Господа

Господа (реже Оспода) — в Псковской республике орган судебной и светской власти, состоявший из высших должностных лиц республики: посадника, князя и сотских.

В Новгородской Республике также существовал схожий орган с названием Совет господ, бывший своего рода верхней палатой при вече, схожей с древнеримским Сенатом.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

По-другому выглядит дело, если допустить, что «други» было употреблено в Востоковской редакции жития с иным смыслом. Дело в том, что чешским источникам с начала XIII в. известен термин друг, причём в значении очень близком именно к старославянскому слуга. Он обозначал лиц, находившихся на частной службе у знатных и могущественных людей и обладавших статусом, близким западноевропейским мелким вассалам (подвассалам) или, быть может, министериалам. Впервые термин упоминается в своде правовых норм, известном как «Iura suppanorum» или «Конрадовы статуты» (составлен в правление Конрада Оттона между 1186 и 1192 гг., но известен по подтверждениям, изданным в 1222 и 1229 гг.), в очень характерном контексте. В статье 9 оговаривается возможность для знатного человека представить вместо себя на суд своего puer (слугу), но при этом в одном из подтверждений уточняется, что такое право имеет именно знатный человек, а не «друг» – aliquis nobilis vir et non draho[322]. В данном случае подчёркивается незнатное происхождение «друга». По другим источникам известно, что эти druhones (именно так их обозначали во множественном числе) могли быть наделены от своих господ (в том числе, видимо, и князей) властными полномочиями и иметь некоторый достаток. Весьма вероятно, что эти люди входили в число тех, кого чешские источники с конца XI в. обозначают под более общим названием «milites secundi ordinis»[323].

П.С. Стефанович, Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках, 2012

В русском языке слову «самурай» более или менее соответствуют понятия «служивый», «служилый человек», «дворянин» или «рыцарь». Однако наиболее точным переводом слова «самурай» на русский язык нам представляется словосочетание «боевой холоп». «Холопом» в Древней Руси именовался всякий лично зависимый человек, близкий по своему юридическому положению к рабу («робичичу»). Между тем на практике между различными категориями «холопов» имелись весьма существенные различия. «Боевые холопы» (или «боевые послужильцы») – лично зависимые от знатного воина люди, входившие в его «дворню» (от понятия «дворня», «дворовые люди», кстати, и происходит слово «дворяне») и обязанные являться, вместе со своим господином и предводителем, на военную службу, существовали в средневековой Древней Руси на протяжении длительного периода и со временем стали одним из источников образования феодального сословия служилого дворянства (именно «боевым холопом» – а не просто «холопом»! – князя Телятевского был, например, известный деятель времен Смутного времени Иван Болотников, долгое время велеречиво именуемый советскими историками и другими историками-марксистами «крепостным крестьянином» и «выдающимся вождем Крестьянской войны начала XVII века в России»).

Вольфганг Акунов, Самураи державы Ямато, 2016

Признание феодальной власти землевладельца «положительным признаком» иммунитета означало верность Покровского идее Павлова-Сильванского о возникновении иммунитета до пожалования, которую он разделял еще в «Русской истории с древнейших времен»[269]. Утверждая, что «в иммунитете важен не положительный его признак…, а отрицательный…»[270], Покровский в книге 1918 г. уделил основное внимание последнему. Дабы не останавливаться на «реальных корнях» права владельца судить и собирать подати на своих землях, автор сослался на первую часть «Очерка», освещающую этот вопрос. Там он выводил «корни феодальных порядков древней Руси» из «суда старых родителей», из власти «барина над его холопом не только у себя дома, но и перед лицом общественной власти, которая не смела наложить руки на холопа без согласия барина». Покровский называл указанные факторы пережитками «того строя, из которого развился феодализм семейного строя»[271].

