Свойство (родство)

Свойство́ — отношение родственников одного супруга к другому и его родственникам. Для обозначения таких отношений используются особые термины.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Более сложным был вопрос об определении степени свойства. Свойство возникало посредством брака, в результате которого жена и ее родственники считались в свойстве с родственниками мужа и наоборот. Брак запрещался при свойстве до шестой степени включительно.

Татьяна Константиновна Кириллова, История отечественного государства и права, 2008

Родство более отдаленных степеней (дядя и племянница, двоюродные брат и сестра и т. п.) хотя теоретически может представлять опасность для здоровья детей супругов, но в меньшей степени, а поэтому, согласно СК РФ, не является препятствием к заключению брака. Не входят в число препятствий и отношения свойства, так как они не основаны на кровной близости, происхождении. В свойстве состоят каждый супруг с родственниками другого супруга, а также родственники супругов между собой;

Людмила Юрьевна Грудцына, Семейное право России, 2006

Характерно при этом, что Изяслав Давыдович и прежде состоял в свойстве с домом Юрия Долгорукого, так как в 1155/56 г. выдал дочь за сына Юрия (и соответственно брата Андрея Боголюбского), Глеба, и в истории этого брака мы имеем дело с настолько причудливым соотношением матримониальных и политических связей, что говорить о простой зависимости одного от другого, по-видимому, не приходится[27]. Так или иначе, едва ли можно утверждать, что Андрей и Глеб в ту пору, когда осаждался Вщиж, действовали во всем заодно, достаточно отдаленное же свойство Изяслава и Андрея, скорее, могло служить лишь поводом для поиска союзнических отношений. Для дальнейших переговоров и взаимодействия потребовалось своего рода обновление и значительное усиление этого свойства.

Коллектив авторов, Средневековая Европа. Восток и Запад, 2015

Концепция наследственных болезней имеет корни в античности и известна, по меньшей мере, с Гиппократа и Аристотеля, говоривших о наследственных заболеваниях – haereditarii morbi (лат.) ?σοι?ληρομ ιοτα?αι (греч). Уже тогда знали, что некоторые заболевания встречаются лишь у членов определенных семейств. Здесь была уместна аналогия с наследством, переходящим к членам одного и того же семейства. Так, знаменитый астроном и математик, личный врач французского короля Генриха II (1519-1559) Жан Фернель (Jean Femel, 1497-1558) утверждал в своей Medicina ad Henricum II (1554), что сын «также является наследником немочей своего отца, как и его земель (цит. по Müller-Wille, Rheinberger, 2007, р. 5). Важно подчеркнуть, что определение «наследственный» часто трактовалось не только в смысле передачи каких-то свойств. Говорили также о влиянии одних и тех же причин, действующих при рождении, особенно в тех случаях когда наблюдали сходство между родителями и их внуками. В этом случае проблема состояла в том, чтобы объяснить, как причины, индуцирующие развитие, могут сохранять свое действие у отдаленных потомков.

А. И. Шаталкин, «Философия зоологии» Жана Батиста Ламарка: взгляд из XXI века, 2009

Одним из условий заключения брака является отсутствие между лицами, вступающими в брак, отношений родства и свойства. Препятствие заключения браков между близкими родственниками существует во всех цивилизованных государствах, так как такой союз приводит к высокому проценту наследственных заболеваний у детей. В «запретный» перечень входят восходящие и нисходящие родственники, полнородные и неполнородные братья и сестры, усыновители и усыновленные. Представляется интересным, что у мусульман запрещен брак в родстве по молочному кормлению в таких же степенях, что и кровное.

Наталья Анцух, Сравнительное и международное семейное право, 2015

Проведенное в свое время изучение родственного состава дворов у монастырских и помещичьих крестьян Вологодского у. в конце XVII – начале XVIII в. убедило меня в том, что жители двора, как правило, представляли собой семью, они были связаны той или иной степенью родства или свойства и наряду с родственными также и хозяйственными отношениями. Присутствие во дворе чужеродцев – пасынков, приемышей, подворников и даже свойственников – зятьев, шуринов – переписчики обычно оговаривали. Такие дворы немногочисленны (2–7 %). Господствующей формой семьи была малая, нуклеарная, а ведущим ее типом – двухпоколенная семья супругов с неженатыми детьми. Неразделенная семья существовала в границах трех поколений и троюродного родства, а преобладающий ее тип – братская, т. е. семьи двух-трех женатых братьев, как с холостыми, так и женатыми детьми. Наиболее характерная численность семей в 4–6 чел. обоего пола, а предел численности был обусловлен типологией семьи и редко превышал 12–14 чел. За почти четыре десятилетия, прошедшие между переписями 1678 и 1717 гг., усложнился структурно-поколенный состав семей за счет увеличения неразделенных, однако это в целом не повлияло на преобладание малой семьи как формы у вологодских крестьян[61].

