? — скривила она носик.

— Они ведь живут в Юстинии.

— Только несколько месяцев в году, — хмыкнула Надежда.

— Тут ты права, — согласился Олег, а после скептично заметил. — Тогда остаётся только Багров.

— Ни за что. Он выскочка и крикун.

Кандидатуру Золотарёва они отвергли сразу.

— Более-менее подходящие претенденты на этом закончились, — не слишком удивился Олег.

— Не страшно, если мужчина не будет хорош собой, главное, чтобы был богат и жил в столице. Не подскажешь такого?

— Может и подскажу, — вздохнул Олег, готовясь к выговору от родителей и старших членов семьи. — Возможно тебе подойдет Горячев. Он богат и его некому отговорить от женитьбы на такой взбалмошной особе, как ты…

— Тот самый ювелир? — глаза Надежды вспыхнули алчностью.

— Но признаться, он мне не по душе.

— Почему?

— Слишком тихий, слишком неприметный. Он словно большое белое пятно, глазу не за что зацепиться, — чуть нахмурился Олег. — Ни друзей, ни семьи. Ни пьет, ни курит. Он… странный. Кто знает, что у него на уме? Да к тому же у него сын.

— Богат говоришь? Вряд ли он многого хочет. А ребенок, это ерунда.

— Не спеши с решением. Ещё есть Шилов, то же довольно богатый и видный.

— Это тот в бархатном камзоле?

— Да.

— Нет, — фыркнула Надежда. — Я танцевала с ним и могу сказать, что этот франт довольно приставуч, так и норовил прижаться поближе. Он не подходит. Я уже испытываю к нему отвращение.

Олег вздохнул:

— Поступай, как знаешь.

— Ты ведь меня поддержишь? — спросила Надежда, смотря ему в глаза.

— Всенепременно, — улыбнулся Олег и они раскланялись друг другу. Вальс сменился полькой.

Надежда хорошо осознавала, что попытка у неё была только одна. Вряд ли судьба вновь милостиво подкинула ещё одну возможность. И Надежда сделала ставку на незаметного, как выразился Олег, Сергея Горячего. Он казался ей глиной, из которой можно было слепить всё, что пожелаешь, и Надежда верила, что ей это под силу.

Она была мила и приветлива с ним, напросилась на танец, хлопала ресницами, интересовалось его делами, делала всё, что успела почерпнуть у тётушки Алёны. И уже к концу вечера по его блестящим за тонкой оправой очков глазам и легкому румянцу на щеках, она поняла — его сердце теперь у неё в руках, и она может играться с ним, как Снежинка когда-то с пойманным мышонком.

Когда Орловы возвращались в столичный дом, тётушка Алёна, что ехала с Надеждой в одной карете шепнула ей на ухо:

— Не упусти своего шанца.

— Только не попади впросак, — сказал, услышавший Олег. — Не думаю, что он из тех, кто действует первым.

— А мне этот Горячев понравился, — как бы между делом заметила Вера. — Он скромный и галантный.

Олег скептически приподнял бровь.

— Матушка будет в ярости, — с сожалением сказал Константин. — Она с трудом смерилась с выбором Фёдора.

— Эту бурю можно пережить, — махнула Надежда рукой, почувствовав, как рядом сидящая тётушка Алёна вздрогнула. — Он ведь посвященный.

А следующим утром случилось то, чего Надежда и Вера так долго ждали — дневная столица открыла им свои объятья, пусть и в кампании Олега и Семёна.

— Ох, — вырвалось из груди Надежды, когда та прогуливалась с братьями и сестрой по Золотой Аллее. — Неужели я не сплю?

Экипаж брать не стали, от столичного дома Орловых до Золотой Аллеи было пятнадцать минут неспешной ходьбы. На их радость, погода выдалась солнечной и теплой. Сёстры обошлись легкими накидками и кожаными сапожками.

Стоило им только ступить на мостовую, как они подумали, что попали в блаженные земли. Солнечные лучи играли на витринах, где располагались: украшение, платья, туфельки, ридикюли, румяна, сладости…

— Ах, — восторженно вздохнула Вера. — Наденька, ты только посмотри. Что за чудесные платья в том ателье, а какой на их лифе жемчуг.

Но старшая из сестёр уже ничего не слышала. Все её внимание было приковано к серёжкам в витрине ювелирного. Тончайшие листья и цветы опутывали чистый, словно слеза младенца циркон грушевидной огранки. Она так залюбовалась ими, что не заметила, как к ней подошел молодой человек в невзрачной шинеле.