С. М. Каштанов, Московское царство и Запад. Историографические очерки, 2015

Социальная структура Новгорода как государства достаточно полно уже рассматривалась в очерке № 3. В дополнение к сказанному автор хотел бы остановится на следующем. В политический ареал господства Золотой Орды Господин Великий Новгород не входил, хотя периодически платил Орде «откуп». Внешнеторговые связи Новгорода простирались на весь Север Европы. Гораздо раньше голландцев новгородские ватаги «ушкуйников» (морские бродяги, разбойники и купцы, своеобразный реликт викингов – варягов, и, в определенном смысле, предтеча казачества) проникли на Новую землю и Щпицберген. Доходы новгородской казны росли, а соответственно и патрициата города. Поэтому внутри городского сообщества усиливалось влияние мощных торговых кланов, именуемых в Новгороде «боярами» по старорусскому образцу. Правда в самом Новгороде эти «бояре» были больше торговыми предпринимателями, хотя известная доля земельной собственности за ними числилась. Но сама земля в новгородской социально-экономической системе не являлась главным социальным и политическим регулятором, поскольку была неплодородна и, в лучшем случае, была источником получения строительного леса и продуктов бортничества. Поэтому новгородские «бояре» – под этим термином в городе понимались многочисленные социальные слои, имеющие существенный материальный достаток, как-то: посадники и тысяцкие, так называемые «степенные», то есть состоящие на службе в городской администрации, бывшие «степенные», вышедшие в отставку, старосты новгородских «концов», сотские ополчения – вся эта многочисленная группа, заняла к XIV веку главенствующее положение в городе, составив так называемый совет господ, во главе которого стоял новгородский архиепископ. Общегородское вече этот совет старался собирать как можно меньшее число раз и из него постепенно вытеснялись пригороды Новгорода. В начале XIV века новгородские горожане отвергли титул князя Новгородского.[34]

Дмитрий Колупаев, Очерки социально-политической истории России IX-XX вв. Часть 1, 2015

Слово господин, жившее только как обращение к иностранцам (и, конечно, как унизительное обращение к своим чужим; любопытно, что Кеннет Д. Каунда в одной речи употребил и Господин Председатель Президиума Верховного Совета, и Товарищ Председатель… – Изв., 23.11.74), стало быстро расширять сферу применения. На новые оценки воздействовала, несомненно, и практика разных республик, обретавших самостоятельность: домнуле Снегур (обязательное обращение к Президенту Молдовы и по-русски. Изв., 22.10.90), пан Кравчук (ср.: Из Устава изъято слово «товарищ», военнослужащим предлагается обращаться друг к другу с добавлением перед званием слова «пан»: пан капитан, пан солдат… В полках украинского казачества это была традиционная форма общения. – Изв., 23.5.92) и т. д. Разумеется, играла свою роль и общая переоценка дореволюционной жизни России. Отошли от обращений, соответствующих русскому товарищ, и в тех странах, где они были насаждены. Так, в Китае вышло из употребления tong zhi, в Чехии soudruh и т. д.

Виталий Григорьевич Костомаров, Языковой вкус эпохи, 1999

Труднее решить вопрос с теми, кто жил на территории боярской усадьбы. В. Л. Янин отметил, что «эти люди не имели своих дворов, а вынуждены были жить на земле, принадлежащей боярам, составляя, таким образом, один из элементов боярской патронимии».[376] Но, даже согласившись с тезисом о патронимии, нельзя автоматически лишать этих жителей права голоса. Интересно, что В. Л. Янин также признает за «простым населением патронимий» возможность политического воздействия: «…недовольство боярских ремесленников и холопов всегда могло быть направлено их господами в нужное боярам русло. Вы недовольны условиями своей жизни, говорили бояре, но в ваших трудностях повинны плохие правители. Их нужно свергнуть, а на их место посадить нас. Помогите нам в нашей борьбе за должность посадника, а мы не забудем вашей помощи».[377] Из приведенной фразы следует, что бояре использовали помощь населения патронимий в политической борьбе. Но в какой форме могла быть оказана помощь «в борьбе за должность посадника»? В форме народных волнений, как предполагает автор, или посредством участия жителей патронимии в выборах и голосование в интересах той или иной группы? Второй вариант более реален и менее опасен для самих хозяев, но требует признать за жителями усадеб право голоса.

И. В. Минникес, Выборы в истории Российского государства в IX – начале XIX века, 2010

