Слоновый Фредди

Jana Denole, 2020

Исповедь румынки "Куртизанки". Обратная сторона райской монеты! Что делают животные ночью, пока детей нет в зоопарке? Насколько извращены швейцарцы, и до каких мерзких забав доводит миллионеров беззаботная жизнь… Дисклеймер! В тексте встречаются оскорбления этнического характера по национальному и религиозному признаку. Они не отображают отношение автора, но исключительно передают речевые особенности героини. Книга основана полностью на реальных событиях. Содержит нецензурную брань.

Этап

После долгого мучительного переезда из Германии в Швейцарию, пришлось посетить около десяти разных тюрем, одна из них была для несовершеннолетних. Страшно смотреть на подростков, размышлять о том, что это чьи-то дети. Повезло, что я провела не так много времени с криминальными деточками, всего часа полтора — остановка-перекур. Этого сполна хватило на долгие часы депрессивного раздумья о собственном сыне. У меня осталось единственное хорошее воспоминание об одной, но самой страшной тюрьме, под названием Stammheim — Штаммхайм. По военным записям моего деда, он был там в плену у немцев. Ему чудом удалось сбежать. Кстати, самый настоящий фашист, местный житель, работавший в то время надзирателем, которого он обучал русскому языку, как ни странно, организовал ему побег.

Сидела в огромном, пропитанном страданиями мокром каменном туннеле, с висящей на паутинном проводе жёлтой лампой, и у меня внутри нашлись вот такие слова:

«Джанки»

И вновь заехали в тюрьму,

Какую, счёта не пойму.

Провели нас по туннелю

Прямо в сердце подземелья.

Мадам-соседка плачет громко —

Не нравится ей, б**дь, подкормка!

Сижу, пою я про войну…

Фашисты, суки, надоели!

О! Корку принесли, созрели!

На хлебе и воде из крана

Сижу довольная, как Лама.

Чё плакать,

Раз повелено судьбой,

Мне всё это пройти долой.

Зато зашла я в ту тюрьму,

В которой дед мой был в плену,

Ох, перевернулся бы в гробу,

Узнав, что он прошёл войну,

За Родину стоя горою!

А внученька на скорости и перегоне

Поставила на кон свою семью…

Побывала также в тюрьме под названием «Robach» — «Робах». Несладко там у них, но спокойно, как в отеле. Всё чистенько, беленько, аккуратно прибрано. Кушать привозят, как в ресторане, на хромированном столике на колёсиках, даже на тарелках с едой крышки, не простые, а именно красивые, блестящие, как в дорогих ресторанах с пунктами «Мишлен».

Женщины отбывают там довольно длительные сроки. Поразила меня одна особа, которая очень сильно хотела забеременеть, дабы избежать полного наказания. Выдумщица спускала вниз по стенке тампон, привязанный к ниточке, на который её парень, стоя внизу около забора, намазывал свежую сперму, чтобы та могла засунуть всё это дело во влагалище, в надежде на зачатие младенца.

Была ещё одна артистка, такая толстенная барышня. К сожалению, она болела гепатитом С. Никто даже в карты с ней играть не хотел. Вот она, живя ещё на воле, до такой степени напивалась, что видела в собственной ванной труп. Я, кстати, никогда не думала, что алкоголь может вызвать такие неадекватные реакции. Сидела она в итоге в следственном изоляторе в одиночке не один месяц, за то, что изувечила продавца в супермаркете. Пошла, говорит, в магазин за бутылкой, но денег с собой не было. Взяла с прилавка бутылку итальянского вина, тут же принялась на месте откупоривать. Работник супермаркета быстро подбежал, пытаясь отнять винишко. В итоге она мне с гордостью заявила, что перед тем, как сделать из бутылки розочку и воткнуть её в глотку жадине-продавцу, она успела даже отпить глоточек!

Я не знала, что на это ответить, просто сказала:

— Молодец.

Мои тюремные исследования продолжались, я вышла в обед на улицу заниматься спортом. Стала боксировать, если знаете, такой вид спорта как «кик-пауэр» — «Kick Power». Бокс без наличия вспомогательных элементов. Удар в воздухе, включая упражнения ногами.

