Предложения со словосочетанием «товарный фетишизм»

Знания, на пути которого стоит товарный фетишизм, ведь фетиш и есть в первую очередь отказ от полного знания, поощряемый системой.

Без этой метафоры можно будет обойтись в исцелённом от вывиха бесклассовом обществе, где больше не останется причин для ложного сознания и товарного фетишизма ушедших веков.

Когда оказывается возможно назвать «постмодернистским» убранство комнаты, облик здания, стилистику фильма, композицию аудиоальбома или «скретч-видео», телевизионную рекламу или документальный фильм (или «интертекстуальные» отношения между ними), макет страницы в модном журнале или в критическом издании, антителеологическую тенденцию в рамках эпистемологии, опровержение «метафизики присутствия», общее притупление чувств, коллективное уныние, мрачные прогнозы о будущем послевоенного поколения «беби-бумеров», которые испытывают разочарования, свойственные людям средних лет, «проблему» рефлексивности, ряд риторических тропов, «культ поверхностности», новую фазу товарного фетишизма, зачарованность образами, кодами и стилями, процесс культурной, политической или экзистенциальной фрагментации и/или кризис, «децентрацию субъекта», «недоверие к метанарративам», замену единых силовых осей множеством силовых/дискурсивных формаций, «подрыв значения», коллапс культурных иерархий, страх ядерного самоуничтожения, упадок университетов, функционирование и воздействие новых миниатюризированных технологий, крупные сдвиги в обществе и экономике в направлении «медийной», «потребительской» или «мультинациональной» фазы, чувство (в зависимости от того, о ком вы читаете) «безместности» или отказа от неё («критический регионализм») или (даже) общей подмены темпоральных координат пространственными – когда оказывается возможно назвать все эти вещи «постмодерными» (или для простоты использовать сокращение «пост» или «постпост»), – тогда становится ясно, что перед нами модное словечко.

Только в ассоциации свободных людей тайна товарного фетишизма, денежного фетишизма и фетишизма капитала может исчезнуть, и материализованный характер отношений между людьми и людьми и между людьми и вещами, господство капитала над людьми, становится равенством между людьми; условия труда и условия практической повседневной жизни непосредственно выражаются перед людьми как предельно понятные и рациональные отношения между людьми и людьми и между людьми и природой, отношения, основанные на материальном производстве, и только когда социальная жизнь, основанная на материальном производстве и охватываемых им отношениях, выражается как продукт людей, которые свободно объединяют свою сознательную деятельность и контролируют свои собственные социальные движения, человек может быть полностью эмансипирован.

Большевистская революция запретила всё, что составляет несущие конструкции культурного наследия: она «отказалась от наследства» как формы (символической) собственности и отменила вообще прошлое как традицию, начав летоисчисление с нового нуля; она запретила экономический обмен и, следовательно, аннулировала условия, в которых возникает ценность, попытавшись уложить исторические и эстетические ценности в прокрустово ложе стоимости, потребностей и их планового удовлетворения; отменив товарный обмен и всеобщую форму стоимости и заклеймив товарный фетишизм, революция объявила войну прошлому, воплощённому в форме произведений искусства и исторических памятников: война против эстетической и исторической догмы и власти рынка, которую задолго до большевиков объявил и проводил в жизнь художественный авангард.

Но это – ещё и достаточно точное определение идеологического понятия товарного фетишизма также.

Для отдельной личности, товарный фетишизм гораздо предпочтительней вассальной зависимости, так как отдельный индивидуум получает больше свободы и меньше зависит от произвола другого индивидуума.

В этом «образе жизни» остаётся всё меньше пространства для высоких смыслов и нравственности, которые подменяются товарным фетишизмом и сакрализацией материального достатка.

Однако, вероятно, именно в силу проявления товарного фетишизма автор «Капитала» начинает свой знаменитый труд с анализа товара как вещи («внешний предмет») и поиска таких их «сверхчувственных» свойств, за которыми скрываются «общественные отношения производителей», отношения «коллективности», «общественные отношения».

На основе товарного фетишизма возникают многочисленные вещные персонификации, высшей из которых является персонификация капитала.

Это начало принципиально противостоит товарному фетишизму и «взбесившемуся знаку» и означает приверженность деятельности, поддерживаемую возможность субъекта преодолевать границы предметности, обогащаясь и насыщаясь при этом драгоценным опытом инобытия.

В этом хозяйствовании за историческим товарным фетишизмом скрыта внеисторическая, непреходящая базовая ценность, то есть соответствующий вещественно-продуктовый мир человеческого бытия и его экономическая хозяйственная рациональность.

Можно сказать, что в борьбе с товарным фетишизмом гончие мобильники выиграли первый забег.

Рассматривая широкий спектр модных институтов (Primark, Zara, Hermès и Louis Vuitton) и выпускаемых ими товаров (таких, как джинсы, футболки, сумки), я обращаюсь к темам товарного фетишизма, стоимости и размышляю о том, как процессы и потоки мировой торговли обеспечивают производство, обмен и потребление моды.