Петербургский ученый А.С. Мыльников, исследовавший эту легенду о трех славянских братьях, связывает ее появление с польско-литовскими спорами за территориальное и частично духовное наследие Киевской Руси, имевшими место в XIV в[137]. Борьба Польши и Литвы за Галицко-Волынскую Русь наметилась в середине 1320-х годов, достигнув апогея в 40-е годы и завершившись неустойчивым компромиссом в 1352 г., когда большая часть Галичины и западная часть Подолии отошли к Польше, а большая часть Волыни осталась за Литвой[138]. Великое княжество Литовское расширяло свои пределы за счет русских юго-западных земель, входивших ранее в состав Киевской Руси, что приводило к неуклонному повышению удельного веса западнорусского элемента, составившего в середине XV в. не менее 40 % населения страны. Русский язык до конца XVII в. оставался государственным языком Великого княжества Литовского. Претензии Литвы на русские земли нашли отражение в титулатуре литовских правителей: «Dux magnus Lithuanorum Russiaeque dominus et heres (Великий князь Литовский и господин и наследник Русский)», «Magnus dux Lithuaniae Russiaeque (Великий князь Литвы и России)»[139]. В свою очередь, Польша пыталась обосновать свои претензии в отношении наследия Киевской Руси, и идее литовской государственно-политической общности с Русью она противопоставляет идею этногенетической общности поляков и западнорусского населения. Это и обусловило появление в «Прологе» к «Великопольской хронике» Руса – еще одного брата Леха (помимо уже известного в то время Чеха), и в этой связи становится понятным, почему он в этом варианте легенды занял второе по старшинству место, расположившись сразу же после Леха. То есть образ Руса в этой хронике выступает как символ не только этногенетической общности славян, но и особых, близкородственных отношений между поляками и русскими, дающими право Польше претендовать на земли Киевской Руси.

Юрий Акашев, История народа Рос. От ариев до варягов, 2013

Составители «царского» Судебника1550 г. оговаривали права и привилегии детей боярских (ст. 26, 58—59), дополняя их важным запрещением принимать служилых людей и их детей в холопы, «опричь тех, которых государь от службы отставит» (ст. 81). Эта норма не имела прецедента в прежнем русском законодательстве и призвана была защитить интересы мелкопоместных служилых людей от покушений на их свободу со стороны крупных землевладельцев. Как и в старом кодексе, в новом Судебнике предписывалось освобождать вернувшегося из плена холопа (ст. 80), но перечень условий освобождения значительно расширялся. На волю отпускались холопы, вернувшиеся из любого, а не только татарского, плена. За ними сохранялась возможность добровольного возвращения к господину; в этом случае каждого холопа-полонянника следовало «явити бояром, а дьяку подписати на старой крепосте, и пошлины имати з головы по алтыну». В случае обнаружения, что вернувшийся из-за границы холоп не был пленен, а бежал за пределы страны один или с господином («государем своим»), освобождения не происходило. Чрезвычайно важным при перечислении наиболее опасных преступлений представляется включение в общерусский свод законов упоминание о «градских здавцах» – лицах, сдавших неприятелю крепость (ст. 61).

В. А. Волков, Ратные подвиги Древней Руси, 2011

Создание нового государства шло параллельно созданию новой государственной идеологии. Иван III добавил к своему титулу «великий князь» сначала слово «государь» (что по понятиям того времени означало «хозяин», «господин»), а затем «всея Руси» (претендуя, таким образом, на все русские земли, какому бы князю они ни принадлежали). Титулование московского князя стало предметом жарких дипломатических споров. Великий князь литовский, например, упорно отказывался признать новый титул, прекрасно понимая скрытую в нем политическую программу.

В. И. Щепетев, История государственного управления в России, 2004

Титулом князь-государь стали называть государя в удельные XIII и XIV в. Этот титул выражал сущность государственной власти, соответствовал, как и территориальный термин, слову «удел». Слово «государь» заимствовано из частной жизни, оно близко по значению слову «господарь», имевшему параллельную форму в слове «господин», которое происходит от владычества или хозяйственного владения. Однако слово «государь» подразумевало высшую власть, а «господарь» – лишь властитель с правом управления, но не собственник с правом распоряжения, отчуждения и уничтожения. Таким образом, государь – это хозяин, собственник удела, его территории – на вотчинном праве.

Ю. В. Пуздрач, История российского конституционализма IX–XX веков, 2004

Образцовое рассуждение г. Срезневского о словах: боярин, безмен, вервь, вира, верста, Господь, гость, гридь, дума, князь, луда, люд, мечь, мыто, навь, нети, обел, огнищанин, оружие, смерд, терем, якорь, город, дружина, колокол, котел, лодия, муж, стяг, холоп, цепь, челядь, – избавляет меня от труда доказывать славянство их происхождения и общность у всех славянских народов. Но я не могу допустить с г. Срезневским и того десятка слов происхождения сомнительного или действительно германского, о которых он упоминает и к которым причисляет слова тивун, шильник и ябетник. Слова, каковы напр., шильник и шнека не идут к вопросу о норманнском происхождении Руси; их позднейшее происхождение от германского и скандинавского языков имеет известное историческое основание в торговых и иных сношениях Новгорода с шведами и немцами в XII– XIV столетиях и доказывает происхождение руси от норманнов, как английские, голландские и французские слова в русском языке доказывают происхождение руси от англичан, голландцев и французов. Что касается до прочих слов, встречающихся в древнейших памятниках нашей письменности и означающих основные русские учреждения, они, как и приведенные выше у г. Срезневского, все объясняются из славянских источников или перешли к нам славянским путем. Из этих, у г. Срезневского необъясненных или допускающих иные, дополнительные объяснения слов, я привожу следующие:

