Собачонка, тая от злости, подкатывалась мне под ноги.
Мерлушечий халат ожесточённо прикрыл её своей страшною метлой.
Старичок этот, один из излюбленных теперешних типов деревни – тип кулака с обличьем, так сказать, «религиозно-нравственным» – сидел всё время в тёмном уголке вагона, в том месте, где скамейки прислонены не к окну, а к глухой стене; сидел он в соседстве с таким же благообразненьким соседом той же хитрой породы, с таким же постно-хитрым лицом и в таком же опрятненьком
мерлушечьем тулупчике.
Когда дядя, в
мерлушечьем рединготе, прибежал во флигель, в тревоге, он уже застал меня только одного.
Какой-то человек в
мерлушечьем халате, с кокардой на фуражке, вероятно хозяин дома, пользуясь ночною темнотой, – нисколько не компрометируя значка, рекомендовавшего его благородную породу, мел двор.