Е. Н. Швейковская, Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века, 2012

Семью в исторической перспективе можно рассматривать и с точки зрения типологии отношений в ней. В семье есть три типа отношений: отношения порождения (родители – дети), отношения кровного родства (сиблинги – одно слово для обозначения сыновей и дочерей), отношения свойства (муж – жена).

Е. И. Николаева, Психология семьи. Учебник для вузов, 2017

Другое изменение, которое внесла эта новая статья Кормчей: более строго определялся круг лиц, которым было запрещено вступать в брак между собой по причине духовного (до 7-й степени), кровного родства (до 7-й степени) или свойства (3-й степени). Определить степени этого родства было затруднительно священникам182. В случае обнаружения, что брак был заключен в недозволительной степени родства, он признавался недействительным.

Е. Б. Еремченко, Женщина в православии. Церковное право и российская практика, 2011

В качестве примера мы взяли пары «золото» и «иметь атомный номер 79», «золото» и «быть Н2О». Последний член пары обозначает свойство, а парное ему имя, разумеется, нет. Но пока каждому естественному роду соответствует только единичное главное свойство, это различие не имеет значения. Когда указывается два неравнообъемных имени, как «Н2О» и «жидкое состояние» в случае с водой, тогда каждому имени, если оно употребляется отдельно, будет соответствовать больший по объему класс, чем паре объединенных имен, и тот факт, что они обозначают свойства, становится центральным.

Томас Кун, После «Структуры научных революций», 2000

Каковы же свойства периодической системы, выстроенной А. Устери? Кроме числового соответствия ступеней систему скрепляет и качественное своеобразие каждой ступени. Каждому из 7 подразделений любого таксона поставлено в соответствие определённое качество. Таким образом, все, например, третьи семейства всех порядков будут похожи между собой по этому качеству, а в третьем порядке третьего класса этот качество будет выражено с особенной силой. Для удобства представления можно эти качества отразить на схеме в виде цветов. В результате свойства семейства будут определяться положением в системе (соседством) – более близкие семейства более сходны между собой, чем дальние. Все семейства вместе образуют единый восходящий ряд форм, так что порядки являются не изолированными группами, а связаны в единую цепь форм. Так же организованы и классы. Кроме соседской близости, таксоны связаны ещё и общим цветом. При сравнении с периодической системой животных Окена и – тем более – с любой филогенетической системой система Устери поражает своей упорядоченностью (См. рис. на вкладке).

Г. Ю. Любарский, Рождение науки. Аналитическая морфология, классификационная система, научный метод, 2015

Уже сам перечень основных свойств каст показывает, что они представляют собой уникальный пример простой закрытой группы, чем, вероятно, объясняется их роль в процессе управления, влияние на административно-бюрократический аппарат и необыкновенная устойчивость к переменам. В этом смысле известным аналогом кастам может служить любая закрытая система, напр., средневековые цеха, сословия феодального общества, а точнее отдельные наиболее четкие их подразделения, в истории России – боярство как правящая олигархия, члены которой были связаны общими родственными узами, а весь институт в целом – крайне враждебно относился к изменениям.

А. Н. Медушевский, Политическая социология и история, -1

В переписях населения СССР семья определялась как группа из двух и более лиц, связанных отношениями родства или свойства, совместно проживающих и имеющих общий бюджет. Люди, живущие вне семьи, подразделялись на две категории – одиночек и лиц, живущих отдельно от своих семей. Различие между ними зависело от того, имеет ли данный человек регулярную материальную связь с кем-либо из своих родственников. Люди, имеющие такую связь (хотя это понятие не было определено), считались членами семей, проживающими отдельно, не имеющие ее – одиночками.