С. А. Гедеонов, Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа», 1876

Но, несомненно, данная система была более демократична, чем известные нам политические устройства средневековых западноевропейских политий, таких как Венеция, Генуя или (поставим и его в этот ряд) Ганзейский союз, ставший наследником знаменитой балтийской славянской Венеты. При этом надо заметить, что как Венеция и Генуя, так и Ганза были созданы на землях, потерянных славянами в тысячелетней борьбе с западной экспансией,[37] и уже потому их политическое устройство, несомненно, имеет общие корни с социально-политическим устройством Великого Новгорода, основными насельниками которого стали те же племена славян, пришедшие с Южной Балтики. Именно традиции западнославянского народоправства легли в основу республиканского устройства как европейских средневековых республик, так и Господина Великого Новгорода, но в Новгороде они сохранили больше сходства со своим славянским прототипом в силу кровного, племенного родства.

В. Г. Манягин, История гражданского общества России от Рюрика до наших дней, 2015

История слова служба связана не с изменением значения слова, а с изменением его сочетаемости. Так, если изначально слово служба сочеталось с существительным со значением лица (служба князю, царю, господину и т. п.), то во второй половине XVIII в. появляется значительное количество контекстов, где адресатом действия становятся отвлеченные существительные: отечество, государство, родина, идея и т. п.

Коллектив авторов, Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени, 2009

Государственный строй Пскова почти ничем не отличался от государственного строя Новгорода. Там тоже была феодальная республика. В Пскове, как и в Новгороде, реальная власть была сосредоточена в руках имущей верхушки городского населения – патрициата. Он управлялся выборными органами власти; система и компетенция его государственных органов была такой же, как и в Новгороде (вече, совет господ, князь, посадники). Отличие состояло в том, что в Пскове не было должности тысяцкого, но зато для управления делами республики избирались два степенных посадника; второй из них выполнял функции, аналогичные задачам новгородского тысяцкого. Для организации военного управления приглашался по договору князь. Псков делился на 6 концов, а вся его территория – на 12 пригородов, игравших роль военных укреплений (в пригород входили город и окружавшие его волости). Пограничные территории республики делились на округа – губы – во главе с выборным губным старостой из бояр. Округа делились на волости, в каждую из которых входили несколько сел и деревень.

Т. К. Кириллова, История отечественного государства и права, 2008

В советской исторической литературе встречается немало вариантов истолкования содержания интересующего нас термина. Возьмем, к примеру, монографию академика Б.Д. Грекова «Крестьяне на Руси…». В ней мы читаем: «Крепостное право в широком смысле термина есть право землевладельца на принудительный труд крестьянина. В более тесном смысле этого термина крепостное право есть самая тяжелая форма зависимости крестьянина от господина, приближающаяся к состоянию рабства»[122]. Думается, что формулировка, предложенная Б.Д. Грековым, не выражает всей сущности крепостного права. Во-первых, землевладельцы-феодалы имели право не только на принудительный труд крестьянина, но также на его личность и имущество. Во-вторых, к состоянию рабства крепостное право приблизилось лишь на последнем этапе своего существования, но оно не было таковым на ранних стадиях феодализма в России.

М. М. Шевченко, Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти?, 2016

В Новгороде даже в эпоху господства Киева действовало народное вече, которое после 1136 г. превратилось в высший законодательный орган власти. Как показали последние исследования, прежде всего В. Л. Янина, новгородское вече не было собранием всего мужского населения Новгорода. На вече собиралось 400–500 владельцев усадеб. Именно они и составляли верхушку новгородского общества, полновластно управлявшую всей Новгородской землей. Верхушка боярства составляла Совет господ, тщательно готовивший созыв веча и обеспечивавший нужное голосование по важнейшим вопросам. Вече, формально оставаясь демократическим органом, выражало в большей степени интересы городской верхушки. Поэтому Новгород с полным основанием называют боярской, или аристократической республикой.