— Прошу прощения, — тихо обратился он к девушке.

Она подняла на него хмурый взгляд, но стоило ей увидеть нарушителя своего спокойствия, как недовольство сменилось удивлением.

— Ах, это вы! — улыбнулась она Горячеву.

— Сожалею, что прервал Вас, — растянул он бледные губы в мягкой улыбке.

— Ну что Вы, — отмахнулась Надежда. — Пустяки. Я всегда рада достойному… собеседнику.

Легкий румянец покрыл острые скулы Горячева, и он нервно поправил круглые очки.

— Вам нравятся здешние украшения? — нашёлся он, после неловкого молчания.

— Да, — Надежда прошлась жаждущим взглядом по витрине. — Они очень прелестны, не находите?

— Тончайшая работа, — кивнул Горячев. — В моих мастерских трудятся самые лучшие мастера.

— Ваших мастерских? — Надежде сделала удивленное лицо, словно Орловы ни разу не покупали у него украшений.

— Да, — он немного выпрямился. — Это мой магазин. Вам пришлись по нраву эти серьги?

— Да, — кивнула она, предвкушая добычу. — Эти…

— Тогда я дарю их Вам, — он открыл дверь ювелирного магазина, и жестом пригласил её войти.

Надежда мельком обернулась на неподалеку стоящих Олега и Веру. Сестра смотрела на них во все глаза, затаив дыхания, а брат кивнул ей головой в сторону открытой двери. Надежда сделала шаг вперёд.

Как только колокольчик над дверью звякнул, к ним поспешил работник с лихо закрученными усами.

— Сударь, — расплылся он в подобострастной улыбке. — Как поживаете? Ах, вы с дамой.

— Упакуй, вон те серьги с цирконом, — бросил ему Горячев.

— Сей момент, — раскланялся продавец.

Надежда смотрела, как его ловкие пальцы заворачивают украшения, которые скоро станут её собственностью, и понимала — она не прогадала. Горячев был богат, не прихотлив, и точно задарит её драгоценностями.

— Вот, — Горячив передал ей серьги. — Думаю, Вы будете в них великолепны.

— Благодарю, — глаза Надежды блеснули, и она, взмахнув ресницами, произнесла. — Надеюсь Вы как-нибудь заглянете к нам на чай.

И пока он не успел предложить проводить её до дома, Надежда вальяжно удалилась.

— А он щедрый, — хмыкнул Олег, разворачивая чужой подарок.

— Может стоило хотя бы поприветствовать его? — спросила Вера, тоже с интересом смотря на серьги.

— Тогда бы мне пришлось платить, — поморщился Олег. — Стипендии нынче и на самое необходимое редко хватает, а батюшка мне больше денег не высылает.

— Ах, какие красивые, — Надежда не могла налюбоваться на подарок.

— Только скажи матушке, что это мы их купили, — посоветовал Олег.

Надежда покивала и тут же решила надеть обновку. Скромные серьги из серебра были брошены на дно ридикюля, а новые отлично подошли ей и хорошо смотрелись с её нарядом.

— Если он будет дарить мне подобное, хотя бы раз в месяц, я готова за него хоть завтра замуж выйти.

— Ты очень дорогая жена, — присвистнул Олег.

— Конечно, — хмыкнула Надежда. — Я знаю себе цену.

— А где Сёма? — вдруг спросила Вера.

Серьги были позабыты. Троица за озиралась по сторонам. Ребёнка рядом не было. Но не успели сёстры поднять шумиху, как Олег с облегчением вздохнул и сказал:

— Да вот же он где.

Семён стоял у витрины магазина игрушек, прижав нос к толстому стеклу. Там, внутри, среди кукол, мячей, сабель и лошадок, стоял, расправив свои белоснежные паруса, мощный фрегат. Мальчик так им увлёкся, что потерял всякий интерес к происходящему вокруг. Был только фрегат. Фрегат и Семён.

— Может купим его? — спросил Олег, положив руки на плечи мальчика.

— А можно? — с надеждой спросил Семён. — Матушка разрешит?

— Мы просто купим его, и она ничего не сможет поделать, — заверил его Олег. — Ну что? Хочешь получить фрегат достойный только самых великих путешественников?

Семён закивал, пребывая в щенячьем восторге. Дело было решено.

Они гуляли по столице до самого вечера. Обошли всевозможные магазины, паркам, посетили театр, и даже съездили на скачки. А с заходом солнца на улицах зажглись фонари. Они выглядели так, словно кто-то сунул в банку упавшую звезду.

