Реабилитация

Viktoriya Slizkova, 2021

Егор Щукин, молодой хоккеист, получает серьезную травму на очередном матче. И только одна девушка, ничего не знающая о хоккее, но полностью посвятившая себя профессии врача, сможет ему помочь. Но захочет ли Егор принять эту помощь?! Книга о, казалось бы, невозможной любви, спорте и том, как человек преодолевает невозможное.

Глава 11

— Ну, Кислый, не плохо!

Прокомментировал я действия друга. Матч подходил к концу, наши выигрывали, благодаря Кисляку и Кострову. Нужно признать они справлялись неплохо и без меня.

— Вика, представляешь….

Я осекся на полуслове, повернув голову в ее сторону. Девушка мирно спала, положив голову на мое плечо. Безумие. Она мое безумие! Моя врач заснула на хоккейном матче, большего неуважения, и представить себе было невозможно, но мне было плевать на это.

Никогда не умел красиво говорить, а теперь еще и понял, что думать красиво, я тоже не умею. Как подобрать слова, чтобы описать девушку, спящую на моем плече? Это сложно, ведь каждый день я боролся с болью, туманящей мозг, только ради одного, нет, не только хоккея, ради того, чтобы лучше ее разглядеть. Каждую милую веснушку на ее лице. Она пытается выглядеть взросло, но я же вижу, как бесенята играют в ее глазах джигу, тогда, когда она думает, что ее никто не видит. Поразительное самообладание, в следующую секунду, с радужки ее глаз можно соскребать лед.

— Познакомься, это Виктория. Моя ученица и теперь и твой врач на ближайшее будущее.

Всплыл в голове голос Николая Константиновича. Казалось, это было так давно, но с той поры прошло всего пару месяцев. Тогда, когда я ненавидел весь свет. Странное ощущение, которое пугало даже меня самого. Я винил всех и каждого, себя, Макеева, Вознесенского и эту приведенную им девочку.

Врач? Подумал я, именно эта девчонка будет лечить мою ногу? Серьезно? Ей же от силы лет двадцать.

А потом я влюбился, как-то коротко в один момент, она улыбнулась и взяла меня за руку, а я понял, что готов терпеть любую муку на свете, лишь бы она стала уважать меня за это. Любил ли я, когда — то Марину? Всегда верил, что да. Но во что верить теперь, я не знал. И каждый раз, думая, что чем больше сил я вкладываю в тренировки, тем быстрее иду на поправку, ближе к хоккею, дальше от нее.

Скоро я стану фото в ее телефоне и ничем более.

Взрослая, умная, красивая. А я чертов придурок, вечно потный и на коньках. Со спортивной сумкой через плечо и вечными семейными проблемами.

Во сне она слегка приоткрыла губы, и я с трудом подавил стон. Это грешно, милая Виктория Юрьевна, быть столь ненавязчиво сексуальной.

Не думай, Егор! Не думай о ней!

Повинуясь порыву, провожу пальцами по бледной щеке, покрытой веснушками, повторяя утренние движения этого наглого врача. Было видно, что он ей не нравился, но вдруг мне казалось и она примет его ухаживания? Что я буду делать тогда?

Усмехнулся, своим мыслям. А что вообще может делать прикованный к кровати калека?!

Прикосновения к ее коже взрывают импульсы по всему телу, мои пальцы горят. С трудом вдыхаю и выдыхаю воздух из легких, сердце колотится так громко, что боюсь, разбудит ее. А так хочется продлить этот момент.

Спящей она выглядит ничуть не старше меня, не удержавшись, перемещаю пальцы с подбородка на контур губ. Влажные и такие приятные на ощупь. Черт, желание столь острое, что я ощущаю телом судорогу.

А от этого, Волкова, вы тоже меня излечите?

Все в этой девушке шло рука об руку с болью, каждое ее прикосновение к моему телу — вынужденная боль, каждый визит — мука. Она болезнь, поражающая мои вены, мое сердце, мой воспаленный мозг.

Я молод, я глуп и мне можно, попробовать ее губы на вкус, уговариваю я себя. В конце концов, за месяцы боли, я заслужил вознаграждение.