Г. С. Шерстнева, Социальная статистика: конспект лекций, -1

Как отмечала Г. В. Валимова, «сочетаемость является свойством языковых единиц всех уровней, что определяет функционирование языка как средства общения» [Валимова 1967: 6]. Это их свойство проявляется в способности объединяться друг с другом, вступая в определенные отношения и определенным образом связываясь. Средством связи на уровне сложного синтаксического целого служат не только союзы, функционирующие в простом или сложном предложении, но и особые союзные образования, специально сформировавшиеся для объединения предложений, обладающих формальными признаками самостоятельности [Акимова 1990; Алгазина 1994; Бухбиндер 1975; Вейхман 1988; Звегинцев 1976; Ильенко 1989; Комарова 1975; Лосева 1971; Москальская 1980; Падучева 1985; Пфютце 1978 и др.]. Характеристика союзной присоединительной скрепы как особой разновидности аналогов союза должна учитывать своеобразие зоны их функционирования и тех синтаксических образований, которые она связывает. Совершенно очевидно, что эта зона их употребления находится на одном из высших ярусов синтаксиса.

О. И. Филимонов, Скрепа-фраза в языке, 2013

Civilis obligatio, civiliter obligari пли non obligari означает исковое свойство обязательства без различия его происхождения (jus civile или jus gentium). Употребление такой терминологии подтверждено многими ясными указаниями в источниках (прим. d, е) и будет подробнее доказано впоследствии. В одном только отношении мы находим небольшое уклонение, которое, впрочем, может быть приписано просто небрежности в выражении. Для понятия civilis obligatio вполне безразличен род иска – civilis actio, honoraria actio или extra-ordinarium judicium[86]. Но в некоторых местах, благодаря небрежности, только что указанная номенклатура исков перенесена и на обязательства, так что говорится об obligatio civilis или honoraria, а иногда рядом с ними упоминается и о naturalis в смысле дальнейшего подразделения, тогда как следовало бы везде говорить только об obligatio civilis, снабженной actio civilis или honoraria[87].

Фридрих Карл фон Савиньи, Обязательственное право, -1

Эти правила и отношения нарушаются кроссинговером, вероятность которого может быть установлена путем тщательного регистрирования процента различных комбинаций признаков у потомства в широких экспериментах по скрещиванию, поставленных надлежащим образом для этой цели. Анализируя результаты таких скрещиваний, принимают убедительную рабочую гипотезу, что «сцепление» между двумя свойствами, расположенными в одной хромосоме, тем реже нарушается кроссинговером, чем ближе эти свойства лежат одно к другому. Ибо тогда менее вероятно, что точка разрыва ляжет между ними, тогда как особенности, расположенные ближе к противоположным концам хромосомы, будут разделяться каждым кроссинговером. (То же самое применимо и к объединению в одной хромосоме двух признаков, расположенных ранее в гомологичных хромосомах одного и того же предка.) Таким путем можно ожидать получения из «статистики сцепления» своего рода «карты признаков» внутри каждой хромосомы.

Эрвин Шредингер, Квантовый кот вселенной, -1

Во-первых, мы видим, что для Дж. Лакоффа и М. Джонсона любое избирательное поведение живого организма по отношению к своему окружению следует называть категоризацией (every living being categorizes). Можно было бы принять эту точку зрения, если бы ее противоречивость не проявилась бы в следующих предложениях. Авторы с легкостью характеризуют отношение амебы к своему окружению как процесс категоризации предметов, которые встречает амеба (the amoeba categorizes the things it encounters). Это серьезная неточность, поскольку допускается способность для амебы сначала встречать вполне конкретные предметы (the things it encounters), которые уже присутствуют в самом контакте амебы с окружением как воспринимаетмые предметы. А затем амеба классифицирует эти предметы (the things it encounters) как пищу и не-пищу (into food and non food). Подобное рассуждение затрудняет возможность установить сущность и природу категорий. Авторы представляют процесс безусловной знаковой реакции простейшего организма на химические свойства материального окружения не как процесс наложения определенных свойств окружения, преобразованных в знак – сигнал, необходимый для выживания, на соответствующее состояние организма (потребность в пище), а как классификацию предметов на определенные разряды (food and non-food). Как мы уже показали в предыдущей главе, для амебы не может быть знакового содержания, которое бы соответствовало модели the things it encounters – просто потому, что для амебы не может быть реальности, в которой присутствуют предметы (the things) и отдельно возможность их встретить (encounter). Более того, содержание знакового воздействия определенных элементов материальной среды на амебу, стимулирующих ее активное продвижение к потенциальной пище и ее поглощению, нельзя приравнивать к слову food. Авторы понимают это и поэтому добавляют к своему рассуждению поясняющее предложение «what it moves toward or moves away from». Здесь возникает парадокс: либо на языке амебы (очень похожем на английский) значением слова food будет комплекс what it moves toward, то-есть, food is destination (something one moves toward), либо структура значения данного знака для амебы должна быть описана как-то по-другому.