— А что там внутри? — спросил Семён, остановившись у одного из фонарей, освещающих набережную.

— Жир, — ответил Олег.

— Как он там оказался?

— Его наливают фонарщики.

— А кто такие фонарщики?

— Те, кто зажигают фонари.

— Ах, как много вопросов, — вздохнула Вера.

— Вопросы, это хорошо, — Олег одобрительно потрепал Семёна по плечу. — Всегда задавай вопросы. Понял?

Семён энергично закивал.

— Только поменьше в присутствии тётушки Марии, — добавила Надежда.

Вера покивала, подтверждая слова сестры.

— А там?.. Там что? — спросил Семён, приживаясь к перилам. — Давайте сходим туда.

Его лихорадочно блестящий взгляд карих глаз был направлен на другой берег, где сверкали тысячи огней. По эту сторону реки людей почти не осталось, а те, кто проходил по мостовой держали свой путь домой, к горящему камину. Свет в окнах гас, и город становился всё тише и тише. Но там… Все было по-другому, словно вся сила Царь — Града собралась в нём, чтобы насладиться пришедшей ночью.

— Там, — Олег положил руки на плечи Семёна, — пропасть.

Семён удивленно моргнул.

— Ты меня обманываешь. Какая же это пропасть, там ведь люди, и огни, и смех, и…

Хватка на детских плечах усилилась.

— Если перейдём этот мост, то назад дороги не будет, — предупреждающе сказал Олег.

— Почему? — недоумевал Семён.

— Она не отпустит, — выдохнул Олег.

— Кто?

— Бездна.

Мальчик перевёл на Олега непонимающий взгляд.

— Думаю, на сегодня прогулку можно закончить, — по-доброму улыбнулся он Семёну, мягко подталкивая его в направлении столичного дома Орловых.

— А в следующий раз мы туда сходим? — спросил мальчик, оглядываясь на манящие огни.

Олег только хмыкнул.

Следующим утром, когда рассвет толком не успел забрезжить, карета Орловых уже держала курс на загородное имение. Надежда сидела, привалившись к стенке, и через окно, глядела в мутное утро. Мимо проплывали дома, мосты, фонари, словно растворяясь в рассветной дымке. И стало так тоскливо на душе, словно на мгновение дали насладиться желаемым, а затем его отняли.

Если бы ей дозволили решать, то она бы осталась в Царь — Граде ещё на денёк или два, а может быть и дольше…

Шли дни, а от Горячева не было не единой весточки, словно он вовсе не был очарован ею и решил прекратить всякое знакомство.

— Кто бы он ни был, не жди его, — сочувственно сказала тётушка Алёна, заметив, как Надежда в очередной раз неотрывно смотрит на закрытые кованные ворота. — Наденька, он не придёт. Ты лишь тешишься бесплодными надеждами.

— Так было и с Вами, тётушка? — тихо спросила она, всё также наблюдая за воротами, где рядом кроной качали вязы.

Тётушка Алёна поджала губы, и опустила потускневший, от пролитых в юности слез, взгляд. Возможно, Надежда бы и страдала от разбитого сердца, но Горячев был ей дорог также, как красивая ваза, которую ставишь на комод, и забываешь там на несколько лет. И даже, если разобьётся, не страшно, можно купить новую.

Куда больше её волновал ключ к собственной свободе, который был у Сергея Горячева. И если он не хочет отдавать его добровольно, то она сама вырвет его из рук Сергея. Помощником ей в этом деле мог быть только один человек, который частенько уступал женским капризам своих любимых сестёр.

Опасаясь того, что её просьбу к Олегу увидит тётушка Варвара, которая проверяла все письма, выходившие из-под руки молодой женской поросли. Надежду даже посетила мысль, доверить всё ветру, но слов было слишком много, и он бы растерял их по дороге, принеся Олегу, какую — нибудь несуразицу. И тогда она вспомнила, как в детстве они играли в чиновников Тайной Канцелярии и колдунов. Тогда, воображая себя секретной организацией, они писали друг другу записки молоком (подсказка от дядюшки Льва). Буквы проступали на бумаге при нагревании, в чём им помогали камин и свечи.

На одной половине листа она написала чернилами множество пустяков и пожелания хорошего самочувствия, а на другой молоком просьбу немного подтолкнуть Горячева к нужным действиям. Как и ожидалось, перед отправкой письма тётушка Варвара тщательно его прочла.

Ответ от Олега пришел через неделю вместе с южным ветром. Он приподнял край кружевного зонтика, которым Надежда прикрывалась от майского солнца во время прогулки, и прошептал ей на ухо: «Ты лишилась рассудка?».