Так не бывает, выстрелила мысль в пораженный ей мозг, а потом я на несколько секунд вдруг перестал ощущать боль. На ее губах остался сладкий привкус попкорна. Как же долго я мечтал прикусить ее нижнюю чуть полноватую губу, впитывая ее вкус и запах. Обвожу языком их контур, и девушка неосознанно во сне стонет, впуская мой язык еще глубже. Делает слегка уловимые движения, поднимая руку и зарываясь в мои волосы на затылке. Да, вот так, еще ближе, еще глубже. Пропускаю между пальцев ее непослушные пряди, стягивая их в кулак на затылке. Я делаю ей больно, возможно, но разжать рук не могу, иначе сорвусь в бездну ее глаз.

Глаз? Ее ярко зеленых глаз! Она проснулась.

Вика вырывается из моих рук мгновенно, словно там ее никогда и не было. Я задыхаюсь как от удара под дых, видя злость и осуждение в ее сонных глазах. Все Егор, доигрался, завтра же утром она позвонить Вознесенскому и откажется от тебя.

— Что ты?!

Ее голос хрипит, то ли возбужденно, то ли панически. Девушка тыльной стороной руки, яростно трет свои губы, промокая с них меня до капли!

— Ты сдурел?

Вас когда-нибудь били? Меня нет, и это первый удар в моей жизни, бивший наотмашь. Измена Марины с Кисляком? Да, дай Боже пережить мне это еще раз, лишь бы никогда не встречать эту докторшу!

— Я….

А что сказать? Я не хотел? Ложь! Хотел! И если бы выпал подобный шанс снова, сделал бы все в точности так же.

— Егор!

Она подняла с пола спавший халат и отгородилась им от меня. Вот так она выставляла рамки, она взрослый, работающий здесь человек, а я глупый юнец, навязывающий ей себя.

— Посмотри сюда!

Стучит ноготком по золотистому бейджику.

— Я твой врач. Запомнил? Меня нельзя целовать, со мной даже переходить на ты недозволенно. Я сама виновата, прости, это была глупая идея, — трясет головой, зарываясь в волосы тонкими пальцами.

Так же, как делал я несколько минутами ранее, и рука непроизвольно складывается в кулак, вызывая ощущение шелка.

— Этого больше не повторится!

А я не слышу ее, ведь губы ее искусаны именно мной. Я никогда не вел с девушками себя грубо, но именно на ней, хотелось оставить клеймо. Чтобы завтра видел это ублюдок врач, чтобы поутру, когда бы она собралась чистить зубы, вспомнила обо мне.

— Щукин, ты вообще слышишь, о чем я говорю?

И пусть, когда я родился, ты уже ходила в школу, но ты ошибаешься, Вика, если думаешь, что я настолько глуп.

— Извини, конечно, не повторится, я просто вспомнил о Марине, и мне стало так грустно.

Каждое мое слово сочилось желчью и попадало четко в цель. Виктория Юрьевна, милая, иногда через боль проще осознать, что же с вами происходит.

— Отлично.

А девочка умела драться. На секунду представил ее на льду. Именно с таким характером становятся чемпионами.

— Отлично.

Передразнил я, и как ни в чем не бывало, открыл крышку ноутбука, тем самым показывая, что разговор окончен. Впервые с ней, я ощущал себя победителем.

Девушка фурией вылетела за дверь, хлопнув ей так, что штукатурка над дверью пошла трещиной.

Телефон завибрировал, звонил брат.

— Дим, привет. Как мать?

С ходу выпалил я, прерывая ход его новостей.

— Мать переживает, но держится. Игру смотрел?

— Спрашиваешь! У вас отлично выходит играть и без меня.

— Брось! Лучше расскажи, как лечение? Как та строгая девушка врач? Как она тогда Кисляка отшила, прелесть!

Пальцы непроизвольно сжали трубку до хруста. Это ненормально так ревновать человека, который никогда принадлежать тебе не будет.

— Терпимо, братух. Береги мать, мне пора на процедуры.

Отключился первый. Брат слишком хорошо меня знает, и мог заподозрить, что я чего — то недоговариваю.

Отшвырнул аппарат и рухнул в постель. Какое же это омерзительное чувство, ощущать себя беспомощным! Пошевелил ногой, все еще дико больно.

— Пять, — по привычке прошептал я.

