Потерявшийся (в списках смерти не значится)

Gram Lee Miller

Наивный домашний мальчик попадает в жернова Чеченской войны. Он «растёт» и «матереет» на этой войне и, несмотря на то, что с каждым новым днём, проведённым там, он сам погибает, превращаясь в живой труп, осознание ущерба приходит к нему только тогда, когда по его вине гибнет ребёнок.Герой возвращается домой. Попав в ОПГ, он выполняет ликвидации и собирает «дань».В конце 90-х годов, спасая и себя, и дочь криминального авторитета от бандитов в погонах, герой вынужден бежать, однако, – выхода нет. Книга содержит нецензурную брань.

Глава VI

Даниле присвоили досрочно звание старшего сержанта. В госпитале его «настигла» ещё одна награда — медаль «За Отвагу». За тот случай в ауле. Прощальный «Привет» от капитана Гены…

За то время, что лечился, Данила получил пару коротеньких писем от Вадима: всё было хорошо там, у них… Серёга — «металлист» писал, что поступает в институт МВД: командование дивизией само предложило ему эту судьбу и подписало рапорт. Данила был искренне рад за своего друга и постоянно вспоминал ту песню, которую тот пел в поезде. В очередном письме Данила попросил Серёгу написать слова.

…Долгими бессонными ночами он осознавал, что те две погибшие девочки навсегда останутся в его памяти. Это станет его Ношей, которую он должен будет нести всю жизнь — все приносят с войны что-то, и у каждого свой ад. Для Данилы он станет — таким…

В декабре 1995-го года Данила вернулся в свою родную часть. В том же декабре вернулись из Чечни и его друзья — Вадим и Лёха. Встреча состоялась яркой и тёплой… Присоединился к ребятам и старшина Витя. Не верилось, что сидели просто, вот так, и пули не свистели над головой, не верилось, что сегодня никто не уйдет в ночь и, возможно, не вернётся… Были помянуты погибшие друзья: особенно вспоминали командира. Скупые мужские слёзы освятили самогон и жареную картошку…

Данила почти не разговаривал — он долго не мог избавиться от заикания после контузии, но к концу срочной службы ему это почти удалось.

В июне 1996-го года ребят снова набирали на Кавказ. Данилу не взяли, да он и не просился — он хотел вернуться домой. Вадим и Лёха уехали под «крылом» старшины Вити: три товарища снова шли в бой. Данила чувствовал какое-то отчуждение, будто он предатель, но он не мог с собой совладать — он оставался… А ребята уходили. Никто из них не сказал ему ни слова, все помнили его заслуги и контузию, но он чувствовал стыд, а что ещё хуже, так это то, что он впервые ощутил себя ЧУЖИМ, чуждым этим ребятам — своим братьям по оружию. Он не сказал об этом никому, схоронив в себе все чувства, но жизнь разделяла друзей и, наверное, так чувствовал каждый.

Никто из них пока ещё не знал, что больше они никогда не увидятся: Вадим и Витя погибнут при штурме Грозного уже в августе, а Лёха просто потеряется где-то после дембеля — Данила не увидит его и не услышит о нём.

***

В конце августа командир роты принимал рапорт у Данилы о сдаче на «краповый» берет — «погибший» романтик с живой Мечтой хотел во что бы то ни стало отдать последнюю «дань» своему прошедшему детству.

Ранним утром ребята-спецназовцы в количестве девяностоодного человека со всех родов войск стояли на плацу дивизии. Огромного роста полковник — командир спецназа «Витязь» — поздравлял испытуемых с праздником сдачи на «краповый» берет, желал всем удачи, и чтобы каждый из бойцов проявил все свои знания и навыки, полученные за время несения службы в войсках специального назначения.

Данила стоял вместе со всеми, но мысли его были далеко… Лишь когда к мемориалу погибшим воинам один из бойцов понёс цветы, и все бойцы встали на одно колено, он очнулся и сделал то же самое.

После торжественной части ребята построились колонной по семь и побежали двенадцатикилометровый кросс — квалификационные испытания начались.

Он бежал с автоматом, как и все, в бронежилете и каске, но у него не было ощущения правдивости событий — Данила давно заметил за собой, что может отключаться от происходящего с ним. И чем хуже была реальность, тем легче ему было отстраниться от неё: это тело бежало, падало в грязь, ползло и кувыркалось, шло «гусиным» шагом, а душа летела где-то рядом и как бы говорила: «Давай, браток, догоняй!..». Кросс постоянно дополнялся всякими вводными: физическими упражнениями или «засадами», инструктора — «краповики» практически постоянно кидали дымовые шашки и стреляли над головами рябят холостыми патронами. Но Даниле было всё равно… Он мог часами вести долгие разговоры со своей мамой или вспоминать дела давно минувших дней, мусолить слова, которые он говорил, а мог бы сказать другие, более подходящие, или вообще ничего не говорить, будто это ворошение прошлого имело смысл…

