Хроники изданы в старых или новых, но прекрасно выполненных переводах, что значительно облегчает работу
российских историков.
Большинство
российских историков и исследователей сходятся на том, что девочка появилась на свет вне законного брака.
Особое внимание
российских историков сейчас вызывает и цивилизационный подход, позволяющий выявить самоценность нашего общества, его место в мировой истории и культуре.
Это порождает опасения, что, разрабатывая норманнскую теорию,
российские историки немецкого происхождения хотели возвеличить германские народы за счёт унижения славян.
Выявляя параллели между европейским прошлым и российским настоящим, поколение
российских историков, специализировавшихся на различных аспектах европейской истории и достигших зрелости в пореформенный период, обращалось к сравнительной методологии как средству для обнаружения исторических уроков, которые позволили бы понять общественные и экономические изменения, последовавшие за отменой крепостного права в 1861 году.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: снегоочистка — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Но, если
российские историки могли почти одновременно и предлагать новые концепции, модели, и прибегать к «простой реконструкции прошлого», то их украинские коллеги, если придерживаться подобной терминологии, должны были заняться «конструированием».
Помимо вышеуказанных работ, проблема украинизации нашла отражение во многих трудах
российских историков, так или иначе затрагивающих события первых десятилетий советской власти.
Это неоднократно отмечали
российские историки и историки других стран.
Тем более, что российские юристы не располагают для этого реальными и обоснованными аргументами, а ведущие
российские историки в области катынской проблемы, как правило, отстаивают польскую точку зрения.
При этом надо отметить, что в настоящее время
российские историки всё чаще обращаются к дореволюционным традициям.
Дореволюционные
российские историки уделяли значительное внимание вопросам степного пограничья.
Можно обложиться книгами выдающихся
российских историков и, перелистывая увесистые книжные тома, страницу за страницей, познать с древнейших времён и до сегодняшних дней разное по наполненности, прошлое нашей страны.
Прошло 200–250 лет со времени появления подобных версий; исследователями последующих поколений, казалось бы, опровергнуты многие суждения, высказанные на заре становления исторической науки, причём к мнениям
российских историков присоединились и зарубежные исследователи, однако «традиции» оказались хоть и неисторичными, но живучими.
История британских политических партий и течений в последние десятилетия была предметом исследования
российских историков.
Но одновременно тут кроется и другой парадокс. Ведь почти никто из официальных
российских историков не использует этот документ в своих исторических работах!
Определённый вклад в изучение теоретического наследия британской социальной антропологии внесли
российские историки, философы, социологи, логики и специалисты в других областях обществознания, хотя среди их работ нет крупных трудов, специально посвящённых этой научной дисциплине.
Советские и
российские историки всегда считали нэпманов изгоями.
Падение железного занавеса существенно расширило представления всех
российских историков архитектуры о зарубежном контексте – и через книги, и через осмотр памятников.
Проблемы, связанные с историей отечественной системы пенитенциарной системы рассматривались в работах
российских историков права.
Самые интересные сведения современные молодые
российские историки находят в архивах.
Поэтому давайте посмотрим, что же обозначает сам термин «военная демократия», откуда он взялся и почему получил такое широкое распространение в среде именно
российских историков.
Мало кто из
российских историков занимался войной 1805 г. в подобном ключе.
Однако, в отличие от западной социологической традиции, подобные направления (феноменология, структурализм, интеракционизм) не рассматриваются
российскими историками науки в качестве её теоретических источников.
Это был выдающийся общественный деятель, крупный московский предприниматель, известный
российский историк, меценат и благотворитель.
У
российских историков спецслужб на этот счёт собственное мнение.
Увы, на этот главный фундаментальный факт с точки зрения психологии и менталитета кочевников
российские историки обращают мало внимания.
Членам бюро, как они заявили, было бы интересно узнать, как
российские историки сегодня оценивают русскую революцию.
Значительное внимание к изучению древнегреческой религии уделялось также со стороны
российских историков.
Принципиальное отличие обозначенного подхода от теоретических изысканий и выводов
российских историков обнаруживается сразу и достаточно выпукло.
Генерализующая парадигма исторической науки XIX–XX вв. позволяла
российским историкам обходиться простым пересказом любого сложносоставного нарратива.
Эта часть работы опирается как на достижения
российских историков, так и на собственный исследовательский опыт и разыскания авторов.
Наибольшее число приверженцев среди
российских историков приобрела тоталитарная концепция, подразумевавшая отрицание принципиальной разницы между политическими системами 1920-х и 1930-х гг.
До сих пор норвежские и
российские историки спорят, кто же впервые открыл этот архипелаг.
Получив более широкий доступ к архивным материалам, используя новые методологические подходы,
российские историки подготовили целый ряд работ, в которых достаточно полно и объективно анализируются взаимосвязи между правящей коммунистической партией как организатором репрессивной политики и органами безопасности – исполнителями (а порой и инициаторами) акций по репрессированию граждан, депортации целых социальных и национальных групп населения и т. п.
Все эти книги составлены и написаны
российскими историками и, конечно, в контексте «общесоюзной» тематики.
Когда
российские историки искусства в начале 1890‐х решили, что многие древние иконы – предметы искусства, они столкнулись с ожесточённым сопротивлением со стороны их номинального владельца, Православной церкви, которая не соглашалась с требованиями искусствоведов перенести иконы из церквей в публичные музеи.
Следует всё же упомянуть о взглядах
российских историков на проблемы, так или иначе затрагивающие тему украинизации.
Но снова у советских, а теперь и у
российских историков имеется прекрасный выход.
По расчётам
российских историков, погибло около 300 тыс. венгерских солдат, а общие безвозвратные потери венгерской армии составили около 1 млн. человек.
На фоне всего этого творения
российских историков выглядят невинной шалостью.
Кто из советских, а ныне
российских историков не пытался добраться до корней взаимоотношений этих двух исторических фигур!
Но ни российские прокуроры, ни
российские историки пальцем не пошевелили для перевода опубликованных отчётов на русский язык с целью ввода их в нормальный научный и юридический оборот.
Современная версия монголо-татарского ига создана в XVIII в. усилиями
российских историков немецкого происхождения – Миллера, Байера, Шлецера и др.
Российские историки смотрели на эти псевдоисторические поиски национальной идентификации свысока.
Может показаться странным, что именно такую летопись
российские историки XVIII века положили в основу общепринятой сегодня версии русской истории.
Многие сборники этого периода создавались
российскими историками в кооперации с европейскими коллегами, что придавало их содержанию взвешенность и объективность.
Российские историки переняли это понятие лишь в постсоветский период.
Примечательно то, что столь высокого признания
российские историки добились за невероятно короткий отрезок времени.