Девочка дрессировала меня, как ручную крысу. И это уже было слишком. Я капитан, я привык все держать в своих руках. Взрослая, сильная, самостоятельная?

Да и черт с ней!

Я о многом хотела поговорить. Но знала, что ему будет больно. Поэтому я зарыла это в себе — пусть мне будет больно.

Джонатан Сафрон Фоер.

С руки стекала кровь, я с силой ударила ей о стену. Идиотка, фирменная идиотка у которой напрочь отсутствует врачебная этика. Это ж надо было придумать заснуть с ним.

Поднявшись в комнату, я сразу рухнула на кровать, как подкошенная. Тело было ватным, и каким — то перегруженным. Сил не было, словно меня высосали через трубочку. В голове гудело, болели губы, руки, ноги, все тело.

Мне было страшно. Впервые за столько лет, мою грудь вновь сжимали липкие паучьи лапки страха. Я боялась потерять себя, потерять уважение учителя, потерять доверие своих пациентов. Если чувства выглядят так — вытесняя тебя, и забивая с ног до головы сладкой ватой, то в топку их такие чувства.

Я не знала, что делать. Звонить Вознесенскому не вариант, я не желала испачкать светлого человека такими странными чувствами. Маме? Я точно знала, что она ответит — конечно же, девочка, люби, если любится. Ведь она была всегда и во всем за меня.

Подруг у меня не было, у красивых женщин вообще не бывает подруг, а если эта женщина еще и умная, то это конец всему. Таких женщин боятся, как огня. Мужчины за то, что опасаются обжечься, а женщины, боялись нас, опасаясь того, что мы заново сможем воспламенить их мужчин.

Как это, иметь свою команду, любой из которых готов прийти тебе на помощь? Пожалуй, так бывает только у искренних и добрых людей. У людей способных вести за собой и вызывать доверие. А я же самостоятельно отгораживалась от рук помощи протянутых мне, кем бы то ни было.

После ухода отца, я надломилась. Пятилетней девочке сложно осознать, что вот он был у тебя, а потом наступает вечер, ты слышишь их крики и хлопает дверь. Минуты тишины и маминых рыданий. Твоя жизнь переворачивается, и ты начинаешь видеть мир под другим углом. Мир, искаженный осколками от стекол твоей розовой с блестками мечты. Издевательства в школе, ведь отца нет, чтобы заступиться. И ты учишься драться сама, уметь бить словом, взглядом, делом. И ты взрослеешь с ощущением дикой пустоты. Которую ничем не заполнить, которую можно лишь схоронить, лет через восемьдесят самой с собой в могиле.

Мама всегда повторяла, что однажды кто-нибудь обнимет тебя так крепко, что все сломанные кусочки соберутся воедино.

Не собрались мама, а все стало только еще хуже!

— Да?

Николай Константинович ответил на третьем гудке.

— Добрый вечер, как вы?

— Вика? Что — то случилось?

Посмотрела на часы, какой же вечер, уже пятнадцать минут первого ночи. Стало стыдно еще больше, и захотелось нажать на отбой.

— Вика?

— Да, я хотела поговорить о Егоре Щукине.

— Я слушаю.

Минута тишины, минута на то, чтобы прийти в чувства и как можно лаконичнее объяснить свою проблему.

— Я больше не могу заниматься с парнем.

— Почему, я могу узнать?

Между нами холодно, очень холодно. Зимняя стужа. Учитель не приемлет слабости с моей стороны. Нельзя отказываться от начатого дела. Мы в ответе за тех, кого приручили.

— Да, у меня не получается.

— Причина?

Откашливаюсь. Горло сушит, и говорить становится все сложнее.

— Не можем найти общий язык.

— Это реальная причина, Вика?

Врать не хотелось, да признаться, я и не умела.

— Нет, не все.

— Говори, девочка моя. Я сделаю все возможное, чтобы понять тебя.

— Я влюбилась в парня, Николай Константинович. И это мешает мне рассуждать здраво о его здоровье. Понимаете, почему я не могу, заниматься им?

Учитель какое — то время помолчал. Я испугалась, что вот он момент — я разочаровала его окончательно и бесповоротно.