И. В. Толочин, Учебник по лексикологии, 2014

Объекты истории в еще большей степени уникальны, чем живые организмы, поэтому и возникло мнение о их несравнимости. Но ведь любое описание по сути есть сравнение. Существует много видов описаний объектов – по их функциям и ролям, через описание частей, через указание происхождения и другие, но только один вид описания не может быть прямо сведен к сравнению – остенсивный тип описания, заключающийся в указании пальцем на предмет: «Вон то!». Все остальные виды описания подразумевают сравнение – неважно, функций или ролей, частей предметов или признаков, указывающих на происхождение этих предметов. Историк-идеограф говорит, что его задача – лишь описывать явления, не выдумывая несуществующие в истории общие законы. Однако называя части (аспекты, черты) явлений, именуя сами явления, он тем самым уже сравнивает. Если словом «революция» называют явление, произошедшее в 1789 г. во Франции, и явление 1917 г. в России, значит, эти явления полагаются сходными, в них есть много общего. Подведение двух разных исторических событий под одно понятие подразумевает, что эти явления обладают существенными сходными чертами, а их различиями на некотором уровне рассмотрения можно пренебречь. Это означает, что для того, чтобы характеризовать два каких-то события одним понятием, необходимо сначала эти события сравнить и удостовериться, что по какой-то совокупности свойств они одинаковы (сходны, гомоморфны).

Г. Ю. Любарский, Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие, 2000

Как известно, на первом этапе, опираясь на эту денотативную теорию значения, Рассел вслед за А. Мейнонгом полагал, что все, что обозначается именем собственным, должно в каком-то смысле существовать – если не как вещь, имеющая реальное существование (eхistence), то как понятие, обладающее идеальным существованием (subsistence). В результате онтология, представленная им в работе «Принципы математики» (1903), содержала помимо привычных объектов внешнего мира такие сущности, как числа, множества, отношения, свойства и даже гомеровские боги и химеры. Однако подобная трактовка имен собственных как онтологически нагруженных языковых выражений наталкивалась на серьезные концептуальные затруднения, одно из которых связано с невозможностью отрицать существование чего-либо, не впадая в противоречие[20]. Действительно, если исходить из того, что значением имени собственного является его носитель и что предложение, содержащее имя, является истинным в том случае, когда имеется объект, обозначенный данным именем, и он обладает свойством, выраженным предикатом, то получается, что считающееся истинным предложение «Пегаса не существует» говорит следующее: существует объект (Пегас), для которого верно, что он не существует. Еще одно затруднение состоит в том, что если мы возьмем предложение «Нынешний король Франции лыс», которое считается ложным, то, согласно закону исключенного третьего, мы должны признать истинным его отрицание «Нынешний король Франции не лыс». Поскольку этого признать нельзя, мы оказываемся перед необходимостью отказаться от закона исключенного третьего как важнейшего логического принципа.

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

Как уже было сказано, в юридической науке за владением традиционно признавались исключительно свойства юридического факта, хотя и факта особого рода, обладающего в связи с предоставлением ему юридической защиты своеобразным ореолом, либо же отмечалась двойственная природа владения. Так, Ф. К. фон Савиньи владение понимает как продолжающуюся возможность произвольно репродуцировать непосредственное отношение к вещи, непосредственное физическое господство над нею; рассматривает и как факт, и как право одновременно: как факт, поскольку в основе его лежит фактическое отношение (detentio), как право, поскольку с его бытием связаны правовые последствия.[5] Дореволюционное российское гражданское право рассматривало владение как юридический факт. Именно такой взгляд на понятие владения высказал в своей работе «Российское частное гражданское право» В. Г. Кукольник[6], а также в более поздних трудах Ф. Морошкин, К. П. Победоносцев, В. Г. Демченко, И. А. Покровский.[7]

А. В. Коновалов, Владение и владельческая защита в гражданском праве, 2004

В этих примерах открывается уже не определенность мысли, выраженная через закон тождества, а другое фундаментальное свойство из числа ранее названных – последовательность. Логический процесс предполагает получение содержательно новых выводов. Представить анализируемое содержание в точно определенном виде, как об этом говорилось до сих пор, – лишь одно из условий успешного осуществления логических операций. Наряду с этим надо быть также последовательным, то есть извлекать все следствия из используемых понятий и в дальнейшем столь же непоколебимо придерживаться их, в такой же мере неукоснительно признавать их, насколько обязательно в течение всего рассуждения сохранять неизменным содержание используемых понятий. Короче, назвав данную точку Северным полюсом, мы обязаны называть ее также и тем местом, где звезды не заходят за горизонт, и т. д.

