Вторая попытка

Vиктор Zорин (2024)

Мне снова 18. Не думал не гадал. И что делать теперь ? Крах СССР приближается и избежать его невозможно. Но! Можно подготовиться. А попутно попробовать избежать всех тех ошибок, которых наделал в прошлой жизни. И понять, существует-ли такое физическое явление, как судьба.

Глава 4

В санузле шумел душ, а я валялся на простынях, скинув на пол покрывало. Мы с Ленкой не озаботились расстиланием постели. Не до того было. Мыслями вернулся всё к тому-же вопросу — что со мной происходит? Я люблю фантастику, а про попадание в прошлое, кажется, писали все мировые авторы — фантасты. Чего уж говорить о современных графоманских сайтах. Вернее, не современных, а тех, которые в будущем. Блин, сложно всё. Но относился я к такой литературе именно как к фантастической, никогда не думал, что такое может случиться наяву. Хотя-бы из-за отсутствия причинно-следственной связи. Поэтому и воспринимал всё как сон, который, честно говоря, что-то затянулся. А может я и впрямь под препаратами. Или в коме. Кто-бы подсказал.

Я услышал, как открылась дверь санузла. Так и не придя ни к какому выводу я отправился в душ. Ленка уже шуршала по кухне, одетая в короткий халатик, который возбуждал воображение.

В санузле, наконец, посмотрел на себя в зеркало. Ну, да. Физиономия меня восемнадцатилетнего. Патлы до лопаток. Надо с ними что-нибудь сделать. Отвык я от длинных волос, остриг их ещё в двадцать лет, причём налысо. Вот и сейчас надо так-же. Тело худое, даже можно сказать, костлявое. Рёбра выпирают. Ни о каком рельефе мышц речи не идёт, хотя занимаюсь в двух спортивных секциях. Но в обеих секциях упор делают на выносливость, скорость, прыгучесть и прочее, что росту мышц не способствует. «Если это не сон, то надо постараться сохранить тело в таком вот состоянии как можно дольше», подумал я.

Выйдя из душа, не отягощённый никакой одеждой, я заявился на кухню. На столе уже стояли тарелки с яичницей, несколько бутербродов с маслом лежали на ещё одной тарелке посередине стола. Также наготове стояли две кружки с чаем. Ленка окинула меня взглядом, задержавшись на некоторых деталях экстерьера.

— Хм. И ничего особенного. Прикрылись — бы чем-нибудь, молодой человек.

— Что естественно — не безобразно. И вообще, в здоровом теле — здоровый ху… дух, я хотел сказать — я уселся на табуретку. — Лен, здесь телефон есть? Домой-бы позвонить. Волнуются, наверное.

— Нет в квартире телефона. На углу дома есть телефон-автомат. Сутра, вроде целый был. И трубка не оторванная.

— Сейчас поем и позвоню схожу. Ты-же меня ещё не выгоняешь? А-то мне сейчас и добираться нечем.

— Ладно, пользуйся моей добротой, охальник.

— Лен, и там я покрывало с кровати снял, оно мокрое. Надо-бы постирать.

— Да я видела — она чуть покраснела, — ты уйдёшь звонить, я замочу, утром постираю и сушиться вывешу.

— Да ладно, не красней, подумаешь, чуть-чуть пи-пи.

— Вот-же засранец! — она замахнулась на меня полотенцем и покраснела ещё гуще.

После перекуса я быстро оделся, и уточнив у Ленки, где конкретно находятся телефоны, отправился звонить. Телефоны я нашёл быстро, но тут вспомнил, что для звонка нужно две копейки. Тряхнул пиджак — где-то звенела мелочь. Выгреб из кармана небольшую кучку монет, двушки среди них не было. Зато была десятикопеечная монетка, на неё тоже можно было позвонить, по размеру она с двушкой совпадала. Она была одна. «Ладно, позвонить хватит», ссыпал все остальные монеты обратно в карман. Сунул монету в монетоприёмник, снял трубку и набрал номер. Странно, этот номер я помнил всегда, даже когда о домашних стационарных телефонах уже давно забыли. В трубке раздались длинные гудки. «Вроде ещё не очень поздно, спать не должны» — подумал я. После четвёртого гудка трубку сняли.

— Алло — услышал я мамин голос. К горлу подкатил ком, мешая говорить. Мама… Мамочка… Ты ещё жива. Да что там, они-же все ещё живы и даже молоды. Чуть за сорок — это не возраст. А бабушке даже семидесяти нет ещё.

