Исследованию как самих механизмов идеологии
советского тоталитаризма 1940-х гг., так и результата их воздействия на науку о литературе и отдельных её представителей посвящена наша работа.
Советский тоталитаризм, как это ни парадоксально, что, кстати сказать, было мало кем замечено, начал взрываться из школы.
Будь мы тогда поумнее, начитаннее или обладай мы инструментарием, опытом и знаниями, которыми мы располагаем сегодня, можно было бы увидеть, как распространяется эта новая, аморфная, эклектическая, но именно поэтому всё более действенная изоляционистская идеология русского национализма (идеология не гражданской нации, а авторитарного фундаментализма, этого своего рода китча
советского тоталитаризма), из каких элементов и их соединений она состоит, какими средствами она пользуется.
Поэтому некоторым дипломированным специалистам, прежде чем делать окончательные выводы о «свинцовой мерзости
советского тоталитаризма…», не следует забывать, что источниковая база исследований проблем сталинизма ещё далеко не исчерпана.
Стал ли триумф американской демократии в её длительной борьбе с
советским тоталитаризмом свидетельством возникновения международного демократического сообщества?
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: законница — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Это означает, что из общественной повестки удаляются любые вопросы, связанные с природой
советского тоталитаризма, демографической цены за проводимую политику.
Тогда я всего лишь пытался рассказать о переломной половине девятого десятилетия русского XX века как о чуде освобождения от
советского тоталитаризма, о чуде, которого ещё в начале 80-х никто не мог предсказать.
Многие считали, что действенность
советского тоталитаризма опиралась на авторитарные традиции русского народа, существовавшие задолго до большевизма.
А окончательно их развеяли две ужасные войны на уничтожение, нацизм и
советский тоталитаризм, целенаправленное истребление целых народов, чистки инакомыслящих.
Этот рассказ от лица человека, наделённого стойкостью, позволившей ему выжить и выдержать всё, от лица бескомпромиссного идеалиста, которого система не смогла ни подкупить, ни сломить, будет, вероятно, одним из самых последних личных свидетельств о
советском тоталитаризме тридцатых годов, причём исходит оно от француза, а таких свидетельств совсем мало.
Всё прозаично, разговоры же о свободе, демократии, «
советском тоталитаризме» бывших советских карьеристов и стукачей никого не могут обмануть.
Разложение институциональной системы
советского тоталитаризма шло как процесс «дифракции» и фрагментации принудительной (нормативной) системы контроля и управления поведением в закрытом обществе: ослабление связей между символическим уровнем и прагматическим уровнем действия.
Так, социалистические идеи, имеющие чрезвычайно важное положительное, подлинно демократическое значение для любых обществ, в условиях
советского тоталитаризма, «скрестившись» с ним, выродились в свою противоположность, отнимая у человека не только политическую, но и экономическую, а за ними и духовную свободу.
Когда формально либеральная, а в сущности измученная
советским тоталитаризмом и тянущаяся к наживе правящая элита пустилась во все тяжкие по растаскиванию общенародной собственности, увлекая за собой в этот нехитрый процесс народные массы, ей необходима была мутная водица.
Как хорошо жилось во времена «
советского тоталитаризма»!
С чем сопоставим
советский тоталитаризм?
Некоторые исследователи
советского тоталитаризма производят искусственное разделение общества на отдельные части.
Оно вобрало в себя опыт жизни именно в условиях
советского тоталитаризма с его репрессивной практикой и его перерождения в более мягкую, авторитарную систему, испытало влияние своеобразного «барачного» быта и уклада советского столичного предместья – и одновременно «подпольного» существования в кругу «своих», в котором творческие связи подчас неотделимы от связей дружеских и родственных.
Как же так, мы столько времени и сил затратили, чтобы явить обществу образ невинной жертвы
советского тоталитаризма, а тут вдруг появился человек, имеющий совсем иной взгляд на это дело!
Четвёртый период – начало XX – 20-е гг. (1929 г.) XX столетия – время окончания новой экономической политики, провозглашения политики коллективизации, начало эпохи
советского тоталитаризма.
Имеется в виду якобы тоталитарный характер византийского государства, который многим советским интеллигентам, в особенности историкам, напоминал
советский тоталитаризм сталинского образца, или же существенно более мягкий, «вегетарианский» авторитаризм (есди угодно, тоталитаризм-лайт) брежневской эпохи.
Посчитав, что досрочно выполнил «прорабскую программу», разоблачитель «нутра американского империализма» перемахнул через океан и занялся просвещением американцев по проблемам
советского тоталитаризма.
Это видно хотя бы из того, что в качестве механизма предотвращения конфликтов предлагается гласность и использование «журналистского корпуса» именно тех механизмов и субъектов, которые сознательно использовали межэтнические конфликты как средство борьбы с «
советским тоталитаризмом».
У некоторых исследователей даже сложилось мнение, что «тема репрессий из самостоятельной превращается во вспомогательный частный сюжет проблемы
советского тоталитаризма».
Для социолога здесь намечаются несколько интересных проблем: во‐первых, надо понять, как изменилась в последние десятилетия функциональная роль ключевых символов национальной идентичности в процессах трансформации институциональной системы
советского тоталитаризма, описать причины и характер подобных изменений, их механизмы; во‐вторых, проанализировать, что определяет массовые «исторические представления», какие интересы или запросы позволяют удерживать взгляды предшествующих периодов, а какие – радикально меняют оценки и отношение к прежним событиям; в‐третьих, каковы механизмы ретрансляции «исторической памяти» или воспроизводства стереотипов прошлого, стандартов интерпретации и др.
События 1947 г. считаются началом жёсткого противостояния между двумя формирующимися военно-политическими и идеологическими блоками – получившим развитие в последующие годы миром
советского тоталитаризма и традиционной западной демократией.
Советский тоталитаризм вынес из гегелевской философии, принесённой марксизмом, пожалуй, только одно: «Что действительно, то – истинно».
И по существу это был разговор о начале переходной эпохи в культуре: от
советского тоталитаризма, который заканчивался, к следующей, которая длится по сей день.
Наконец, через сопоставление демократии с недемократическими режимами рассчитывали получить дополнительное представление о «
советском тоталитаризме» – в первую очередь о внутренних, не лежащих на поверхности механизмах его функционирования.