С. Ю. Махов, Аналитика безопасности, 2013

Этот вопрос далеко не новый. Обычно, отвечая на него, говорят, что мы обязаны знать, сознательно или интуитивно, что представляет собой стул, лист или игра. Иными словами, мы должны иметь способность схватывать некоторую совокупность неотъемлемых свойств, которыми обладают все игры и только игры. Однако Витгенштейн пришел к выводу, что если задан способ употребления языка и тип универсума, к которому мы его применяем, то нет необходимости в такой совокупности характеристик. Хотя обсуждение некоторых из неотъемлемых свойств, присущих ряду игр, стульев или листьев, часто помогает нам научиться использовать соответствующий термин, нет такого ряда характеристик, которые одновременно применимы ко всем элементам класса, и только к ним. Вместо этого, сталкиваясь с незнакомыми нам ранее действиями, мы применяем термин «игра», поскольку то, что мы видим, обнаруживает значительное родовое сходство с рядом действий, которые мы еще раньше научились называть этим именем. Короче говоря, для Л. Витгенштейна игры, стулья и листья составляют естественные группы, каждая из которых установлена благодаря сетке частично совпадающих и пересекающихся сходных свойств. Существования такой сетки достаточно для того, чтобы объяснить наш успех в определении соответствующего объекта или деятельности. Но если бы группы, которые мы назвали, пересекались или постепенно сливались друг с другом, то есть если бы они не были естественными, то только тогда наш успех в идентификации и наименовании обеспечил бы очевидность ряда общих характеристик, соответствующих каждому из класса имен, которые мы используем.

Томас Кун, Структура научных революций, -1

Решающее значение имела сама базовая логика византийского метода систематизации и классификации объектов, которую проще всего будет проиллюстрировать на примере элементарной аристотелевской логики. По своим принципам научный метод византийцев мало отличается от современного – оба они восходят к аристотелевской эпистемологии, которая господствовала в пространстве традиционной науки вплоть до XIX в. Ключом для понимания византийской таксономии являются две связанные пары категорий, подробно разрабатывавшихся Аристотелем и воспринятых античной и византийской наукой как фундаментальные идеи: во-первых, это – общее и единичное, во-вторых, – род и вид. Единичное воспринимается чувственно и присутствует «где-либо» и «теперь». Общее – это то, что существует в любом месте и в любое время («повсюду» и «всегда»), проявляясь при определённых условиях в единичном, через которое оно познаётся11. Общее постигается умом, и именно оно является предметом науки. Частное многообразие объектов, объединяемых по общности их свойств и признаков, редуцируется к условным, «общим» родовым категориям. По определению Аристотеля, «род есть то, что сказывается в сути о многих и различных по виду [вещах]»12. Еще более ясно формулирует Порфирий: «… род есть то, что сказывается о многих и различных по виду вещах, при указании существа этих вещей, а вместе с тем мы обозначаем вид как то, что подчинено разъясненному выше роду…»13.

Коллектив авторов, Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время, 2015

В рамках понятийного аппарата, который разрабатывает М. Бунге в указанных работах, эта форма эссенциализма может считаться неотъемлемой частью всей классической науки Нового времени. Действительно, она занята выявлением фундаментальных неизменных законов, и имеются веские основания обозначать последние как платоновские идеи, считая их поиски следованием парадигме номологического эссенциализма (Режабек, 2004). И если не боятся ярлыков, исторически несущих в себе негативную оценку, то с данной точки зрения, скажем, определение вида либо через существенные признаки, либо через скрещиваемость, либо через единство происхождения (см. 6.3.2) – всё это ни что иное как указание тех или иных его свойств, каждое из которых в контексте некоторой биологической теории представляет его видовую сущность («видовость»); т. е. все эти определения – проявления объяснительного эссенциализма (Sober, 1980; Красилов, 1986).

И. Я. Павлинов, Биологическая систематика: Эволюция идей, 2011

10. Если мы захотим теперь исследовать основные понятия энергетики, чтобы установить содержащиеся в них понятия отношения, то для этой цели нам придется сосредоточить свое внимание только на этой стороне предмета. Само собой разумеется, что отношения возможны только между индивидами и образованиями, а потому всегда предполагают расчленение, как и определения качества и количества. Теперь важно только установить, в чем заключается различие между физическим и мыслимым образованием; количественные и качественные черты в обоих совершенно одинаковы. Я могу точно описать мыслимую часть пространства со стороны его объема, давления, температуры, веса, химических свойств и т. д., могу вместе с тем указать и все изменения, которые в нем и в отношении его происходят. Но здесь нет еще необходимости для того, чтобы признать (ощутить) эту часть пространства физическим телом; она может быть и созданием чистой фантазии, которой никто не воспринимает, которая не оказывает никакого воздействия на другие тела.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 11, 2014

Общность способностей к разным видам деятельности объясняют по-разному. Одно из возможных объяснений состоит в том, что при поисках способа решения самых различных научных, художественных и практических задач нужна опора на содержащиеся в их условиях сходные свойства вещей, связи и отношения.