В. И. Моряков, История России IX – XVIII вв., 2010

Будучи прямыми защитниками отечества – военным сословием, и соучаствуя в государственном управлении, т.е. формально являясь по всем признакам патриотами, бояре, тем не менее, квалифицировали свое положение как «холопское». Подобная низкая самооценка отражала реальное положение вещей. В законодательном плане «холоп» на Руси являлся рабом или полурабом, которым его господин мог неограниченно распоряжаться. Примерно в таком же отношении находились бояре к московскому государю. «До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем…», – подчеркивал Иван Грозный в первом послании Андрею Курбскому7. Опричнина наглядно продемонстрировала боярству эфемерность их прав и привилегий.

О. А. Найда, Патриотизм и военно-патриотические традиции России, 2012

В эпоху Средневековья, когда государственная власть была поставлена непосредственно под патронат Господа Бога (сразу вспоминается библейское «нет власти аще не от Бога»), ни о каком теоретическом осмыслении государственности речи не было, ибо сам по себе «божий промысел», как, впрочем, и «дьявольские козни», могли объяснить все что угодно. Поэтому проблемы развития сложных государств, как, впрочем, и государства вообще, попали в поле зрения исследователей только в Новое время. Первоначально к ним обратились, решая злободневные вопросы текущей политики. Молодому североамериканскому государству требовалось разрешить ряд сложных организационных проблем конституционного характера. Пришлось обратиться к историческому опыту. «Отцы-основатели» США пытались обосновать свои взгляды примерами из античности (которая пользовалась незыблемым авторитетом в глазах образованных людей того времени). В ход пошли рассуждения о структуре и о взаимоотношениях внутри разного рода союзных организаций древности – от Дельфийской амфиктионии до Ахейского союза[8].

Т. П. Евсеенко, От общины к сложной государственности в античном Средниземноморье, 2005

Летопись показывает, как постепенно растет сопротивление народа боярскому государству, прорываясь в многочисленных восстаниях, накал страстей в которых боярство постоянно стремится использовать в собственных целях. Страх перед народным недовольством диктует боярству необходимость консолидации, которая проявляется в постоянном совершенствовании государственной системы власти. Последнее существенное ее преобразование происходит сразу же после самого мощного народного движения 1418 г., известного как восстание Степанки. Эта государственная реформа по существу ликвидирует вечевой строй, на смену которому приходит олигархия «Совета господ»[5]. Начиная с восстания Степанки летопись и берестяные документы неоднократно демонстрируют свершившееся прозрение, формирование антибоярского самосознания черного люда Новгорода. К XV в. относится цикл литературных произведений, обличающих мздоимство бояр и посадников, неправедность боярского суда. О каких-либо проявлениях демократии в XV в. говорить не приходится. И когда наступает решительный момент окончательного столкновения Москвы и Новгорода, оказывается, что простому населению Новгородской земли нечего защищать в сложившихся к тому времени порядках. Сражения не происходит. Требования великого князя о распространении на Новгород порядков Русского государства принимаются после недолгого сопротивления бояр, которые слезно молят Ивана III даже не о том, чтобы он сохранил в их руках власть, а о том, чтобы он не лишил их вотчин – «вывода бы не учинил». Поэтому присоединение Новгорода к Москве оказывается не актом подавления демократии, а актом, в котором реализовалось социальное недовольство низов новгородского населения. Не было столкновения деспотизма и демократии. Было столкновение двух однородных сил феодализма, в котором новгородская боярская власть не получила поддержки со стороны населения.

В. Л. Янин, Очерки истории средневекового Новгорода, 2008

Хотя само наименование короткого скипетра (virga) как «длани правосудия» появляется в 1461 г., свидетельствуя о произошедшей важной идейной трансформации, однако его древнейшее изображение восходит к королевской печати Людовика X Сварливого, а использовался он с 1315 г. И неслучайно первый король, изображенный держащим малый скипетр с навершием в виде благословляющей руки судьи, был, разумеется, Людовик IX Святой. Впервые изображение появилось в 1299 г. на печати доминиканского монастыря в Эврё, основанного под его патронажем; затем – на витраже Троицы в церкви в Вандоме (ок. 1300–1305 гг.). Ученые справедливо относят трансформацию малого скипетра в «длань правосудия» к самому концу XIII в. как отражение перехода от короля-мудреца к королю-миротворцу и судье – уже не Давид, но Соломон18. Длань правосудия, до конца XV в. именуемая в обиходе «жезлом Господа» (baton a seigneur – как благословение), возводилась именно к «святому королю». А утверждается эта почетная «генеалогия» в правление Филиппа IV Красивого, что невозможно отделить от наступательной идеологической программы королевских советников-легистов, от существенного расширения административной власти короны, от разработки «позитивного права» и оформления монархических институтов. Обновляющейся форме правления должен был соответствовать и новый атрибут короля. Кстати, заметим, что со временем все королевские инсигнии начинают трактоваться во Франции именно как символы правосудия (в том числе цветок лилии)19.

