Имеются более ранние летописные упоминания псковского веча в летописях, но их сложно твёрдо датировать в силу того, что
летописные рассказы могли возникать и существенно позднее описываемых в них событий.
Это понятие фигурирует в
летописном рассказе дважды, но в совершенно разных значениях.
Дальше
летописный рассказ приобретает совершенно фантастический характер, плохо сообразуясь с законами физики.
На основании этого
летописного рассказа немецкие историки пришли к выводу о том, что славяне были диким, необразованным народом, неспособным создать свою государственность.
Среди учёных бытует устойчивое сомнение в реальности
летописного рассказа.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: фунгицидный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Выявить какой-либо византийский прототип
летописного рассказа об аварском иге над дулебами не удаётся.
Речи действующих лиц повествования, по его мнению, являются характерной особенностью
летописного рассказа и повести.
Несмотря на разноголосицу чувств и интересов, на шум и толкотню описываемых событий, в
летописном рассказе нет хаоса: все события, мелкие и крупные, стройно укладываются под один взгляд, которым летописец смотрит на мировые явления.
Даже краткий
летописный рассказ приводит молитвы и размышления святых князей, долженствующие объяснить их почти добровольную смерть.
При всей перспективности текстологических поисков, несомненно, способных приоткрыть завесу над тайной появления тех или иных элементов
летописного рассказа о происхождении славян, не стоит забывать, что в целом этот рассказ является отражением того самого социального знания, которое являлось отражением вышеупомянутого культурного единства Slavia Christiana.
С точки зрения конструкции
летописного рассказа примечательно и то, что ниже, под 987 годом, «латинянам» предъявляется совсем иной перечень претензий.
Помимо соображений текстологического характера, побудивших исследователя считать названную статью новгородской летописи целостным историческим произведением, восходящим к древнейшему этапу формирования русской исторической традиции, в обоснование интерпретации
летописного рассказа именно как «origo gentis» Стефанович привёл ещё одно важное соображение.
Разобравшись с такими оценками, мы лучше поймём смысл
летописных рассказов о начальных этапах становления древнерусского общества и государства.
Не обошлось без недоразумений и при истолковании
летописного рассказа о погребении княгини-христианки.
Однако историки не были бы учёными, если бы так легко приняли на веру все обстоятельства вышеизложенного
летописного рассказа и не занялись бы его всесторонней проверкой.
Из
летописного рассказа видно, насколько сильной была у полян власть родителей над детьми.
Данное предложение является одним из наиболее дискуссионных фрагментов
летописного рассказа.
Не находит подтверждения
летописный рассказ о призвании варяжских князей и в древнерусских источниках, прежде всего в тех, которые наиболее близки по времени к IX в.
Однако возможно в основе
летописного рассказа лежат вполне реальные события, лишь неверно истолкованные составителем летописи.
Внимательное рассмотрение связи, в которой стоит этот перечень к общему ходу
летописного рассказа, приводит, однако, к мысли, что он внесён в «Повесть» позднее и что в её первоначальной, для нас утраченной, редакции его могло и не быть.
Дело в том, что
летописный рассказ имеет характер довольно свежего исторического воспоминания.
Вопрос о содержании
летописного рассказа о призвании варягов даже в самое последнее время неоднократно рассматривался исследователями в интересующем нас аспекте.
Историческое исследование по свойству своему составляет совершенную противоположность безыскусственному
летописному рассказу.
Акт совместного призвания ими князя и заключённые в
летописном рассказе признаки существования их политического союза говорят о сложении к середине IX в. на северо-западе значительной межэтнической конфедерации.
Ах, почему я не «человек жизни», который «в грубейшем
летописном рассказе умеет открыть могучий пульс сиюминутного существования и перенести его на свою сцену»?
Причём легко заметить, что
летописный рассказ пронизан глубокой иронией.
К тому же
летописный рассказ противоречит широко известному гостеприимству русов, о котором с большой похвалой отзывались средневековые арабские писатели, и не только они.
Я как будто услышал чей-то
летописный рассказ или увидел распахнувшийся передо мной титульный лист старинной хроники: «Питиё по-шведски».
Но в
летописных рассказах нет путаницы и противоречий, какими полно донесение углицкой следственной комиссии.
Как бы мы ни относились осторожно к этим данным (ведь первое упоминание города означает, что возник он раньше, но насколько – определить невозможно; обычная предпосылка, «незадолго», может вызывать сомнение ввиду случайности указания на тот или иной пункт в ходе
летописного рассказа), всё-таки трудно отказаться от представления, что в эту пору возникает ряд новых городов или достигает большего значения ряд населённых пунктов, может быть, и старых, но более мелких.