Л. А. Венгер, Вот и вышел человечек…, 2010

Причина столь существенных расхождений таится прежде всего в различном толковании характера знаков, входящих в знаковую систему звериного стиля. И. В. Яценко, например, в приведенном пассаже рассматривает изображения частей тела животных как знаки функций, присущих этим органам, и соответственно определенных физических свойств. При этом априорно предполагается, что в знаковой системе звериного стиля между предметом, выступающим в роли знака, и стоящим за ним означаемым должно непременно существовать зрительное сходство или реальная природная связь. Из аналогичной посылки исходит Е. Е. Кузьмина, полагая, что изображение части животного является знаком его целого изображения. Между тем такая посылка, хотя и допустима, вовсе не единственно возможна и даже не наиболее вероятна.

Д. С. Раевский, Мир скифской культуры, -1

Чтобы избежать какого бы то ни было проникновения в наш дискурс эпистемологического дуализма и не создавать впечатления, что теоретические термины играют здесь некоторого рода метатеоретическую роль по отношению к операциональным терминам (поскольку мы сказали, что они используются также, чтобы «говорить об» объектах, образованных операциональными атрибутами), возьмем пример из повседневной жизни. Предположим, что для опознания одного человека из некоторой группы мне нужны три или четыре эмпирические свойства, такие как цвет его глаз и волос, его рост, форма носа или рта и т. п. Коль скоро я опознал его, мне уже не нужно больше говорить о нем только с помощью этих нескольких предикатов. Я, очевидно, могу приписать ему (т. е. высказать о нем) несколько дополнительных признаков, причем некоторые из них могут быть эмпирическими (как цвет кожи, или тот факт, что он смеется), а другие – неэмпирическими (например, что он доктор, или человек религиозный, или имеет определенный возраст).

Эвандро Агацци, Научная объективность и ее контексты, 2014

Первая роль форм относится к самим формам, то есть к их природе существования. По сути, это ответ на вопрос, что объединяет людей в той или иной социальной группе и что определяет принципы образования связей внутри изучаемых социальных форм. Вторая роль форм «относится к определенной конфигурации свойств» (Polos et al., 2002). Примерами такой конфигурации могут служить принадлежность к одной семье, одинаковая этническая принадлежность, работа в одной организации и т. п. «Третья распространенная роль концепции социальных форм служит, чтобы различать основные и периферийные свойства» (Polos et al., 2002). То есть роль, которая определяет нормы взаимных обязательств и принципы взаимопомощи по отношению к членам социальной группы и тех, кто не является членом группы.

Олег Коновалов, Спрятанная Россия, 2017

Точно так же, приводя эту цитату в собственных работах, заметим, ни один из наиболее известных ученых пермяков [6; 9; 16] не уловил того, что разницы между однозначными и многозначными зависимостями, которую «подчеркивает» В. С. Мерлин, увы, не обнаруживается. Если при много-многозначной связи, каждый элемент обоих множеств коррелирует, по сути, с каждой переменной тех же множеств, то получается, что нет ни одного какого-либо свойства, которое не коррелировало бы, так сказать, с самим собой.

М. М. Буланов, Политическая генетика. Интегральная индивидуальность как генотип, 2012