Коллектив авторов, Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время, 2015

Вместе с тем представители Трех семей были также членами сельских общин, формировавших основу военной организации в Лу. В этом качестве они теоретически были служилыми, которые вели записи сообщества, – просто предводителями служилых. Но в то же время государство пожаловало Трем семьям обширные владения: владение семьи Цзи находилось в семидесяти пяти километрах к юго-востоку от Цюйфу и называлось Би; владение семьи Шусунь называлось Хоу и находилось в шестидесяти километрах к северо-западу; владение семьи Мэнсунь находилось в двадцати двух километрах к северо-западу и называлось Чэн. Вокруг каждого из этих владений были выстроены прочные крепостные стены, и каждая из семей набрала для защиты своих земель личные войска, представлявшие собой серьезную силу. Такие личные войска набирались в основном из потомков разорившихся благородных семей, из семейств городских служилых и из крестьянских сыновей. Каждый рекрут, в соответствии с обычной для того времени практикой, в качестве знака своей пригодности к военной службе должен был подарить фазана (символ верности) своему новому господину, что скрепляло отношения вассальной зависимости между ними. В противоположность государственным чиновникам на службе у правителя Лу это были личные подчиненные, состоящие на службе у цина или дафу (причем сам их господин оставался одним из государственных служащих). По мере непрерывного усиления власти и расширения территорий, контролируемых Тремя семьями и другими влиятельными родами, увеличивалось и число их личных подчиненных.

Сигэки Каидзука, Конфуций. Жизненный путь и учение великого философа Древнего Китая, -1

Случай с индигирскими жителями в административном отношении был, пожалуй, самым простым, так как местное население представляло собой, с точки зрения чиновников, единообразную картину. Даже в сословном делении не было никакой градации – все местные жители были записаны мещанами. Интересно, что в условиях почти полной изоляции от остального мира и полного отсутствия каких-либо других сословий навязанное государством слово мещане, кажется, стало восприниматься как «официальное самоназвание»[42], которым полагалось отрапортоваться при встрече с начальством. Приведем слова, адресованные Биркенгофу (который, конечно, воспринимался как приезжий начальник) ожогинцами: «Если кто к нам в дом войдет и чаю не попьет или не закусит, нам, месянам, быдто бы обидно» (Биркенгоф 1972: 23). Показателен приведенный А.Г. Чикачевым рассказ о том, как в 1928 году на заимку Стариково приехал начальник из Якутска: «На вопрос, кто здесь проживает, наш старик, выйдя на середину избы, чинно представился – Верхоянский мещанин Алексей сын Саввич господин Черемкин! – Теперь у нас господ, дворян и мещан нет. – А куда подевались господа верхоянские мещане? – Приезжий долго и бестолково то на русском, то на якутском языке объяснял, что слова „мещанин“, „господин“ нельзя произносить. Они отменены. Но упрямый старик ворчливо стоял на своем: – Как это нас отменили, ведь мы, мещане, все живы и здоровы?!» (Чикачев 1998: 138).

Николай Вахтин, Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания, 2004

Развитие феодализма обусловило и социальное разделение общества. О представителях правящей верхушки дружинной корпорации Древнерусской державы уже было сказано. Лично свободное сельское население, обложенное данью, а также рядовые горожане именуются в источниках люди. Особую категорию населения составляли смерды. Вопрос о их социальном статусе – предмет давнего спора в историографии. Вероятно, что «смерды» и «люди» в среде сельского населения слова-синонимы. Есть предположение, что смерды – это группа полувоенного-полукрестьянского населения, зависимого от князя. Для лично зависимого населения вотчин, а также для несвободных слуг использовались термины челядь (челядин) и холопы. Их неполноправное положение было закреплено законодательно: так, за убийство холопа уплачивался всего лишь штраф в пять гривен, шедший господину убитого в качестве возмещения ущерба. Во второй половине XI в. появляются закупы – люди, попавшие в зависимость от землевладельца за долги и вынужденные работать на господина до выплаты всей суммы долга. Их правовое положение было промежуточным между свободными людьми и холопами.