Тогда Надежда написала ещё одно письмо с более аргументированным содержанием. На этот раз, ответа пришлось ждать дольше. Изнывая от медленно тянущихся минут, она, то перебирала все имеющиеся в доме украшения, то бесцельно бродила по саду и нигде не могла найти себе места.

Но всё это стоило новости о визите Горячева в дом Орловых. Тётушка Варвара испуганно ахнула и грузно упала в кресло, стоило матушке зачитать послание вслух.

— Мужчина, — тяжело выдохнула она.

— Ну, знаешь, Варенька, — усмехнулась тётушка Алёна, наблюдая как сестру обмахивают подоспевшие дворовые. — Возможно, я открою тебе страшную тайну, но наши братья мужчины, и даже наши племянники мужчины.

— Чужой мужчина, — простонала она, держась за сердце.

— Не всех прельщает хоронить себя заживо, — едко заметила тётушка Мария, обмахиваясь веером.

— Ах, несчастные, — тётушка Варвара была готова пустить слезу.

— Так помолитесь за наши души, дорогая Варвара Володаровна, — хмыкнула тётушка Мария.

— Сударыни, — с нажимом произнесла Екатерина Бориславовна, — эти пустые склоки ни к чему. Сейчас нужно подобающе встретить гостя.

— Позвольте, матушка, — вмешался Пётр. — Я тоже считаю подобное недопустимым. Посторонний в нашем доме…

— Ох, у нас так давно не было гостей, — перебил его дядюшка Лев.

— А он плавал на корабле? — нетерпеливо ёрзал на месте Семён.

Тётушка Мария с щелчком закрыла веер, и мальчик затих, вжав голову в плечи. Вера сидела рядом с Надеждой, подбадривающе сжимая её ладонь под складками атласа. Отец шептал на ухо дядюшке Льву указания по приему гостя. За последнее время он сильно побледнел и осунулся, неизвестная болезнь пожирала его изнутри.

Надежда даже не дрогнула, когда тяжелый взгляд матушки пал на неё. Она уже догадалось, кого нужно благодарить за новые хлопоты. Но ликование девушки было слишком велико, чтобы задумываться о предстоящем наказании. Матушка подошла к этому с холодной головой и выбрала то, которое будет мучить Надежду больше всего. Она усадила дочь за вышивку.

Иголка постоянно выскальзывала из девичьих пальцев и больно колола нежную кожу, а нитки путались и сами завязывались в узлы. Надежда приходила в ярость от этого занятия и с радостью была готова согласиться на выслушивания всех претензий Петра и богобоязненных речей тётушки Варвары, лишь бы отложить пяльце в сторону.

Вере было жалко сестру, и она скрашивала муки Надежды, присоединившись к ней за рукоделием. В скором времени Надежда так сильно исколола пальцы, что к приезду Горячева пришлось надеть перчатки из белого кружева, чтобы скрыть ранки. Как и было оповещено, он прибыл в субботу, не взирая на сплошную стену ливня, который шел, не переставая с прошлого вечера. Олега с ним не было.

— Пожалуйста, проходите, — учтиво улыбнулся дядюшка Лев, рассматривая тихого гостя в камзоле из серой парчи. — Признаться, мы Вас уже перестали ждать.

— Из-за дождя дороги размыло, — пояснил Сергей, передавая мокрые треуголку и шинель камергеру. — Моя карета несколько раз увязала в грязи и лошади не могли её тянуть.

— В наших краях, это не редкость, — добродушно сказал дядюшка Лев. — Вы опоздали к завтраку, за то поспели как раз к обеду.

Сергей должным образом поприветствовал дам и господ, и занял свободное кресла рядом с Надеждой, так, что его ботинки едва не касались её подола.

— Признаться, — с улыбкой сказал дядюшка Лев, стоило Петру вызывающе хмыкнуть, — к нам редко заглядывают гости.

— Я очень сожалею, что посмел нарушить ваш покой, — он подал знак камергеру, и тот вручил каждому, приготовленные заранее бархатные мешочки. — Поэтому в качестве моего извинения примите эти скромные подарки.

В мешочке, который достался Надежде, оказался изумрудный браслет. У неё перехватило дыхание. Девушка не могла отвести взгляд от сверкающего даже в столь пасмурный день, украшения. Тогда в городе ей просто понравились серьги, и она приняла их блеск за искусную работу мастера, но теперь Надежде стало понятно, что всё дело в солнечной пыли.

