В-третьих, с этих позиций надо было преодолеть кантианское и
неокантианское понимание познания как научного.
Неокантианский юридический нормативизм даже не сравнивал то, что есть, с тем, что должно быть, но усматривал задачу науки в описании того правильного, к которому нужно стремиться.
В основу
неокантианской философии культуры легла аксиология (философское учение о ценностях).
Этим определением авторы противостоят различным редукционистским определениям предмета логики (с. 47–53) и, главным образом,
неокантианской традиции, согласно которой логику следует определять как науку о законах правильного мышления.
Среди них: придание морали первостепенного значения среди различных сфер социальной жизни; необходимость и возможность её научного изучения;
неокантианский подход, соединяющий естественно-научный детерминизм с присущей морали идеей свободы; стремление объединить идею священности человеческой личности и идею социальной солидарности и т. д.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: пиар-эффект — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Одни идеалисты искренне интересовались
неокантианской эпистемологией; внимание других было поглощено созданием философских основ либерализма; третьи стремились к возрождению естественного права в качестве основы российской судебной системы (в те времена эта идея была предметом широкой дискуссии).
Подобным нормативистским методом в первой части книги критикуется
неокантианское понимание логики как науки о законах правильного мышления, этим же методом во второй части критикуется методология релятивизма, историцизма, марксизма, психоанализа, а также эволюционизм в антропологии и истории и ряд других гуманитарных дисциплин.
Когнитивно-информационная теория сыграла ключевую роль в современном познании, позволив преодолеть односторонность традиционных
неокантианских и позитивистских схем.
После медленного развала гегелевской системы на смену ей выступило
неокантианское философствование; оно, однако, целиком развивалось в виду великих развалин.
Данное явление впервые было выявлено учёными
неокантианской школы на рубеже XIX–XX вв.
При этом с последовательно
неокантианской точки зрения можно толковать скорее об отношениях человека и мира – причём в сознании самого человека, – но вовсе не о характеристиках «мира в себе», к тому же деформированного гипотетическим отсутствием познающего субъекта…
Надо сказать, что
неокантианские концепции образования нередко получали упрёки в избыточном систематизме.
Неокантианство как определённое направление сошло с философской сцены в период между двумя мировыми войнами, однако
неокантианский проект философии продолжает сохранять свою «парадигмальную» значимость в области профессиональной философии.
Западные и российские марксисты пытались в
неокантианском духе разрабатывать новую философию марксизма.
Другие подходы в рамках аналитической традиции хотя и не следуют строго указанному
неокантианскому положению, но тем не менее рассматривают правовую реальность прежде всего посредством логических правил, опосредованных языком, т. е. представляют её как «отображение правовой реальности в юридическом языке».
Различие состоит только в том, что в
неокантианских моделях мир познаётся с помощью теоретического разума, а в герменевтической традиции он познаётся на основе предмыслительных глубинных структур психики человека, предшествующих различным видам индивидуального и группового мышления, таким как мифология, магия, обыденное и научное сознание и т. д.
Это означает и поворот от социальной повестки дня к научно-философской, а также возврат к мышлению источника и субъекта, но без метафизики и, скорее, в
неокантианском ключе.
Последующее развитие науки и культуры XX в. показало, какие фундаментально важные следствия имела и констатация этого разделения, и достаточно широкое распространение
неокантианской парадигмы, для менталитета людей науки.
Таким образом, с 1876 года он активно участвует в
неокантианском движении.
Критическое преодоление данного представления проходило главным образом на основе
неокантианского противопоставления наук о природе и наук о культуре.
Поэтому обращение к ключевым фигурам
неокантианской философии в настоящее время продиктовано не только историческим интересом: изучая работы старых неокантианцев, мы можем лучше понять самих себя.
Однако любой такого рода «научный факт» требует со стороны философии обоснования своих условий возможности, а любая научная теория – обоснования своей общезначимости,что и образует второй элемент
неокантианского метода трансцендентального или критического обоснования.
Интересно, что даже перейдя на позиции религиозной философии и отдалившись по своим глобальным мировоззренческим позициям от
неокантианских стратегий, некоторые из участников этого сборника время от времени применяли аргументацию, заимствованную у неокантианцев.
Нельзя сказать, что «Логос» придерживался исключительно
неокантианской направленности: в журнале публиковались и культурологические труды, и работы представителей феноменологии или даже мыслителей, близких религиозной философии.