e) Продолжительность, интенсивность и тенденция должны, согласно Уорфу, находить выражение во всех языках, но необязательно, что они должны быть выражены одинаковыми способами. Для НСЕ характерно выражать эти понятия в основном метафорами пространственной протяженности, короче, метафорами размера (size), числа (множества) (number (plurality)), положения (position), формы (shape) и движения (motion). Мы выражаем продолжительность, используя слова long (длинный), short (короткий), great (огромный), much (много), quick (быстрый), slow (медленный) и т. д.; интенсивность – large (большой), great (огромный), much (много), heavy (тяжелый), light (легкий), high (высокий), low (низкий), sharp (резкий), faint (слабый) и т. д.; тенденцию – more (больше), increase (увеличивать), grow (расти), turn (поворачиваться), get (получать), approach (приближаться), go (идти), come (приходить), rise (возвышаться), fall (падать), stop (останавливаться), smooth (смягчать), even (равнять), rapid (скорый), slow (медленный); и т. д. из почти неисчерпаемого списка метафор, которые мы с трудом можем признать таковыми, поскольку они фактически являются единственным имеющимся в распоряжении лингвистическим средством. Неметафоричные термины в этой области, подобные early (ранний), late (поздний), soon (скорый), lasting (продолжительный), intense (интенсивный), very (истинный), tending (нежный), составляют всего лишь горстку, абсолютно неадекватную потребностям». Это положение, очевидно, проистекает из нашей общей схемы воображаемых пространственных свойств и возможностей, которые вовсе не являются пространственными (насколько нам могут поведать любые ощущения, восприимчивые к пространству)»; она основывается на моделях, описанных выше (ibid., p. 83).

Коллектив авторов, Антология исследований культуры. Отражения культуры, 2011

2) Вызывает сомнение и подход к понятию «типичности» НПП. В научной литературе подчеркивается, что «появление нетипичного связано в основном с процессом совершенствования данного типа явлений, возникновением в нем новых, ранее не встречавшихся (или редко встречавшихся) свойств, элементов. Если типичное – это то, что получило массовое распространение, то нетипичное – это то, что еще не стало массовым, многократно повторяющимся и находится в стадии становления»[193]. Правовые дефиниции, презумпции, фикции – достаточно распространенные правовые явления, присущие любой развитой правовой системе[194]. Как подчеркивает К. К. Панько, многие из них образуют целые институты в различных отраслях права (институт судимости, истечения сроков давности и т. д.), поэтому не могут носить вспомогательный (субсидиарный) характер[195]. Поэтому следует, вероятно, согласиться с С. С. Алексеевым, П. Б. Евграфовым и другими учеными в том, что выделенные В. М. Горшеневым НПП вряд ли стоит рассматривать в качестве «нетипичных»[196].

М. Л. Давыдова, Нормативно-правовое предписание. Природа, типология, технико-юридическое оформление, 2009

Исследования синхронических распределений личностных характеристик пытаются ответить на вопрос: каково в данный момент времени частотное распределение определенных личностных характеристик в определенном классе лиц? «Класс лиц» определяется по некоторому общему свойству, которым обладают все лица, принадлежащие к данному классу: национальность («японец»), раса («монголоид»), регион («юг Соединенных Штатов»), возрастная группа («лица старше 65 лет»), цивилизация («западная культура»), культурный ареал («индейцы прерий»), социальный класс («буржуазия»), этническая группа («итало-американцы во втором поколении»), религия («консервативный иудаизм»), экономический статус («семьи со среднегодовым доходом менее чем 2 тыс. долларов»), род занятий («официанты»), пол («женский»), племя («оджибве»), сообщество («Плейнвилл, США») – иначе говоря, по любому одному или по нескольким из бесконечно большого числа возможных свойств. Многие из этих классо-определяющих свойств внекультурны (например, «возраст»), однако, поскольку все они, как правило, связаны с изменчивостью в культурных системах, исследования культуры-и-личности так или иначе с ними сталкиваются.

Коллектив авторов, Антология исследований культуры. Символическое поле культуры, 2011

Определение через характеристику отличается от описания перечислением лишь некоторых внутренних, существенных свойств человека, явления, предмета. Такая характеристика должна быть образной и конкретной. В то же время она может быть далеко не всесторонней. Так, К. Д. Ушинский писал о лени: «Леность – это отвращение человека от усилий». Характеристику часто используют участники судебного разбирательства.

С. С. Антюшин, Логика, 2013

Позднее распространилась точка зрения, согласно которой структуру свойств составляет ряд достаточно широких групповых факторов, каждый из которых может в разных тестах иметь различный вес. Например, вербальный фактор может иметь больший вес в тесте на словарный запас, меньший – в тесте словесных аналогий и совсем незначительный – в тесте на математическое мышление. Корреляции тестов между собой являются результатом нагруженности их групповым фактором.

А. С. Лучинин, Психодиагностика: конспект лекций, -1

Просторечие также использует аффиксацию как способ образования имен лица по определенному свойству, присущему этому лицу (в особенности если в результате создается оценочное наименование: ср. слова типа чудик, придурок, очкарик и под.). Но наряду с этим оно активно пользуется прямым метонимическим переносом: название какого-либо из перечисленных выше аспектов человека и его свойств может становиться названием самого человека. При этом, как правило, такой перенос происходит в случаях, когда внутренняя форма наименования «непрозрачна» и поэтому непонятна носителю просторечия; наиболее характерны в этом отношении как раз иноязычные термины.