— Ох, — пораженно выдохнула тётушка Алёна, поспешив примерить подаренную брошь. — Какая она тёплая.

Борис Володарович посмотрел на рубиновые запонки и положил их обратно в мешочек.

Дядюшка Лев поощрительно кивнул Сергею.

— Интересные у Вас подарки, — фыркнул Пётр. — Неужели теперь каждый дворянин может позволить себе такую роскошь?

— Мой род не насчитывает и века, поэтому входит в состав нового дворянства, но мы всегда придерживались “старых устоев”.

— Использовать подобные знания для жалкого мухлежа… — скривил губы Пётр.

— Ну — ну… — похлопал его по колену дядюшка Лев. — Не будем ссориться, господа. Ах, вот и обед подоспел. Прошу в столовую.

Когда все уселись за стол, дядюшка Лев продолжил развлекать гостя беседой:

— Непременно искушайте рябчиков в клюквенном соусе. У нашего повара они получаются, ну, очень нежными.

— Благодарю, — ответил Сергей, и распробовав рекомендуемое блюдо удовлетворённо произнес. — Подобного я ещё не пробовал.

Дядюшка Лев всецело взял на себя управления приемом. Он говорил на подъеме чувств, прыгая с одной темы разговора, на другую, чтобы она не успела наскучить гостю, которого интересовали вовсе не беседы, а кроткий образ Надежды. За всё его время пребывания в доме Орловых она говорила только, когда её спрашивали, ела как птичка и держала великолепную осанку. А браслет, над которым Сергей лично трудился несколько месяцев, идеальна сидел на тонком запястье девушки.

–…не правда ли? — послышался ему конец вопроса.

— Конечно, — невпопад ответил мужчина.

Ах, только бы поймать взгляд её голубых, словно небеса глаз.

— Вы заметили? — хитро усмехнулась тётушка Алёна.

После визита Сергея Горячева в ней, как будто, что-то ожило.

— Не увидел бы только слепой, — нахмурился Пётр.

— Очень благочестивый мужчина, — замелила тётушка Варвара. — Я сейчас же помолюсь о том, чтобы он благополучно добрался до дома.

— Дёшево же стоят ваши убеждения, — едко подметила тётушка Мария, пряча усмешку за веером.

— Папа, папа, — дергал его Семён, — можно я уже пойду к фрегату?

— Иди уже, — порывисто махнула веером тётушка Мария, и всего через несколько мгновений шаги мальчика затихли в конце коридора.

— Думаю, — кивнул брату дядюшка Лев, — к этому мужчине стоит присмотреться.

— Все это излишне быстро, — с сомнением сказала Екатерина Бориславовна.

— Но, матушка, — Вера робко взяла родительницу под локоть. — Сударь Горячев ведь тоже не из простых, да и его взгляд, направленный на Наденьку был красноречивей самых пылких речей.

— Он просто околдован, — кивнула тётушка Алёна. — Поверьте, это временно.

— Надежда, — тихо обратился к ней Андрей Володарович, — что ты сама думаешь?

— Я бы хотела узнать его чуть получше, батюшка, — скромно ответила она, всё ещё находясь в своем добродетельном образе.

— Фёдор женился на купчихе, теперь Надя заигрывает с жалким подражателем. Что ждёт нас дальше? Вера пойдет под венец с канцелярской крысой? — негодовал Пётр. — Где ваша честь древнего графского рода?

Матушка взяла его за руку и тихо сказала:

— Мой милый, в этом мире ничего нельзя судить однозначно.

Пётр, что-то не разборчиво забурчал себе под нос и присмирел.

Надежда была готова пуститься с ветром в пляс. Спустя неделю Горячев вновь приехал, да не с пустыми руками. Кулон и правда был искусной работы. Уж в украшениях Надежда разбиралась. Она видела, что Горячев был полностью в её власти. Но слишком уж нерешительно действовал. Вел беседы только с дядюшкой Львом, а к Надежде так ни разу и не обратился, ограничиваясь взглядами. В столице он был гораздо сговорчивее. Ах, как же это было упоительно. Надежда уже чувствовала аромат свободы и не была намерена отступать.

В тот же день она написали Олегу письмо с благодарностями. В этот раз обошлось без молока. Буквы состояли из обычных чернил. Среди восторженной хвальбы было желание как можно скорее увидеть брата. Олег ответил, что приедет в следующем месяце на свадьбу Анастасии Краевской.

Для бедняжки наконец-то нашли мужа — мелкого помещика из глубинки. Да, его лучшие годы уже прошли. За то у него был добродушный нрав и хорошее отношения к будущей жене.

