Оксюморонность 20-х годов может служить знаком
утопического сознания.
То есть, в конечном счёте, как раз и подтверждают приведённый выше тезис об
утопическом сознании как пространстве соединения художественного и политического сознания.
Общая традиция, связанная во многом с переходом от утопического к научному осознанию перспектив развития общества, подвергала
утопическое сознание рационалистической критике.
Потому, что
утопическое сознание или высокий дух – называйте как хотите – прячется от правды жизни в прекраснодушие, самообман, в «великую идеологию», разрушительность которых всё ещё полностью не осознана.
Последний вообще особое значение придаёт социальному критицизму как наиболее значимому моменту утопии – хотя одновременно он и полагал, что как раз идеальное конструирование находится на периферии
утопического сознания, и утверждал наличие пропасти между утопией и политикой, равно как и утопией и «социальными реформами».
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: нумеровка — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Идеалистическое
утопическое сознание порождается критическим отношением к действительности и непреодолимым желанием её реформирования.
Объективными предпосылками возникновения постмодернизма как социальной теории явились: (1) кризис тоталитаризма как общества, воплотившего в себе идеалы классической науки и
утопического сознания; (2) противоречие между глобализацией мира и идентичностью конкретных сообществ и вытекающий из этого противоречия кризис «больших идей», якобы пригодных везде и всегда; и (3) массовый скептицизм по отношению к науке, которая не в состоянии решить фундаментальные проблемы современности.
Характерным признаком
утопического сознания является трансцендентность, понимаемая как выход за пределы не только реального и действительного, но и возможного.
Но вопрос не в том, имеется ли в утопии то, что мы могли бы критиковать, а в том, имеем ли мы дело с
утопическим сознанием в условиях, когда оно помогает раскрыть новые горизонты – или когда начинает препятствовать осмыслению политической реальности с научных позиций.
Речь идёт и о политической ответственности, и об опасностях
утопического сознания, и о недостаточном знании собственной страны, и о вредности механистической рецепции чужих идей, и о высокомерном отказе от общечеловеческого опыта.
И в этом отношении та критика, которой многие исследователи и философы подвергают
утопическое сознание, во многом может признаваться и справедливой, но сама эта критика становится возможной тогда, когда социальная апробация утопий накапливает для неё эмпирический материал.
Если всё же исходить из вышеприведённого положения об
утопическом сознании как неком универсальном свойстве сознания и общественного познания, наверное, можно делать вывод, что создание утопий – это не временный преходящий период человеческой истории, а нечто воспроизводящееся на разных её этапах, причём в разных формах и с определённым разным наполнением.
И те критические точки зрения, примеры которых были приведены ранее, в первую очередь как раз и связаны с определённым как художественным элементом утопии как таковой, так и её политической альтернативностью, т. е. как пространства соединения художественного и политического сознания, в силу близости качеств художественного и
утопического сознания.