— Алло! Вас не слышно! — говорил мамин голос в трубке. А я всё никак не мог проглотить этот чёртов комок, застрявший в горле.

Вдруг из-за угла показалась троица нетрезвых типов. Они держались на ногах, но было видно, что с координацией у них всё не очень. И ещё было видно, что им очень хочется приключений.

— Опа! А кто это здесь в наш телефон звонит?! Кто разрешил?! Э! Ты, разрешение есть?!

— Алло! Слава, это ты? — сказала трубка маминым голосом. Ком в горле вырос в размерах и стал колючим, мешая дышать. Типы остановились поодаль и закурили, видимо решив, что пусть поговорит, никуда он не денется.

— Алло! Вас не слышно! Слава, это ты?.. Вас не слышно, перезвоните — трубка запикала короткими гудками. Я тоже повесил трубку и опёрся руками о колени, а задницей о стену. Ком в горле начал распадаться на фрагменты, появилась возможность дышать.

— Ну всё? Напи%делся? Подошёл сюда!

Я поднял голову. Трое. Построение классическое: в середине главный, торпеда, справа от него, ну, для меня — слева, основной помощник, правая рука, так сказать. Слева, для меня — справа — просто подпевала, смелый только если жертва не сопротивляется. Все правши. Значит, удара следует опасаться от левого, когда центрового вырублю. Ну ему и удобней правой рукой.

— Парни, двушка есть? Позвонить очень нужно.

— Чего-о?! Да ты ох%ел! Гусиски у нас стрелять будешь?! Сюда подбежал!

— Ну, вы сами просили… — я оттолкнулся от стены и быстро пошёл к ним, подстраивая шаг так, чтоб выйти на дистанцию удара в правосторонней стойке.

Войдя на дистанцию удара, я сразу, без лишних дерибасов пробил центровому носком левого ботинка по надкостнице передней ноги и следом, пригнувшись, в солнышко. Тут-же шагнул влево и, пропуская кулак левого над собой, и уходя влево пробил ему в гостеприимно открывшуюся печень. Выпрямился, вставая слева от них и выстраивая их перед собой в одну линию, чтоб мешали друг-другу при нападении. Полсекунды на оценку ситуации, и сильным толчком ноги пихаю ближнего ко мне в тазобедренный сгиб, на остальных, чтобы повалить их как кегли. Как здорово быть молодым! Чувствую себя в боевом азарте и готов продолжать эти танцы. Однако танцы заканчиваются. Так скоро, даже обидно немного.

В тот момент, когда я толкнул ближнего ногой, центровой решил присесть, ему тоже прилетело в солнышко хорошо. Поэтому правый просто перевалился через него и своей ногой съездил дальнему по хохотальнику. Не сильно, скорее вскользь. Но это деморализовало его ещё сильнее, чем осознание того, что в какие-то две-три секунды они из боевого клина перешли в состояние терпил.

— Две копейки — Я смотрел на него в упор и подходил. В нём боролись страх и остатки гордости. — Две копейки! Ну! — и он сломался. Зашарил по карманам, зазвенела мелочь. Я контролировал основную ударную силу, шевелящуюся на земле в попытках встать. Краем глаза фиксировал и его — вдруг в себя поверит.

— Вот — он протянул мне двушку.

— Всё, забирай этих и валите — я пошёл обратно к телефон-автомату.

— Ну, козёл, мы тебя запомнили, понял!? Лучше нам не попадайся! — но я уже набирал номер, встав так, чтобы контролировать эту троицу. Трубку сняли с третьего гудка.

— Слава, это ты? — опять мама, — Ты где? Домой когда придёшь?

— Мам, да, это я — в этот раз мне удалось справиться с эмоциями и комком в горле — Я сегодня не приду, не ждите. Я к парням в гости пойду, меня пригласили. Завтра приеду. Не беспокойтесь.

— До этого, минут пять назад ты звонил?

— Да, мам, я. Со связью были какие-то неполадки. Я — алё-алё, а ты не слышишь.

— Я в трубке какие-то крики слышала. Как будто хулиганы какие-то кричали.

— Да, мам, я тоже слышал. Говорю-же, со связью что-то. А у меня всего одна монетка была. Хорошо, хоть парни мимо проходили, монетку дали. А-то бы не знаю, что и делать.

— Смотри, осторожней там, не ввязывайся ни во что.

— Да-ну, мам, кому я нужен-то.