Девчонки-преступницы собрались, как всегда, в круг, повторяя за мной упражнения. Внезапно подбежали надзиратели, приказали немедленно прекратить обучать зеков борьбе. Якобы я провоцирую агрессию. А то, что они сидят в камерах на месте годами без движения, не вызывает агрессию? Спорить не стала, ведь я по этапу ехала, нигде долго не задерживалась. К чему лишние проблемы? И так делов натворила достаточно.

В оставшееся время, отведённое прогулке, я познакомилась с русской, судя по просматриваемым следам её бывшей жизни, то бишь, внешним данным: ноги были красивые, от ушей, пышная грудь, густые волосы на голове сменились проплешинами. Ещё в недалёком прошлом она была, несомненно, красивой девушкой Юлей, а превратилась, увы, в нынешнюю алкоголичку и воровку, прожившую на территории Германии двадцать пять лет, не имея ни единого документа, подтверждающего её личность. У неё был вид красотки-бродяги, тротуарного флибустьера.

Привлёк моё внимание к ней отголосок созидания, сумасшедшего нераскрытого феномена. Она очень красиво рисовала.

«Почему бог дарит бестолочам и сумасшедшим, тупо просирающим свою жизнь, гениальные таланты, какими человек не способен в жизни распорядиться? Как пустую ношу, рюкзак на плечи, как банальное дополнение к атрофированным мозгам. Хорошо ещё, что бог не дал ей детей», — подумала я.

Со своей жизнью человек вправе делать, что хочет, если не берёт на себя невыполнимых обязательств, не ломает судьбы невинным. Про выпивку ненароком вывалилась из души пара строк:

«Алкоголизм»

Минули мы немецкие картины,

Поля вина и водопады.

Остался лёгкий вкус тепла,

Свободы, свежести награда.

Ведь всё с того и началось:

С красивых гроздей винных слада,

Затем бесстрашия порок,

И в Ад вела дорога смрада…

Взбодриться, может, на дорожку?

Зайти на старый адресок?

Потом нигде не появиться,

Сидеть, смотреть в дверной глазок.

Вина бочонок, три батона

Хватает суток так на пять,

И в жалюзи смотреть притворно,

При этом умно рассуждать

О спорте, лыжах и о детях,

О том, что можно, что нельзя…

Наврать себе — во всё поверить!

Сказать — себя же поддержать,

Свернуть на нужную дорогу,

На, сука, скучный, трезвый путь,

Чтоб в ЗОЖе оценить друг друга

И за столом в мечтах уснуть…

Ещё одна тюрьма осталась у меня в памяти, находящаяся в городе Ravensburg практически около границы со Швейцарией. Предпоследний мой пункт назначения. Здесь рассказывать нечего, рай на земле. У меня дома не так уютно, как там. Всё новое, камеры открыты, кухня огромная, пеки пирожки, делай, что хочешь. Спортзал со всеми тренажёрами, курильная комната, кинозал и библиотека. Выдали мне на одну ночь новенькую пижаму и тапочки, как в отеле, мягенькие. Решётки на окнах — обыкновенные толстые прутья без горизонтальных пересечений. Такого типа стоят во многих жилых домах, в основном на первых этажах, защищая тем самым людей от грабежей. В парке подстрижены кустики, променад. Можно заниматься спортом на улице. Надзиратели сидят вместе с заключёнными, болтают на кухне, помогают печь пироги, проявляя усердие, граничащее с фанатизмом. Я до сих пор в такое поверить не могу. На душе стало тепло и комфортно, да так, что в голове пролетела обескураживающая мысль: захотелось остаться.

Естественно, после подземного туннеля в Штаммхайме, лысых, беззубых зечек, не видящих месяцами солнца, а прибыла я в Рафенсбург непосредственно прямиком оттуда, поверьте, на контрасте это выглядело, как будто я попала в другое измерение. Вышла из адских времён средневековья, когда на костре сжигали путан и космонавтов, мгновенно переносясь во времена автомобиля Теслы. Ранее мне казалось, что машины времени не существует. Но, увы — я ошибалась…

Германия — весёлая, разносторонняя до такой степени, порой не верится, что все мной объезженные города, в коих я совершила экстравагантный тур по тюрьмам, не отелям, как все нормальные люди-туристы, являются одним государством.

Привет, Швейцария!