В его голове всплыло одно из немногих маминых писем:

«Здравствуй, дорогой сыночек Даник! Письма приходят нерегулярно, судя по датам на конвертах, они блуждают по городам и весям, два месяца, а то и три, но я чувствую, что ты жив, родной… И всё же однажды, среди ночи, сердце так скололо, что не смыкала глаз следующие двое суток, пыталась звонить к тебе в часть, но там постоянно было «занято», будто война идёт под Москвой и раненых везут без перебоя. Выпила всю валериану в нашей аптеке…

И всё же однажды я дозвонилась и, знаешь, паренёк такой услужливый попался, всё мне рассказал, объяснил, что данные к ним приходят регулярно и что потерь в их полку не было…

В нашей деревне все говорят, что я дура, что тебя отпустила в Армию. Война идёт и бабы сыновей своих под подолом держат до последнего. Тут Сашка Ачкас пришёл оттуда, сын Тети Вали, помнишь? Так он мне сказал, что по телевизору не показывают и 20% процентов правды, что вроде бы страшнее всё…

Болит моя душа, сын, но я верю в твое благоразумие, честность и мужественность. Раз ты не побоялся премудростей судьбы — Ты настоящий мужчина… Ведь кто-то же должен защищать нас — баб русских? Если все попрячутся, то кто тогда останется? Ты да Я, да Мы с Тобой?.. Это в корне неправильно, по-моему.

Я молюсь за тебя деве Марии каждую ночь, а по воскресеньям хожу в церковь и ставлю свечу Николаю Чудотворцу, и я чувствую, что меня слышат… где-то ТАМ…

Возвращайся домой, сынок. Я жду тебя. Только не оставайся там на контракт, прошу… Вернись живым и здоровым, ведь времена такие смутные настали — хватит с нас и двух лет этого ада. Я не переживу повторения. У тебя другая жизнь, тебе надо учиться, но, главное — возвращайся домой. Я люблю тебя! Мама…»

«Данные к ним приходят регулярно и потерь в их полку не было…», — подумал Данил. Какая праведная ложь… Интересно, кто это был? Пожал бы руку этому парню…

Тем временем кросс закончился и пришло время произвести выстрел в воздух — у кого затвор был забит песком или грязью выбывали до следующего года. Данила смог выстрелить — его затвор был грязен в пределах разумного…

Затем была высотная подготовка, где он тоже всё сделал по времени и правильно: надо было спуститься с третьего этажа на тросе, на втором поразить цель из автомата, а на первом закинуть учебную гранату, отцепиться и добежать до исходной позиции.

После учебной стрельбы из разных положений, настал финальный «аккорд» сдачи на берет — двенадцатиминутный спарринг с четырьмя свежими инструкторами, по очереди и без перерыва. Испытание проходило на лесной опушке на траве.

Данила очень устал, но не столько физически, сколько морально: он терпеть не мог людские сборища, терпеть не мог, когда раз за разом надо было что-то делать, показывая по максимуму хорошие результаты. Одним словом, моральное напряжение давало о себе знать и сил оставалось немного.

Первые девять минут боя он отстоял довольно легко, резво отвечая на удары и даже нападая, но, когда инструктор дал сигнал, что пошли последние три минуты, Данила резко устал: руки стали опускаться, поджилки затряслись. «Краповики» не так били, чтобы убить или «вырубить», но даже «щадящие» удары после прошедших испытаний, казались увесистыми. Данила дважды падал, но поднимался и шёл в атаку.

Эти три минуты показались ему вечностью, он перестал считать секунды, «закрылся» и стал просто терпеть: он чувствовал, как его голова болталась то вверх, то вниз, то вправо, то влево…

…Лицо было разбито. Левый глаз совершенно заплыл, а из носа текла кровь ручьем, но всё же Данила смог подловить разбушевавшегося инструктора прямым в челюсть — этот удар был не сильным, но шёл навстречу, и инструктор отшатнулся, дав Даниле передышку в пару секунд. Но тут Данила внезапно выпрямился во весь рост, опустил руки и поднял голову к небу: солнце, пробиваясь сквозь опухшие веки, играло на зрачках, создавая причудливые цвета, будто он смотрел через калейдоскоп. «Дааанииик!..», — услышал Данила зов прямо у себя в голове. Этот чудный женский голос, должно быть, принадлежал ангелу…

В тот же миг какая-то мощная сила вдруг «бросила» Данилу на землю: это инструктор не пожелал дарить Даниле оставшиеся пять секунд боя и боковым в челюсть отправил его в нокаут — Даня упал и почувствовал кайф — он наконец-то лёг и мог расслабить свои члены. Темнота спустилась ему на глаза медленно и ему показалось, что она укрыла его, словно одеялом.