Пережив ужасное потрясения, Анастасия начала заикаться. Из-за этого Андрею Володаровичу было сложно найти ей супруга. Но такой всё же сыскался. Юность он потратил на благоустройство своего маленького имения и только на вступлении в осень своей жизни, понял, что ему нужна жена. Конечно, надежды на молодую и пригожую не было, поэтому он был рад даже Анастасии, что без заикания не могла вымолвить ни одного слова. И конечно же за дочь графа давали хорошее приданное.

Надежда разве что чуть — чуть завидовала Анастасии. Та уже через месяц покидала Сиреневый Сад и обретала свободу. В то время, как Надежда могла только грезить о той минуте, когда она преступит все запреты. И пусть ей удалось очаровать Горячева, до заветной цели было ещё далеко. С каждым днём девушка ощущала это всё отчетливей. Горячев больше не нанёс ни одного визита и ни ответил ни на одно посланное Надеждой письмо, слова для которых она подбирала самым тщательным образом.

— Ох, Настенька, — всхлипнула тётушка Варвара, утирая влажные глаза кружевным платком. — Ты уже почти замужняя женщина. Вот, послушай, что я тебе скажу. Слушайся мужа и…

— Откуда Вам знать, что и как нужно делать женатой даме? — прервала её тётушка Мария, лениво обмахиваясь веером. Она критично осмотрела свадебное платье. — Вы ведь ни разу не были замужем.

— Я черпаю свои знания из священного писания, — тётушка Варвара благоговейно погладила книгу, лежавшую у неё на коленях.

— Жаль, что Вы не можете подчерпнуть оттуда совесть, — усмехнулась тётушка Мария, наблюдая, как Вера хлопочет вокруг Анастасии, давая швеям распоряжения.

— Поднимите подол ещё немного. Она может на него наступить. Шлейф нужно сделать длиннее, он должен красиво струиться позади. Почему фата такая плотная? Как она увидит куда идти? Переделайте.

— Прошу Вас прекратить, — строго сказала Екатерина Бориславовна, которой уже надоели препирательства снохи и свояченицы.

— Изумительно, изумительно, — ворковала тётушка Алёна, поправляя кудри Анастасии. — Ах, ты так похожа на свою матушку.

Уголки губ Анастасии дрогнули. Она подняла большие серые глаза и робко произнесла:

— Б-б-благ-год-дарю, — заикания портили нежный голос.

Надежда подавила тяжелый вздох. Анастасия представлялась ей голубкой, вот-вот готовой упорхнуть за пределы усадьбы Орловых. Ах, как же Надежде тоже хотелось расправить крылья и взмыть ввысь над черными пиками ворот. Но это было невозможно. Она все продолжала ждать весточку от Горячева. И начала было подумывать обратиться к Олегу с просьбой поиска нового кандидата на роль её мужа.

Какого же было удивления девушки, когда Олег приехал на свадьбу Анастасии, да не один. Казалось, с визита Сергея Горячева прошли года. Пока она его не видела, мужчина заметно похорошел. Пропала бледность и не было больше темных кругов под глазами. Он смотрел на всех живым открытым взглядом. Но по-прежнему был излишне обходителен, и держался на расстоянии.

— Для меня радостно видеть Вас здесь, — мило улыбнулась Надежда.

— Сударь Орлов очень настаивал на моем присутствии, — начал неловко оправдываться Горячев. — Я не смог ему отказать.

Ей очень хотелось, чтобы он пригласил её на танец. Но Горячев всё продолжал стоять в стороне, не внимая её намекам и мелодии вальса.

Когда Олег намеренно проигнорировал все знаки Надежды, она решила действовать более открыто. Отказав очередному кавалеру, Надежда с высоко поднятой головой подошла к Горячеву. Не хватало ещё из-за его нерешительности остаться в этот вечер без танцев.

— Сударь, неправда ли оркестр играет сегодня особо приятно? — девушка кокетливо взмахнула ресницами.

— И правда, — согласился он.

— Вам по душе их мелодии? — Надежда все старалась заглянуть в его глаза, но Горячев старательно отводил взгляд.

Она чувствовала, как жгучий костер раздражения разгорается, где-то внутри. Более нерешительного мужчины в своей жизни она ещё не видела. Как и прежде он казался отстраненным, но пылкий взгляд говорил о большем. А может быть Надежде только показалось?

Она заметила, как Горячеву были безразличны другие дамы и как холодно и с неохотой он отвечал мужчинам, словно каждое его слово дорогого стоило. Разве что Олег мог вытянуть его на некое подобие диалога. Кажется, Надежда начала понимать по какой причине от Горячева сбежала жена.