Ну вот, наконец, спустя почти месяц я возле дома, в Швейцарии, сижу в камере с четырьмя койками, совсем одна. Вернее, две кровати, но как во многих детских лагерях — двухэтажные. До этого была пять дней в казарме — одиночной. Это полная жесть. Ко мне приходил батюшка, напугал меня до смерти, посмотрев документы прокурора, объявил торжественно с улыбочкой, если я всех не сдам, не назову имена участников и организаторов, светит мне пять лет швейцарского строгого режима. Вероятно, прокурорша, жирная сука, подослала старца раскулачить меня на информацию. Но мне было не до их интеллектуальных игр, я думала о своей книге, писала сутками напролёт тупым карандашом и ложилась прямо в куртке спать. Я совершила мелкую кражу на допросе у прокурорши, украла у неё ручку, поэтому, если вы посмотрите мою рукопись, она похожа на зебру. Половина страницы была исписана чернилами, другая половина — простым серым карандашом. Когда в камеру заглядывали надсмотрщики, я прятала ручку под резинку в штаны, продолжая писать карандашом. Но, к сожалению, чернила в ручке быстро закончились, нужно было тырить сразу пару штук. Осталась лишь в пальце от карандаша на память дырка, вернее — вмятина. Ну и естественно, мой первый криминальный роман — «Мошенницы» на исписанных до корки листах. По рукописи прослеживается некий отблеск диковинки. То ли военное время, то ли послевоенное. Нехватка бумаги, чернил и пастели. Со временем мне разрешили иметь шариковую ручку, даже несколько. Уважили прошение заказать бумагу из канцтоваров, также иметь необходимые книги для чтения. Но вы знаете, что я заметила? Когда я получила все необходимые причиндалы для работы над моим романом, у меня пропало желание писать. Всё-таки нехватка деталей, стресс и отчаяние заставляет тебя шевелиться. Некий азарт появляется именно в тех условиях, которые тебе чужды. Ради идеи ты готов на безумные поступки. Ограничение и одиночество — путь к успеху!

Новый 2017 год я отметила в камере, не скрою, в полной депрессии. Знаете, как было обидно и досадно слышать взрывы салюта за окном? Представлять подарок под искусственной ёлкой. Так как швейцарцы против бессмысленной вырубки деревьев, обычно мы ставим фальшивку. Сложно задаваться вопросом, что подарил бы мне сын и любимый муж.

В голову лезут сволочные мысли, от которых хочется повеситься, представляя, как ребёнок положил под ёлку подарок и попросил швейцарского Сами Клауса, чтобы он вернул домой маму. В тот момент понимаешь, какой ты был счастливый на свободе, даже в те моменты, в которые думал, что самый несчастный на свете…

Отворилась дверь, зашла чёрненькая маленькая девушка с изумительной фигурой формы вазочки и ужасными наращёнными длинными красными ногтями. Глянцевые волосы развевались по тусклому, как казалось на фоне волос, платью сиреневого цвета. Она была истинной красавицей. В России девушки с такой внешностью живут с миллионерами или с простыми дворовыми пацанами. У многих плохих ребят-хулиганов девчонки — красотки, глаз не отвести.

Я сидела за столом, пила чай, отрезая пластмассовым ножом кусок швейцарского сыра. Девушка подошла молча к столу, как бы игнорируя меня. Присела, прикурила сигаретку, выдувая дым в мой сыр. Как она меня этим взбесила! Ведь я в камере почти не курила, проветривала, занималась на полу йогой, медитацией. И тут какая-то, хоть и очень красивая, шлюха, дует мне прямо в лицо вонючим дымом! Скандал!

— Отвернись, а?

— Что?

— Говорю — окно сзади тебя, туда дыми, пожалуйста!

— Хорошо, извини.

Мне стало как-то не по себе. Я к ней с намёком на скандал, она мне «извини».

— Будешь сыр? — спросила я в знак перемирия.

— Нет, не буду, спасибо.

Странно, подумала я, неделю провела в казарме в одиночке, и кушать не хочет. Ведь там не балуют продуктами. В казарме ничего нет. Каменная кровать, тонкий плед. Окно на самом верху, чтобы заглянуть в него, приходилось вставать ногами на каменный прикрепленный цементом к стене столик. И то ничего не было видно. Дыра, одним словом. Подземелье. Там родилось во мне неистовое желание к письму. Именно там, где не было ни бумаги, ни ручки. Пришлось пойти на преступление с авторучкой и вымолить заветные белые листы у надзирателей. Я просила бумагу у каждого сменяющегося и заступающего на службу, пряча пергамент под тонкую подстилку, служащую матрацем на каменной кровати.