В. А. Максимов, История государства и права. Комментированная хорология, 2002

По поводу положения крестьянства на Украине авторы пишут, что их положение там было хуже, нежели в любом другом регионе Речи Посполитой, так как эти плодородные земли давали больший урожай, а, следовательно, крепостных эксплуатировали интенсивнее, чем в коронных землях. Кроме того, крестьяне отличались от господ еще этнической и религиозной принадлежностью, что создавало принципиально иную ситуацию на Украине по сравнению с собственно польскими землями.

Д. А. Безьев, Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в., 2012

Современные концепции модерного государства восходят к наследию великого немецкого социолога Макса Вебера (1864–1920). В посмертно опубликованном трактате «Хозяйство и общество» он разработал учение о бюрократии как основе государственного управления и ведения бизнеса в современных обществах. По мнению Вебера, бюрократия как тип господства идет на смену традиционной – патриархальной или патримониальной («вотчинной») – монархии. Развитая бюрократия отличается от предшествующих типов господства не только рациональной организацией и более высокой эффективностью управления: меняются и отношения внутри властной вертикали. Чиновник – в идеале, конечно! – уже не является личным слугой правителя; государственная должность становится призванием и рассматривается как выполнение долга, как служение не лицам, а «безличным и функциональным целям». Отмеченное Вебером различие между «безлично ориентированным бюрократическим господством» и прежним, патриархальным порядком, основанным на личной преданности господину, указывает направление, в котором шло развитие государства раннего Нового времени.

М. М. Кром, Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков, 2018

Новгородский владыка, архиепископ, не только ведал новгородскую церковь, но имел большое значение и в политической жизни Новгорода. Он занимал первое место в новгородском правительственном совете. Он следил за деятельностью веча: всякое решение веча обыкновенно требовало «благословения» владыки; в вечевых распрях владыка являлся примирителем, входя в бушующую толпу в священном облачении и с крестом. В сношениях с иноземцами владыка часто являлся на первом месте: он своею печатью скреплял договорные грамоты, к нему иноземцы обращались за покровительством и защитою, когда их обижали в Новгороде. Двор владыки у Софийского собора и самый собор св. Софии были правительственным центром, где собиралась «господа», хранился государственный архив Новгорода и богатая Софийская церковная казна, на которую новгородцы смотрели как на государственную. Владыка управлял громадным количеством церковных новгородских земель. У него был свой штат чиновников и служни («софияне») и свой «полк» отборной тяжелой конницы, отдельно от общего новгородского ополчения. Понятно, почему новгородцам было важно самим выбирать своего владыку, а не получать назначенного со стороны.

А. Г. Шляхторов, Золотая Русь. Почему Россия не Украина?, -1

Что же это за народ – русины – ни польский, ни российский? Галиция, где развил свою бурную деятельность Калинка, после раздела Польши находилась в составе Австро-Венгрии. В западной части Галиции преобладало польское население, в восточной – русское. По-немецки местное население именовалось рутенам, а местные жители называли себя руськими (в единственном числе – русин). Но при этом русином был, что называется, поп да холоп, а господствующий класс в Восточной Галиции был представлен поляками. Зная степень «гуманизма» польского панства, неудивительно, что Калинка констатирует лютую ненависть русских к своим господам.

А. А. Кунгуров, Киевской Руси не было. О чём молчат историки, 2015

По-видимому, киевлянин помнил другое: обессиление старобытной русской жизни, агрессию католичества, учреждение «бискупства», появление унии. Потому, по его логике, последствия разорения Киева в 1240 году были преодолены лишь в XVII веке воссоединением с Русским государством. Последнее воеводство Адама Брусиловского для автора «Синопсиса» примечательно лишь тем, что «после того воеводства снизошла милость Господа с небес на первоначальный всея России царственный град Киев» (гл. 109).

И. Ю. Сапожникова, Мечта о русском единстве. Киевский синопсис (1674), -1

Наиболее бесправной группой в древнерусском обществе были «холопы» (или «челядь») – рабы, являвшиеся полной собственностью господина, власть которого над ними ничем не была ограничена. С принятием новой христианской религии в части светского права ничего в этом отношении для них не изменилось. Церковь, однако, старалась улучшить их положение, используя недоступные светской власти средства.