— А Вам нравятся танцы? — Надежда придвинулась к нему чуть ближе, и не дав Сергею шанца на ответ, продолжила. — Я вот очень люблю.

Горячев задумался, а Надежда уже была готова взвыть от безнадеги, когда мужчина протянул ей свою подрагивающую руку.

— Не соблаговолите ли Вы…

Надежда скрыла ликование за кроткой улыбкой и легко вложила свою руку в чужую, влажную и холодную, старательно делая смущенный вид, словно совсем не ожидала подобного.

Сергей старался уверенно держаться в танце, но выглядел так, словно проглотил кочергу. Надежда чувствовала, как ему было неловко, и эта неловкость передавалась ей, словно она танцевала с гимназистом впервые пришедшем на бал. Будто молитву, она читала в мыслях просьбу, чтобы все отводили от их пары взгляд. Но как на зло Надежда по-прежнему притягивала чужое внимание.

— Вам очень идет этот кулон, — уронил Горячев, стараясь плавно кружить Надежду в танце, что выходило не очень удачно.

Но она была рада и этим неумелым попыткам привлечь её внимание. Всё же он поддался девичьему очарованию. Надежда почувствовала, как легко теперь она может дышать и чуть выше подняла голову.

— Это потому что он является Вашим подарком, — девушка кокетливо взмахнув ресницами.

Горячев слабо улыбнулся.

— Ох, Вы достойны большего, — природная скромность не давала ему в полной мере осознать своих достижений.

— Для меня нет ничего милее на свете, чем украшения, сделанные Вашими руками, — ласково произнесла она, заглядывая в его карии глаза.

И тут Горячев сбился с шага, из-за чего они чуть не столкнулись с рядом вальсирующей парой. Надежда почувствовала, как жар бросился ей в лицо. Сколько людей заметили эту оплошность? Наверняка все недоброжелательницы уже зашептались между собой, прикрывая веерами живо двигающиеся рты. Но что беспокоило Надежду гораздо больше чужого злорадства, так это поведение Горячева. Неужели она смутила его своими резкими действиями?

Но тот вдруг выпрямился и даже казалось повел её в танце более уверенно.

— Я буду самым счастливым человеком под этим небом, если вы будите носить лишь подаренные мной украшения.

Танец закончился, и прежде, чем оркестр заиграл следующую мелодию, Надежда ответила реверансом на поклон Горячева и поспешила скрыться. Веер из пушистых перьев скрыл торжествующую улыбку. Ключ к свободе был почти у неё в кармане.

После этого дня Анастасия покинула дом Орловых, оставив там только своего младшего брата. Но это мало что изменило в их обычном укладе жизни. Горячев же напротив стал часто посещать Сиреневый Сад. В каждый свой визит он преподносил Надежде всё новые и новые подарки, а та с благосклонностью их принимала.

Вскоре он так намозолил глаза всем обитателям усадьбы, что даже Пётр, который выступал против разделения семьи, раздраженно воскликнул:

— Когда же он наконец попросит твоей руки и забудет дорогу в наш дом?!

— Потерпи, — примирительно сказала Надежда, наблюдая, как дворовая вышивает узор из золотой нити на шелковом платке. — Я чувствую, что это разрешиться совсем скоро.

Пётр нахмурился и плотнее сжал губы.

— Ведешь себя как…

— Как кто? — вскинулась Надежда, готовая дать брату отпор.

Но Пётр только порывисто вздохнул и вышел из комнаты так и не договорив.

Как Надежда и предполагала Горячев был в полном восторге от её подарка. Она вручила ему расшитый платок со словами:

— Это малое, чем я могу отплатить за Ваши изумительные дары. Примите, я день и ночь просиживала за пяльцем.

Горячев с таким благоговение принимал платок, словно само божество вложило величайший дар ему в руки.

После этой встречи Надежда окончательно убедилась, что её замысел удался. Ключ от вожделенной свободы был у неё в руках, всё что оставалось, это открыть замок.

— Хорошо ли ты подумала? — спросил Олег.

Мрак комнатки, что находилась в северном флигеле особняка, пыталась рассеять одинокая свеча. За окном плыли облака, забегая на яркий лунный шар.

— Лучше, чем ты думаешь, — ответила Надежда.

— Мне, кажется, ты слишком торопишься, — вздохнул Олег. — Думаю, стоит подождать ещё немного. У него все-таки есть ребенок. Нужен ли тебе подобный груз?