Но таким образом получается, что свобода человека – это некая проблема, «не дана, а задана», выражаясь
неокантианским языком, и решать её нужно каждый раз заново, в каждом случае.
Используя
неокантианскую терминологию необходимо признать, что биология относится к наукам генерализирующим, то есть изучающим индивидуальное ради общего.
Система
неокантианской аксиологии, несмотря на ряд проблем, связанных с решением вопросов о влиянии ценностей на познавательный процесс, а также факторов создания общезначимых ценностей и в наши дни остаётся самой взвешенной попыткой философского обоснования фундаментальных принципов учения о ценностях.
Неслучайно поэтому «легальные марксисты» предпочли диалектике
неокантианскую философию.
Однако понимание субъективного права как «известной сферы свободы» в советской науке было основано на критической оценке кантианского и
неокантианских учений, которые, как тогда писали, допускают «разрыв и противопоставление свободы человеческих поступков – внешней свободы – внутренней нравственной свободе воли».
Для этого нужно прежде всего вместе с ним пройти снова по пути
неокантианского ученичества, увидеть, в чём он соглашается со своими учителями, а где спорит с ними.
В то же время другие представители
неокантианского и герменевтического направлений в философии начинают анализировать бытие и создавать о нём представления с точки зрения субъекта, который является элементом универсума и одновременно с этим парадоксально существует отдельно от него.
Смешение
неокантианского и позитивистско-прагматического подходов является своеобразным.
Учитывая, что власть по своей природе есть ресурс прав и обязанностей, следование
неокантианской доктрине требует регулярного увеличения объёма власти (инфляции власти) и количества допущенных к ней лиц.
Он проявился в отказе от системности концепции мировой истории, в отрицании за историей звания полноценной науки (известное противопоставление наук о природе и наук о духе, выдвинутое в германской
неокантианской философии истории начала XX в.), отрицании сравнительного метода как способа познания общественных закономерностей и явлений (как идиографических – неповторимых и уникальных), наконец, в отсутствии единых критериев доказательности в гуманитарном познании.
Источниковедческая парадигма методологии истории, которая рассматривается в данной работе, в своей философской основе несомненно преодолевает
неокантианское релятивистское понимание проблемы «субъект-объект» познания.
Это попытка заменить наивную концепцию науки, согласно которой познание заключается в наделении реальности, существующей независимо от нас в виде психического отражения, на в целом
неокантианскую идею познания, согласно которой познаваемый объект возникает только в процессе познания, но не существует независимо от него и лишь постигается им.
Особенность
неокантианской точки зрения приводит к следующему выводу: "Тотальность реальности есть нечто нереальное, впервые реализуемое в том смысле, что как тотальность она принадлежит к тому, что действительно, т.е. образует ценность".
Общим для всех
неокантианских школ является убеждение, что мы не способны постичь реальность так, как считает наивный реализм, то есть, что мир красок и звуков не существует независимо от нас, так как мы слышим и видим его.
Интересно, что собственно для
неокантианской традиции подобное задание выглядело «подозрительным», поскольку мировоззренческая система может выходить за рамки критической философии, включая и метафизические моменты, и элементы веры, являясь неопровержимой и недоказуемой.
Наука не привносит извне или из идей познающего субъекта системности в первозданный хаос (что происходит, например, при
неокантианском подходе к наукам о культуре).
Многие проекты «когнитивной социологии», возникшие на волне «когнитивной революции» 1970—1980-х гг. и последовавшего за ней бурного роста популярности соответствующей терминологии, по сути являлись не чем иным, как реконфигурированным в новых терминах наследием того самого
неокантианского проекта социологической реконструкции «исходных предположений» и «ментальностей», который разрабатывался в классической социологии знания и предполагал скорее игнорирование, нежели освоение методов и результатов эмпирически ориентированной когнитивной науки.
В этом случае между герменевтическими и
неокантианскими моделями не существует различий.
Оно придаёт этой части его работы особенно обособленный характер, но в то же время обеспечивает ей особое положение в
неокантианском движении.
Обращает на себя внимание то, что в соответствии с кантовской и
неокантианской философией в ранних конституционных актах, принятых в конце XVIII столетия, характеристики субъективного права через понятие «свобода» имеют соответствующие признаки.