Таким образом, начало человеческого развития психологи связывают с представлением о толчке, задающем начало
человеческой самости, сущностных сил, сознания.
К тому же, как то предполагает сам термин, самоуважение есть уважение, которое зависит от
человеческой самости.
Природа
человеческой самости и её развитие в направлении большего сознания – крайне сложные предметы, составляющие две из числа основных тем глубинной психологии.
Историко-философский анализ существующих взглядов на осмысление телесного бытия человека показывает устойчивую тенденцию к изменению представлений о сущности телесности от дихотомического разделения
человеческой самости на душу и тело до интеграции представлений о единой природе человека.
Определённо, зависть, присущая животному началу
человеческой самости, не может выражать доброжелательность, как иногда принято вуалировать определённые её проявления, формулируя их как «белая зависть».
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: подтесать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Не будучи поставлен предметно, данный вопрос по необходимости переводится в чисто спекулятивную плоскость, где как раз и оказывается востребованной картинная метафора, позволяющая лингвисту пережить свои умозрительные игры разума в объективное (т. е. абстрагированное от нашей полноценной
человеческой самости) значение слова как имеющие под собой хоть какую-то бытийную основу.
Так вот, в свете излагаемой здесь «рабочей» гипотезы именно эту формирующуюся в раннем детстве центростремительную структуру, имеющую прямое отношение к нашей только становящейся ещё и постепенно приходящей в сознание видовой
человеческой самости, имеет прямой смысл рассматривать в качестве наиболее вероятного прообраза будущей я-центрированной структуры личностных смыслов индивида, опреде́ливающих с содержательной стороны его мыслительные, речевые и поведенческие возможности.
Если отрицается «воля к жизни», то возникает экзистенциальная вина, которая, усугубляясь, ведёт к различным степеням самоотрицания
человеческой самости вплоть до самой кардинальной.
Насколько можно было не иметь истинного патриотизма и нормальной
человеческой самости, чтобы полностью и легко сдать им все прерогативы развития.
Социальность как способ репрезентации
человеческой самости начинается с фиксации места, обживаемого телом, с выделения пространства своего (собственного/освоенного), существующего по себе, т.е. обособленного, закрытого и комфортного, отделённого от иного (внешнего, чуждого, враждебного).
И составлялась будто эта самая счастливость-успешность всего из двух показателей: природой заданной
человеческой самости плюс корень квадратный из совокупности ума, красоты, ухоженности, интеллекта, родословной и так далее – список этот можно было продолжать до бесконечности.
Закрепляясь на уровне лексики под именами энного числа уже освоенных нами обиходных артефактов, они образуют в своей совокупности n-мерный ансамбль семантических полей с общей для них всех точкой пересечения в нашей постепенно приходящей в сознание (и, наоборот, всё больше обособляющейся во времени от той же предметно-практической деятельности)
человеческой самости.
А слово, таким образом, является неким связующим порогом между бесконечностью и
человеческой самостью, то есть точкой проявления разума.
Напротив, его образует целостный и изначально скоординированный относительно нашей собственно
человеческой самости ситуационно-смысловой комплекс, в который в качестве постоянных его составляющих помимо самого предмета непременно входят также и адекватное ему действие и адекватно действующее ему лицо, а кроме того, в качестве переменной уже величины, и ряд других смежных с ним по ситуации объектов, образующих в повседневной нашей жизни наиболее типичное для него предметное окружение.
Но с другой стороны, реализуя другую сторону своего значения, тот же самый языковой знак будет отсылать его, уже как бесплотного субъекта теоретического опыта, и в потусторонний мир отвлечённых от его
человеческой самости неспонтанных понятий, где только и может сформироваться как установка на восприятие системных отношений между ними, так и внутренняя потребность самому выявлять (а на деле – активно порождать) эту самую умозримую системность посредством новых словесных определений того или иного рода.