Это литературное произведение оказало влияние не только на массовое сознание, но и на работы
советских историков по данной тематике.
Советские историки писали, что из 80 тысяч попавших в окружение свыше 70 тысяч погибло или попало в плен.
Некоторые историки призывают продолжать традиции дореволюционной исторической школы, другие изучают опыт западной исторической науки, третьи предлагают позитивно использовать исследования
советских историков.
Например, по вполне понятным причинам
советские историки утверждали, что октябрьский переворот 1917 года она встретила в рядах большевистской партии.
Как видим, оба определения несколько противоречивы, как, впрочем, и все труды официальных
советских историков по данной проблеме.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: иеговизм — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Дореволюционные российские учёные и
советские историки часто занимались городом, но редко рассматривали его под углом истории урбанистического развития, в том числе – влияния урбанизации на страну в целом.
Советская историография придерживалась концептуально иных воззрений на общественную роль церкви, а потому в сочинениях
советских историков постоянно просматривается исключительно негативная оценка её деятельности.
Этому драматическому моменту предшествовала долгая история участия российских, а затем
советских историков в том движении за научную историю, о котором шла речь в предыдущей главе.
Даже
советские историки уверяют, что были они людьми культурными, не чуждыми либеральных взглядов.
Один из известных
советских историков написал о них книгу «Победа над голодом» – о мерах советского правительства не столь уж, увы, эффективных.
Большинство
советских историков сходится на том, что моголы являлись дикими кровожадными бандитами, которые не мыслили свою жизнь без разбоев и грабежей, и всё это оттого, что они были кочевниками, а кочевники без набегов не представляют себе жизни, равно как и некоторые виды бабуинов.
Советские историки давали высокую оценку деятельности наркомата в первый год его существования, отмечая заметный рост его авторитета по сравнению с предшественником – Наркоматом государственного контроля и массовость рядов добровольных помощников из числа рабочих и крестьян.
Но затем
советские историки предпочли о нём умалчивать.
Советские историки обычно подчёркивали политическую составляющую владимирской «правды» как стремления обосновать право на самостоятельное управление и политическую независимость.
Возможности
советских историков в изучении данной проблемы были в значительной степени ограничены как внешними условиями развития исторической науки, так и её внутренними обстоятельствами, связанными с господством догматизированной методологии, а также состоянием источниковой базы.
Практически лишь в 60-х годах
советские историки приступили к фронтальному изучению проблемы крушения царизма.
Советские историки называли царский режим не иначе, как кровавым.
Декабристы как предшественники народников и большевиков оказались в центре внимания
советских историков.
Из поля зрения
советских историков выпали важнейшие проблемы, связанные с решением национального вопроса в военном строительстве, особенно в довоенный период.
Создать максимально достоверное её описание пытались уже несколько поколений
советских историков.
Эта тема стала предметом научного интереса некоторых последующих
советских историков, однако советская идеология затруднила беспристрастное рассмотрение данного вопроса.
Позже
советские историки каждый такой эпизод обороны или наступления опишут как подвиг советского воина.
Что касается
советских историков, то их труд, как и положено труду советского человека, был наиболее кропотливым и наименее результативным.
Самые честные
советские историки признаются, что им так и не удалось выяснить, что же было на этом судне.
Поэтому труды
советских историков имеют несомненное научное значение.
Выдающийся
советский историк отвечает по-уставному – о генеральной линии партии, будто не замечая, от кого эта линия исходит.
Много лет спустя, в «эпоху исторического материализма», видный
советский историк написал, что этот процесс «вскрыл острые противоречия между богатыми и бедными членами пуританской общины».
Отныне всем
советским историкам стало ясно, как именно следует разоблачать британских империалистов.
Тем не менее есть основания присмотреться к ним пристальнее, особенно учитывая их близость к построениям ряда
советских историков, поскольку последние считают решающим фактором в борьбе 1175–1177 гг. именно раскол северо-восточного общества на антагонистические классы, а не на городские общины.
Некоторые официальные
советские историки пытались, как это ни неожиданно, критиковать нашу концепцию как идеалистическую.
Советские историки рассматривали происходившие в царской армии события и процессы только через призму революционного движения, борьбы большевиков за привлечение солдатских масс на сторону революции.
Длительное время
советские историки трактовали опричнину как борьбу за передел земельной собственности; цель борьбы – изменить соотношение крупной и мелкой земельной собственности.
Исследования
советских историков показали, что антирабочие функции выполняли практически все организации, и кроме того, с 1905–1907 гг. создаются особые союзы исключительно с этой целью.
Это и было сутью той «революции» при переходе от античности к средневековью, которую пытались описать
советские историки.
Советские историки указывали возможные объективные причины дробления земель-городов.
Закономерным также является то, что главными недостатками анархизма
советские историки считали не отрицание анархистами государства вообще, а отрицание именно государства для переходного периода, т.е. государства диктатуры пролетариата, а также необходимости создания политических организаций рабочего класса со строгой дисциплиной, «демократическим централизмом» и борьбы за власть в рамках буржуазного общества.
Источники пятой группы, к которой относятся сочинения идеологов марксизма-ленинизма, позволяют установить характер и направление официального партийного курса, определявшего научную деятельность
советских историков.
Как утверждали впоследствии
советские историки, с середины XIX в., по мере пробуждения классового сознания, женщина стала приобщаться к революционному движению, превратившись в «верную подругу рабочего» в борьбе за освобождение от капитала, участником боёв и стачек, окончательной целью которых была полная победа трудящихся.
Русские, российские, а особенно
советские историки в разной степени признавали роль варягов.
Послевоенные
советские историки, продолжавшие находиться в рамках заданной «Кратким курсом» концепции гражданской вой ны, не могли принципиально изменить исследовательские подходы, но с 1950-х годов ими была начата систематическая публикация источников.
Как и другие работы, посвящённые персоналиям отдельных
советских историков, они представляли собой юбилейные или мемориальные статьи, написанные учениками и коллегами их героя.
Однако, тут хочу отметить, всё что я описал выше, имеет подтверждение в дошедших до нас исторических документах, но вот дальнейшее «описание»
советских историков события «Минской операции» уже само по себе есть прямым фальсифицирование советской военной истории!
Они, в отличие от наших учёных, выработали определённую концепцию для осмысления событий 1948 г., и, за неимением своей,
советские историки вынуждены были на неё опереться.
Советские историки придерживались принятой партийной схемы, продолжая в течение десятилетий называть его белогвардейским мятежом.
Источники личного происхождения раскрывают отношение
советских историков к исторической науке, преподаванию и коллегам.
Советские историки знали своё дело, но существовали в системе жёстких табу и обязательных цитат.
Опираясь на этот признак,
советские историки видели в управленческих новациях властей симптом надвигающейся революции.
Тем показательней, что выводы, к которым они пришли,
советские историки смогли озвучить лишь спустя более полувека.