Но покидает он эти места, будто одержимый
любовным недугом, с каким-то совсем новым пониманием, с горечью разъединения и ощущением внутреннего разрыва.
– Люди говорят,
любовный недуг трудно исцелить, но я постараюсь тебе помочь. Ты главное – надейся и жди!
А если заболевший
любовным недугом не пытается излечиться, а хочет достигнуть желаемого при помощи сверхъестественных сил, то это уже недопустимо.
Но поражённому
любовным недугом кошачьему «Ромео», эти аргументы были, что горох по стенке.
Это «совпадение» симптомов лихорадки с симптомами
любовного недуга отчасти объясняет привилегированное положение горячки в литературе русских сентименталистов.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: амнистирование — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Довольно примечательно, что римский философ, живший более двух тысяч лет назад, даёт описание
любовного недуга, который мы с лёгкостью узнаем.
А страдающая
любовным недугом дама вновь бежит на свидание к «возлюбленному», чтобы в сто первый раз объяснить ему, что собралась от него уйти.
Что не мешает людям, «поражённым» такого рода
любовным недугом, с огромной благодарностью вспоминать о сомнительных, осмеянных, раскритикованных рассудком ситуациях чрезмерных любовных восторгов, потому что они выдвигают безумные критерии и помогают хотя бы на время вырваться на свободу тому, что казалось нам таким необходимым и как бы само собой разумеющимся до того, как мы научились ориентироваться в реальной действительности.
Наверно, Лукрецию стоило отнестись к
любовному недугу посерьёзней.
Всё, вроде, правильно, но возникает вопрос: какой
любовный недуг имеется в виду?
Сказочник рассказал историю про эмира, страдавшего
любовным недугом, и про жену водовоза, которая излечила его.
Часть II («Диагностика») рассматривает проблему интерпретации, традиционно поднимаемую
любовным недугом, когда диагносту приходится полагаться на внешние симптомы, чтобы обнаружить внутреннее эмоциональное потрясение больного.
Иными словами, я подробно рассматриваю те периоды, которые благоприятствуют медикализации
любовного недуга и стремятся более полно исследовать философские аспекты топоса любви как болезни (прежде всего его соотносимость с проблемой взаимодействия тела и души).
Наряду со всё более медикализированным и анатомически конкретным изображением любовных страданий, литература русских сентименталистов в те годы находилась в поисках более точного медицинского эквивалента
любовного недуга.
Литература того времени обычно предлагала два варианта
любовного недуга, различающихся как по своим патологическим формам, так и по нарративным возможностям.
Напряжение между таинственным
любовным недугом – подлинным диагнозом – и обычным физическим заболеванием напоминает контраст между «болезнями души» и физическими патологиями, характерными для психологической модели диагностики.
Точно так же и в русской повести XVII века лечение
любовного недуга осуществляется благодаря мистическому знанию волхва и дьявола, а не научной, медицинской компетенции.
Более того, романтические репрезентации
любовного недуга подчёркивают глубокий разрыв между означающим и означаемым в семиотике любви как болезни: здесь внешние симптомы совпадают с симптомами физического заболевания, но при этом не раскрывают сути состояния и даже искажают её.
Оставались упёртые, упрямые, поражённые
любовным недугом, которые исполняли мои желания на лету.
Ещё один термин, повторяющийся при описаниях
любовного недуга, – «нравственный».