Предложения со словом «диметродон»

Ведь взрослый тамбакарнифекс был вынужден охотиться разве что на оробатесов, тогда как матёрый диметродон вполне мог справиться и с трехсоткилограммовым эдафозавром, в несколько раз превосходившим его по весу!..

– Самосохранение живой материи – величайшее из эволюционных приобретений, не так ли? – лениво размышлял он вслух, а я соглашался, брезгливо рассматривая других греющихся диметродонов, явных эфемеров и нам не конкурентов.

Ночь всё сгущалась, расцвечивая тьму мириадами сияющих звёзд, и по мере наступления прохлады движения тамбакарнифекса замедлялись – однако к тому времени, как она решилась отползти от туши и занять место для отдыха в тени скальной гряды, старому диметродону осталось лишь дообгладывать позвоночник, сдирая те немногие куски мяса, до которых не смогли достать зубы более крупного хищника.

И всё это время диметродону приходилось сидеть впроголодь, холодному и неподвижному, лишь время от времени поднимающему голову, чтобы окинуть открывающийся снаружи вид мутным взором и почти тут же вновь погрузиться в спасительную дремоту.

По схожим причинам относительно везло ещё одному темноспондилу – короткохвостому аспидозавру, большую часть времени проводившему на суше и занимавшемуся охотой на насекомых, моллюсков и прочую мелочь… но если уж и существовало в этом мире хоть одно существо, которое могло воспринимать эриопса не как угрозу, но больше как соперника или даже жертву, то это тот самый зверь, ради которого и стоило вообще мочить ноги, забираясь в этакое болото: крупный, зубастый, относительно резвый и агрессивный, он был доминирующим хищником своей эпохи, этаким тираннозавром раннего пермского периода… и, скажу откровенно, именно на четвероногого тираннозавра диметродон и походил больше всего.

Благодаря «парусу» времени на это занятие у диметродонов уходило сравнительно немного: если существо аналогичных размеров, но без «паруса», вынуждено было бы валяться на солнышке не меньше трёх-четырёх часов, чтобы повысить температуру тела хотя бы на несколько градусов, этому хищнику было довольно срока вполовину меньше, и многие другие обитатели поймы ещё только начинали переходить к дневной активности, а «живой парусник» уже спустился со своего древесного насеста и, опустившись в воду, неторопливо поплыл на соседний берег, изгибаясь всем своим длинным буро-полосатым телом.

Даже молодой диметродон, существо совсем не микроскопических размеров, наелся в тот раз до отвала, и после его трапезы на костях оставалось ещё немало съестного… но, видимо, не настолько много, чтобы кормить всех местных плотоядных в течение нескольких дней, поскольку, когда хищник всё же добрался до знакомого места, то не увидел ничего кроме вытоптанной земли, нескольких клочков шкуры и пары слишком крупных костей, что не смогли уместиться ни в чьём объёмистом желудке.

Понюхав землю, дабы убедиться, что запах крови безвозвратно исчез, диметродон какое-то время простоял неподвижно, словно о чём-то раздумывая, после чего равнодушно отвернулся и зашагал обратно, к середине долины – на поиски новой дичи.

Разочарованному диметродону же осталось лишь негромко фыркнуть, после чего, подгоняемый усиливающимся ветром, он был вынужден свернуть свою неплодотворную экскурсию и вслед за исчезнувшей добычей потянуться выше по течению, намереваясь переждать непогоду в одной из многочисленных пещер, выточенных дождями на горных склонах.

То, что для одних становилось трагедией, другим обеспечивало безбедное существование, и в ближайшие пару месяцев на речных берегах будет не протолкнуться от хищников, так что даже взрослые диметродоны, обычно не жалующие соседей, вполне мирно уживутся на одной территории, не особенно порываясь отхватить у сородича половину хвоста!

Более активным диметродонам, привыкшим к обилию крупной добычи, просто некем было удовлетворить свои хищнические аппетиты, а поскольку «сбавить обороты» и перейти к менее энергозатратному образу жизни они не могли, выход оставался только один: уменьшиться в размерах.

Таким образом они сумели выжить в этой сухой саванне, пусть и потеряв лидерство среди плотоядных – германские диметродоны заняли позицию «шакалов», охотников на сравнительно мелких и подвижных животных, до которых редко дотягивались когти неповоротливых тамбакарнифексов.

Пробуждаясь от ночного оцепенения ещё на рассвете, эти «парусные» хищники вовсю пользовались своим преимуществом во времени, так что обычно с тамбакарнифексами они и не сталкивались – когда «вараны» только-только приступали к дневной охоте, сытые диметродоны уже укладывались на отдых – однако, как говорится, под луной не бывает ничего постоянного.

Похожая на большеголовую саламандру георгенталия или массивный тюринготирис, охотник на древних тараканов – все они значились в меню вечно голодной сеймурии, так что, будь эта зубастая бестия жива, молодая самка тамбакарнифекса, не говоря уж о дряхлом диметродоне, не рискнули бы на неё даже оскалиться!.. – однако прошлой ночью улыбок судьбы хватило не на всех, и наводнение, едва не утопившее одного и покалечившее другую, третьей переломило шею и бросило гнить под внушительным слоем песка и грязи.

Их интересовал лишь сегодняшний день, поэтому ножеобразные, загнутые подобно змеиным зубы тамбкарнифекса безжалостно вспороли шкуру сеймурии, добравшись до утробы, и вертевшийся поодаль диметродон смог лишь издать невнятный вздох, когда дивный запах окровавленных потрохов разлился в вечернем воздухе.

В отличие от беззаботной рептилии, готовой прижиться хоть на голой земле, диметродон относился к выбору логова более придирчиво, и этот старик ещё долго, долго не сможет найти подходящее место, чтобы назвать его «своим», так что, волей или неволей, придётся ему какое-то время держаться рядом с тамбакарнифексом, как рассчитывая на то, что более крупный хищник отпугнёт от его персоны возможных противников, так и лелея скромную мечту рано или поздно отведать-таки «запретного плода» – мяса из туши своего самого безжалостного врага.

Впрочем, не стоит обманываться: она не питала к диметродонам ненависти – это была естественная реакция на потомство конкурирующего хищника… при этом не обязательно чужой породы, и если бы она нашла кладку соплеменницы, вполне могла поступить с ней так же, причём без малейших раздумий!

Избегая всех подводных камней – желудков прожорливых сеймурий и головастых земноводных тамбахий, зубов свирепых диметродонов и собственных сородичей, через разъярённые волны наводнения и испепеляющий мор очередной засухи – вперёд и вперёд, как бы ни было больно.

Привыкший вечно убегать, он даже не стал разбираться, что его напугало – как жаворонок взвивается на крыло, если поблизости загремят расписные фазаньи крылья, так и эудибам ловко перемахнул через проконопаченные грязью булыжники… и едва-едва не натолкнулся на чью-то влажно дышащую голодом зубастую пасть! – однако в последний момент успел вильнуть в сторону, слегка мазнув хвостом по подбородку старого диметродона, слишком поглощённого наблюдением за раненым тамбакарнифексом, чтобы обращать внимание на всякую мелочь, снующую под ногами.

Если тамбакарнифекс мог лишь резать и отрывать, диметродону вполне по силам было разгрызать некоторые не слишком крупные кости, так что ему удалось кое-как набить живот, после чего от несчастной сеймурии остались лишь клочья шкуры да массивный череп, валяющийся на забрызганной кровью почве.