Л. П. Крысин, Слово в современных текстах и словарях, 2008

Он начинает первую часть своей статьи, названную «Средневековые архитектурные копии», с указания на то вызывающее удивление обстоятельство, что, судя по этим самым описаниям, касающимся многочисленных архитектурных копий, для средневекового человека сходством обладали постройки, которые нам вовсе не кажутся похожими одна на другую. То есть для средневекового человека, взирающего на то или иное здание и подбирающего для своего зрительного опыта словесные эквиваленты, существенны были элементы, таковыми для нас не являющиеся или не значащие для нас то, что они обозначали тогда. Выявление этих элементов и их смыслового наполнения, по мысли Краутхаймера, поможет определить все содержательное наполнение средневековой архитектуры. Другими словами, для средневекового сознания существенно было не внешнее сходство, не внешний вид, не эстетическое переживание, а процесс углубления внутрь архитектонического явления, за поверхность его наружного облика. Крайне принципиально, что подобного рода аналитика стимулируется сравнительными процедурами, выяснением общих свойств вещей разнородных, как кажется на первый взгляд, хотя документальные, письменные источники, повторяем, свидетельствуют об их прочной, но не поверхностной, а внутренней связи, более того, о зависимости одного явления от другого. Замечательно, что сам материал диктует эту самую компаративистику, ведь практика копирования, система отношений «оригинал/извод» реально существовала в средневековом зодчестве.

С. С. Ванеян, Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии, -1

Это значение не фиксируется существующими словарями, хотя все они отмечают его у местоимения какой-то… Ср.: «3. Употребляется при примерном сопоставлении кого-, чего-л. по признакам, свойствам или примерном приравнивании кого-, чего-л. к кому-, чему-л. – По-вашему, Рудин – Тартюф какой-то. Тургенев. Рудин» [MAC: III, 19]. Тот же пример в [БАС] объясняется несколько иначе: «При выражении удивления по поводу сходства кого-, чего-л. с кем-, чем-л.» [БАС: V, 697].

А. Б. Пеньковский, Очерки по русской семантике, -1

Разработке принципов выделения критериев этнических признаков много внимания уделил Ю.В. Бромлей, который относит к таковым прежде всего устойчивые, дифференцирующие (то есть отличающие один этнос от другого) свойства. По его мнению, антропологические, расовые признаки могут играть роль определителя лишь при сопоставлении отдаленных этнических единиц, принадлежащих к разным расам. Для этнического размежевания более значимыми являются групповые особенности культуры в самом широком смысле этого слова, то есть «не только определенные результаты человеческой деятельности, но и сам ее способ, выраженный в действиях и поступках»[88]. Именно в сфере трактуемой таким образом культуры обычно и сосредоточены, по мнению Бромлея, все основные отличительные особенности этнических единиц. При разграничении этносов-народов между собой особое значение имеют такие устойчивые и отчетливо выраженные компоненты культуры, как язык, религия, народное изобразительное искусство, устное творчество, обычаи, обряды, нормы поведения и т. п. Однако ни один из компонентов культуры не выступает непременным и универсальным этнодифференцирующим признаком. «Этнос, – писал Бромлей, – представляет собой не отдельный компонент культуры, а определенную культурную целостность, многие составляющие которой, как правило, в той или иной степени обнаруживают устойчивые отличительные черты»[89].

Юрий Акашев, История народа Рос. От ариев до варягов, 2013

Таким образом, названные свойства лидеров выступают в качестве материальной предпосылки их высокого неформального статуса. К качествам, присущим лишь им, относят и ярко выраженную антиобщественную установку личности, сформированную в специфичной среде. Анализ данных по их противоправной деятельности свидетельствует, что чаще всего становятся лидерами лица, имеющие судимости[38]. Более того, большинство из них встали на путь совершения преступлений в молодом возрасте, при этом многие являлись членами различных неформальных групп. Как известно, длительная противоправная деятельность, специфическое окружение приводят к устойчивой десоциализации индивида. При этом особенностью десоциализации рассматриваемой личности является то, что она предполагает как формирование индивидуального криминального опыта, так и усвоение опыта прошлых поколений правонарушителей (традиций, обычаев и иных искаженных ценностей), она способствует, можно сказать, вхождению лица в криминальную среду и утверждению его в ней.

В. М. Анисимков, Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы, 2003