— Виктория, порой я забываю о том, что ты еще так юна, девочка моя. Но я искренне рассчитывал на то, что ты понимаешь, что любовь не помеха к исцелению. Любить или нет мальчика, дело твое и сугубо личное, а вот вылечить его можешь только ты. Парень привязался, и заменить тебя сейчас другим или другой оттолкнет парня. Понимаешь, о чем я?

— Но….

— Вика, ты здоровый и умный человек, пожалей парня. Ты вполне можешь справиться с чувствами сама, а вот он с болезнью не в силах остаться один на один.

Он был прав, а я поступала эгоистично.

— Так как? Я заказываю билет, и жду тебя на чай или еще поборемся?

Я улыбнулась, да у меня не было родного отца, но у меня был самый мудрый человек на этом свете, верящий в меня, любящий.

— Я остаюсь. Но с чего начать?

— Я не знаю, что у вас произошло, и догадываюсь, что пытать тебя бесполезно. Но вот что я тебе посоветую, не бойся ранить его сердце девочка. Ты не кардиолог. Лечи его тело, а не душу. А парень если не глуп со своими чувствами справится сам.

Разговор был закончен, а я еще долго сидела, смотря в одну точку. Решение не желало ко мне приходить без боя.

Не раздеваясь, я легла спать, сон сморил меня почти сразу, и спала я в жуткой темноте, без сновидений.

С добрым утром меня!

Я неотрывно смотрела на свое отражение в зеркале и пыталась замазать бальзамом для губ отпечатки стычки с Егором. Это злило меня и придавало решительности. С этим пора завязывать. И ведь глупый мальчик сделал это специально, некая провокация с его стороны.

Черт побери, это моя карьера, я долгие годы пахала на то, чтобы добиться твердой почвы под ногами и уважения к своей персоне. И я тоже умею злиться. Редко, но лучше не доводить меня до таких низов.

Хирургические формы бывают разными. На этот раз я надела короткую белую юбку и блузку в тон. Безвкусица полная и обычно так я одевалась на советы, поверх непременно накидывая халат. Это женственный наряд, но сковывающий все тело. Но сегодня пришлось обойтись без него. Высокий каблук плетеных босоножек. Волосы вытянула плойкой и оставила распущенными. Не поленилась даже накраситься.

Нелепый вид, я не привыкла пользоваться внешностью, для проживания на этой планете, мне вполне хватало мозгов.

Взяв в руки стетоскоп и рабочий блокнот я, мерно цокая каблучками, направилась в свою палату.

— Виктория Юрьевна, доброе утро.

На посту сидела медсестра, которую я видела уже пару раз, но так и не запомнила ее имени. А зря, поскольку миловидная блондинка, улыбалась мне вполне искренне.

— Доброе, — прищурилась, вглядываясь в бейджик, — Ольга. Как Егор вел себя с утра?

— Вроде бы, как всегда. Позавтракал, сделал назначенные процедуры. Даже стал идти на контакт.

— Хорошо, спасибо.

Дверь в палату, я открыла с грохотом, ведь у меня были сильно заняты руки. Тяжкий груз для меня больничная карта и блокнот с ручкой.

— Доброе утро.

Я даже не взглянула в сторону Егора. Окинув взглядом в начале обстановку палаты, стойку с капельницей у койки и медленно скользя взглядом по проводку инъекционного материала перешла на руку парня. В него вливали столько всего, что на внутренних сгибах его предплечий образовались, синя — черные синяки.

Мы так хрупки, вновь подумала я.

— Доброе.

Парень ответил лишь тогда, когда я взглянула ему в лицо.

— Куда — то собрались?

Издевка. И так легче, видя искренние эмоции на его лице, я бы отступила, а так даже легче.

— Да, ко мне приезжает парень из дома.

Слова сами по себе выглядят комично, а срываясь с моих губ были похожи на клоунаду. Но сказанного не воротишь.

— Понятно.

Отлично. Стена, кирпичик за кирпичиком, настанет момент, когда она воздвигнется с наш рост и это будет точкой.

— Процедуры через полчаса. Приготовься.

— Буду готов, через полчаса.

Елейно улыбаюсь. А парень удивляет меня все сильнее. Никаких истерик и уговоров, ведет себя так, словно ничего и не было. Если даже в восемнадцать у него есть на это силы, то в свои двадцать пять, я просто обязана быть хладнокровной.

И я, еще раз улыбнувшись, выхожу из палаты.