— А что ребенок? Как-то же он жил до этого без матери, и дальше проживет. В его распоряжении множество нянек и прислуги, готовых за рубль утереть ему нос.

— Но этот ребенок главный наследник дела своего отца. Твои дети могут остаться ни с чем.

Надежда рассмеялась, но Олег шикнул, приложив палец к губам, и она закрыла рот руками.

— Если у нас с Горячевым и будут дети, да не приведи Род, — насмешливо произнесла она, — то ни ювелирные мастерские, ни магазины им будут не нужны. Они ничего не стоят против местечка под крылом императора.

Олег фыркнул, заставив сестру нахмуриться.

— Они не будут считаться прямыми наследниками, а значит и всех привилегий им не видать, — вдруг он откинул всю свою насмешливость и серьезно сказал. — По мне уж лучше ювелирная мастерская с мелкими иллюзиями, чем родство с начальниками Тайной Канцелярии.

— Все равно я не собираюсь заводить детей, так к чему этот разговор? — отмахнулась она. — Прекрати уже со мной спорить, и выполни наконец мою просьбу. Разве я многого у тебя прошу?

— Ты достаёшь меня своими просьбами уже целый год, — заворчал Олег. — По-твоему я похож на посыльного? Горячев не самая приятная компания для меня. Да на похоронах веселее, чем за одним столом с ним. Теперь я хорошо понимаю его сбежавшую жену.

— Ох, ну пусть эта просьба будет последней, — благосклонно махнула рукой Надежда.

Олегу не очень-то в это верилось, но цыкнув, он все же сдался.

Ах… Кольцо было просто изумительным. Сиреневые ветви из золота тянулись к сверкающему алмазу. Такой прелести на пальце Надежды было самое место.

— Я согласна, — сказала она не в силах отвести взгляд от дорогого подарка.

А дальше было то, чего Надежда так долго желала. Столица, расцвеченная огнями и её свадебный бал. Этот головокружительный карнавал с цветастыми платьями, вальсом, новыми людьми и местами, отдавался приятной сладостью игристого вина на кончике языка.

Они не стали венчаться, до этого в колокол главного собора ударила молния, и тот раскололся. Церемонию официально отложили.

Надежда почувствовала смутную тревогу, только когда все звуки резко стихли и рассвет она встретила в тиши нового дома. Подобного она не испытывала еще никогда: не заглядывали в окно таинственные туманы, не щебетали птицы, ветер не путался в ветвях вязов и сирени. Только невзрачные первые лучи солнца с трудом пробивались сквозь тучи.

Надежда сидела в своей новой спальне, так и не сменив свадебного платья. Все вокруг казалось слишком громоздким и лишенным красок. Стены давили на неё своей массивностью. Не было рядом знакомых нянюшек и дворовых, не нежилась в солнечных лучах родная душа, с которой можно было разделить все печали и радости. Всё вокруг было незнакомым и чужим.

Впрочем, эти думы не долго занимали её мысли. Вскоре зазвенел колокол, тучи расступились, уступая жаркому светилу, на улицах появились первые прохожие. Надежда почувствовала сковавшие её члены усталость, и ослабив корсет, прилегла на кровать.

Но безмятежный сон тут же был прерван.

— Ох, ну что Вы, что Вы, — бухтела прислуга, своими грубыми руками стаскивая с Надежды помятое платье. — Позвали б меня, я тотчас бы прибежала. Вот же колокольчик, на комоде. Звоните коль надобно. Знаете, какой у меня хороший слух? Я его звон и за несколько верст услышу.

— Поди вон, — простонала Надежда.

Тело было не преподъемным, и она чувствовала себя разбитой. Всё чего Надежда желала, это вновь затеряться среди подушек и одеял.

— Ох, если бы я могла, голубушка, — продолжала тараторить прислуга. — За Вами прибыли.

— Кто? — удивилась Надежда, опуская пальчики в теплую воду для умывания.

Прислуга пожала плечами.

— Сударь назвался Вашим братом.

Эта новость привела Надежду в чувства быстрее любого ведра холодной воды. Она стремительно сбежала по лестнице, рискуя свернуть себе шею. Волосы были все ещё собраны в помятую прическу. Чёрная атласная лента, что должна была опоясывать талию, завязавшись в бант, исчезла в складках бархатного платья, цвета спелой вишни. Надежда сжимала подол с черными кружевами, не заботясь об их целостности. Она не щадила домашних туфель, лишь бы поскорее встретиться с братом.

Конец ознакомительного фрагмента.