— Мне нужен. Да хоть вот Кате твоей. Чего к ней сегодня не пошёл?

— Да мам, с парнями, может, в последний раз видимся, сейчас все по армиям разбегутся, а два года — это долго. Кто знает, удастся ещё вот так встретиться или нет. А Катьке — не знаю, нужен я или нет. Подозреваю, что скорее — нет.

— Поссорились?

— Нет, мам, когда-бы я успел? Просто, общее направление отношений, похоже, катится не в ту сторону.

— Да ладно, помиритесь ещё.

— Может и помиримся. Ладно, мам, мне пора, вон ребята машут уже.

— Ну, беги, будь осторожен.

— Пока, мам, — и, не удержавшись, добавил — люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю — в голосе подозрение и сомнение, — у тебя всё в порядке?

«Ля, вот-же дурак! Она теперь волноваться будет. Это-же МАМА!» — Да, всё хорошо.

Мамы носят нас внутри себя девять месяцев. В это время с их телами происходят всякие метаморфозы, не всегда хорошие. Потом они нас рожают. В муках, по-библейски. Бывает, что по несколько часов. Потом они нас кормят соками своего тела, таскают нас на руках, укачивают, играют с нами, болтают с нами, рассказывают нам сказки. Мамы знают нас гораздо дольше, чем мы знаем себя, и знают гораздо больше о нас, чем мы знаем о себе. Они нас насквозь видят. Буквально. И если кому-то кажется, что он обманул свою маму — не обольщайтесь, это ваша мама позволила вам думать, что вы её обманули.

С отцами всё по-другому. Отцы считают, что главная их задача — притащить свежеубитого мамонта в пещеру, бросить его на пороге и, издав победный рык, завалиться на диван с пультом от телевизора. А мама идёт к туше мамонта, сдирает с него кожу, срезает мясо, крутит фарш, делает котлеты, варит борщ и прочее. При этом не важно, устала она или нет, работала она или отдыхала весь день.

— Ты выпил что-ли?

— Ну чуть-чуть шампанского с ребятами. По бокальчику. — шампанское мы и правда пили. Я — из чисто спортивного интереса. Сравнить вкус советского шампанского из СССР со вкусом шампанского, который я помнил. Никакой разницы, скажу я вам.

— Ладно, иди, веселись. Сильно не наклюкайся.

— Пока — я повесил трубку.

Боже, как я скучал по ней! Вот так-бы говорил и говорил. Мама умерла, когда мне было тридцать восемь. А я даже не знал и на похороны не приехал. А узнал в новогоднюю ночь, когда позвонил поздравить, от брата с сестрой. И позже, когда приезжал в родной город, всеми силами избегал ходить на кладбище. Так сохранялась иллюзия, что она ещё жива, просто мы не видимся, потому что мне некогда.

Я вернулся к Ленке.

— Чёт долго ты.

— Да, понимаешь, девушку встретил на улице. Симпатичную и одинокую. Пока до дома проводил, пока до квартиры, пока до кровати, так время и пролетело.

— Да вы — ходок, молодой человек. Ко мне только со справкой из вендиспансера теперь.

— Да ладно, я же осторожно. Всего на полшишки.

— Ладно. Что-то вымотал ты меня сегодня. Может спать пошли?

— Пойдём. Давненько я тебя голую не видел.

— Нет, Слав, просто спать. Завтра вставать рано. Надо покрывало постирать, вещи собрать, на поезд успеть.

— Всё-всё, обещаю не трогать. Но хоть смотреть-то можно?

Ленка уснула, кажется, ещё не коснувшись головой подушки. Лежала рядом со мной голая и сопела в две дырки. А я смотрел на неё и всё перебирал прошедший день с момента, как очнулся возле дерева. Пытался понять, что-же это — сон, похожий на явь? Или сном была вся предыдущая жизнь. А как-же моя жена, мои дети. Я ведь их люблю. Получается, их ещё нет? А как-же нет, когда я их знаю, помню. Помню с момента их рождения, помню все глупости, которые они совершили, все несчастья, которые они нам с женой принесли. Женился я когда мне было уже тридцать пять, и жена была на пятнадцать лет моложе меня. Вот такая вот причуда жизни. Она родила мне троих замечательных детей. И теперь вот, получается, всего этого не было?

Так и не придя ни к какому выводу, я повернулся к Ленке лицом и, закрывая глаза, подумал: «Если завтра проснусь с ломотой в пояснице — значит всё сон».