Коллектив авторов, Общественная мысль славянских народов в эпоху раннего Средневековья, 2009

Программные документы зрелого периода декабристского движения – «Русскую правду» Пестеля, «Конституцию» Никиты Муравьева, «Правила Соединенных славян», «Манифест к русскому народу», написанный накануне 14 декабря, – отличало глубокое внутреннее единство и общность исходных позиций. Все они предполагали ликвидацию крепостного права, установление представительного правления, гарантии гражданских прав и свобод, ограничение сословных привилегий. Их роднило признание незыблемости принципа частной собственности, что они распространяли и на помещичье землевладение. Объективно программные положения декабристов дают основание видеть в них наметки преобразования России на буржуазных началах. Исторически на долю декабристов выпало осмысление тех задач, которые в ходе Французской революции решались третьим сословием, буржуазией, для чего в России еще не созрели условия. По-своему прав был Ростопчин, когда после 14 декабря сострил: «Обыкновенно сапожники делают революцию, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели сделаться сапожниками».

Н. И. Цимбаев, История России XIX – начала XX вв., 2010

Формула «и Давид, и Соломон» встречается у панегиристов и раньше (см. поздравительную речь Петру 14 сентября 1713 года [Гистория: 2, 466-67]), однако более распространенным в панегирической топике было противопоставление двух царей. При этом панегиристы петровского времени используют это противопоставление для доказательства богоугодности войны: прямое указание Господа Давиду не строить храма, оставив это своему наследнику, рассматривается как свидетельство Божьего благоволения к тому, что Давид (= Петр) проводит «все дни свои во бранех» (ср. у Стефана Яворского в проповеди «Третья сень…» (1708) [Стефан 1875: № 3, 640] и подробно – у Гавриила Бужинского в слове «О победе полученной у Ангута» (1719) [Гавриил 1784: 83–85]). Отказываясь и отталкиваясь теперь от этого топоса, переосмысленную панегирическую формулу «и Давид, и Соломон» Феофан еще раз использует в «Слове на похвалу <.. > Петра Великаго», 29 июня 1725 года («.. в священной истории, Давид оружием, а Соломон политикою блаженство Исраилю сотворил. А у нас и се, и другое, да еще в бесчисленных и различных обстоятельствах совершил един Петр: нам и Ромул и Нума, и Давид, и Соломон един Петр» [Феофан 1760: II, 152–153]).

Сборник статей, И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата, 2008

Конечно, пробиться через развесистые кущи историографической фантазии XVII в. и составить о ней четкую картину не так просто, но полагаю, что именно Рудбек был тем историком, кто первым в полной мере дал развитие подброшенной Петреем идее, что к предкам шведов следует причислить и древнерусских летописных варягов, а также использовал «свидетельства» Видекинда о Рюрике из Швеции. Но поскольку единственным источником Петрея был Иоанн Магнус, Рудбек постарался максимально расширить свою источниковедческую базу и призвал в свидетели своей правоты даже самого Господа Бога и библейские тексты.

Л. П. Грот, Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике, 2012

На самом же деле Исидор мирно почил в 1462 г. в Италии, а в его визите в Киев на пути из Флоренции в Москву не было драматических коллизий: в феврале 1441 г. киевский князь Олелько Владимирович официально подтвердил «господину и отцу своему Сидору, митрополиту киевьскому [и] всея Руси, что издавна прислушала митрополии»[268], и еще в конце XV в. имя униата Исидора (как и имя католика Битовта) фигурировало в помяннике Киево-Печерского монастыря, возобновленном после того, как предыдущий в 1482 г. «изгорел пленением киевьскым безбожнаго царя Менкирея и с погаными агаряны»[269].

Коллектив авторов, Евреи и христиане в православных обществах Восточной Европы, 2011

Как правило, религиоведы также помечают даты сокращениями «н. э.» («нашей/новой эры») или «до н. э.» («до нашей/новой эры») в стремлении отойти от явно христианского характера таких сокращений, как «от Р.Х.» («от Рождества Христова») и «до Р.Х.» («до Рождества Христова»). Это уловка, так как даты по-прежнему продолжают указывать на связь событий с жизнью Иисуса независимо от того, когда происходили эти события – в н. э. или после Р. Х. Но поскольку употребление сокращений «от Р.Х.» и «до Р.Х.» косвенным образом подразумевают веру в Иисуса как «Господа» и «Христа», здесь я пользуюсь

Стивен Протеро, Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях, 2010