Несколько бойцов вынесли Данилу с «поля боя», облили холодной водой и дали понюхать нашатырь — Данила пришёл в себя. Ему помогли снять перчатки и шлем и оставили полежать на зелёной травке. До него вдруг донесся голос — какой-то «краповик» с погонами подполковника «пытал» его:

— Почему бросил драться?! — Его голос звучал будто из могилы. — Пять секунд оставалось, ёбаное всё…

«Краповик» ушёл, а Данила вновь закрыл глаза: всё для него кончилось… Лишь чудный голос всё ещё звучал в его голове.

***

Спустя пятнадцать минут бойцы стояли строем, и «Витязи» вручали береты своим новым братьям — восемь бойцов из девяностоодного прошли испытания. Данила должен был быть девятым, но… Правила есть правила — он не выстоял.

Каждый, кому вручали берет, подходил к тому самому полковнику высокого роста, он обнимал бойца, принимая в свои ряды, и вручал берет. Боец разворачивался, одевал берет и кричал: «Служу Отечеству и спецназу!» и становился в строй к теперь уже «своим» «краповым» беретам. Там новеньких тоже поздравляли и обнимали, некоторых даже качали на руках…

Данила стоял и смотрел на этот праздник и не было у него в душе ни жалобы, ни обиды — была просто чудовищная усталость, опустошённость, будто все два года навалились на его уставшие плечи так, что «маленький солдат в больших сапогах» не мог больше стоять на ногах.

Данила смотрел на лица спецназовцев и не видел ни одного глупого лица, он не видел ни одной неискренней, злой или равнодушной улыбки или эмоции — все они были какие-то… особенные. Они были настоящими мужчинами. Данила в тот момент подумал, что хотя ему и не удалось стать одним из них, не удалось ему стать их братом, но… он теперь будет гордиться хоть тем, что стоял с ними в одном ряду.

Торжественные мероприятия закончились и бойцов распустили по их расположениям.

Спустя несколько дней, Данилу вызвали в штаб спецназа «Витязь» к командиру. Данила был удивлен, но ни о чем не спросил дежурного, а молча пошёл. Поднявшись на третий этаж, он постучался в нужную дверь.

— Заходи! — услышал Данила и вошёл в кабинет.

Остановившись в двух метрах от стола, он отдал воинское приветствие, представился и вытянулся по стойке «смирно». Справа от стола командира сидел на диване его заместитель — в нём Данила узнал того «краповика», который пытался докричаться до него после боя.

Данила также обратил внимание, что на столе у командира лежал новый «краповый» берет и какая-то папка, похожая на чьё-то личное дело.

Полковник обошел свой стол и сел на его край напротив Данилы:

— Мы тут с Сергеем Сергеевичем разговаривали все эти дни о том, что произошло там, на сдаче, — начал полковник. — И никто из нас не может дать ответ на то, что случилось: почему «бодрый» боец внезапно смотрит в небо, будто там явилось чудо Господнее, и при этом пропускает мощный хук справа за каких-то пять секунд до финала.

— Товарищ полковник, — начал Данила сдавленным голосом, так как он изрядно волновался, потому что такого развития событий никак не ожидал, — я услышал женский голос… И этот голос был такой небывалой красоты, что я обернулся в поисках его источника и… получил удар. Вот и всё…

— И часто тебе слышаться голоса, боец? — вступил в разговор Сергей Сергеевич.

— Не голоса, товарищ подполковник, а голос. И — нет, это было впервые, — ответил Данил.

— Ты хочешь служить у нас? — полковник смотрел Даниле в глаза.

Сергей Сергеевич в этот момент перевел взгляд с бойца на своего командира — ему показалась плохой идея брать бойца с «голосами» в голове. Один ведь Бог знает, что эти «голоса» ему скажут завтра. А через год?..

Но Данила прекратил моральные муки двух командиров, которые выбирали между доблестью и честью бойца и безопасностью личного состава спецназа:

— Товарищ полковник, Вы оказываете мне великую честь своим доверием, и я благодарю Вас от всего сердца за это предложение, но дело в том, что я так долго этого хотел, что в одном лишь шаге от мечты, мне вдруг перестало это быть нужным. Я понимаю и Сергея Сергеевича с его напряженным отношением ко мне, но… этот голос был таким неожиданным и вообще вся моя служба — это сплошная неожиданность. Я и сам теперь не ручаюсь за свою голову — я хочу домой… Простите меня…

— Ты имеешь право носить этот берет, сынок, — полковник посмотрел на Данилу так, как, наверное, смотрит отец на своего сына. — Я распорядился обо всём, документы готовы. Дослужишь эти полтора месяца в своей части, а там, если передумаешь, возвращайся на контракт к нам. Я возьму тебя, но только в течение полугода от сего дня, понимаешь?..

Данила кивнул. Глаза налились слезами… Командир взял со стола берет, обнял Данилу крепко и вручил его.

— Служу Отечеству и спецназу! — еле слышно выдохнул из себя боец.

Сергей Сергеевич тоже подошел к Даниле и пожал ему руку:

— Ну, бывай, солдат. С Богом по всем дорогам…

Данила вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.