Долго-долго, в сильное увеличительное стекло, надо смотреть на безобразную, разнородную груду земли, людей и их действий, на этот человеческий хаос, чтобы, наконец, поймать в нём трепещущую точку, поймать, вонзиться взорами и уже не выпускать потом ни на минуту из виду; с напряжённым вниманием подмечать её тихое, медленное, постепенное увеличение, все эпохи, или, лучше, моменты развития, пока, наконец, через много-много лет, много времени, точка эта обозначится, забьётся жизнью, установится на своём месте,
оденется плотью, обретёт лицо, укрепится костьми и начнёт действовать.
Их знания, полученные при падении, открыли глаза лишь на то, что они
оделись плотью, то есть жизнь их заключилась только с плотью, ради неё они и стали жить.