— Меня зовут Яна.

— Меня Рокси.

— За что сидишь, Рокси?

— За любовь.

— Это стоит того, верю.

— Вы, русские, любите над нами поиздеваться, да?

— Кто бы говорил! Я про вас, дракул, половину первого криминального романа написала! Вы наших девушек ненавидите.

— Как и вы румынок!

— Ладно, давай дружить? Я, если честно, до тюрьмы вообще ни одной румынки не знала.

— Давно сидишь?

— Не-а. Приехала на Новый год, решила в Швейцарии справлять. В Германии надоело.

— Шутишь?

— Шучу.

— Ты здесь отмечала?

— Да, одна, кстати. Никого, видимо, не поймали в праздник, чтобы развлечь меня в новогоднюю ночь. Пустая тюряга.

— Как там в Германии? Я там работала, но в тюрьме, конечно, не сидела, не успела.

— В их тюрьмах веселее, чем здесь. Хоть попадаются иногда люди, которые сидят за что-то стоящее. Например, в «Кобленце» — «Koblenz» — я встретила девушку по имени Барбара. Она получила 2 года и 9 месяцев за мошенничество в крупных размерах. Отмыла через банки деньги. Заработала три миллиона евро. Купила на Майорке дом, играет в гольф. Должна выйти через год по условно-досрочному освобождению, по идее. Имеет шикарного адвоката. Знаешь, как у неё работает мозг? Поворачиваешь перед ней 20–30 карт, играя в покер. Ей двух секунд хватает пересчитать твои очки. Проверяла её не раз, сидела, полчаса карты пересчитывала, всё верно, представляешь? За такие деньги, как она украла, я бы тоже годик посидела. А-ха-ха! Она не одна, конечно, такая, но телефонами мы с ней обменялись. С удовольствием съезжу на Майорку, посмотрю, ради чего она отсидела. А здесь одни психи в Швейцарии, шлюхи, мелкие воришки и наркоманы. Нет людей с нормальными, достойными внимания преступлениями.

В этот момент в камеру вошёл надзиратель, приглашая меня жестом руки на работу. Рокси недоверительно на меня взглянула, зыркнула змеиными глазками, отчего мне стало не по себе. Во время работы в первую неделю мы шили перчатки для строителей, я познакомилась со многими карманницами, воришками и, конечно, проститутками. Много нового и познавательного узнала от девочек. Например, цыгане всю жизнь воруют и сидят в тюрьмах. Когда беременные, они стараются воровать в Италии, так как по закону макаронников беременных женщин не сажают в тюрьму. Одна из них была интересна тем, что была истинной профессионалкой, в то же время наркоманкой. Зависела она именно от наркотика — воровства. Муж её, честный гражданин, воспитывающий их общих троих детей, писал ей в тюрьму письма с просьбой, умоляя супругу никогда не сбегать из дома и не воровать. Но Джина говорит, что это сильнее её самой, даже собственные дети не могут остановить неистовую тягу к воровству. Когда она не ворует, она болеет, при этом на самом деле тяжело и серьёзно. У неё мигрень, ломка, упадок сил, полное отсутствие настроения. В один момент она срывается, сбегает из дома и улетает в тур по Европе. То, что я прочла в её документах от прокурора, поразило меня. На неё повесили за две недели 36 краж из банкомата. Обналичивала банковские и кредитные карты. Сумок «Луи Виттон» у неё несчетное количество. За час работы в аэропорту она могла украсть на 20000 долларов. Сидит по тюрьмам с детства. Начала ещё с малолетки. Муж говорит, что любит и ждёт. К тому же молоденький, на семь лет младше самой цыганки.

Выслушала и всё в мозгу законспектировала, так рабочее время пролетало быстрее.

Вернувшись в камеру, увидела, что Рокси сидит на моей кровати в ожидании.

— Ну что, ты всё ментам про меня рассказала, шьют дело с пролетарским размахом?

— В смысле?

— Зачем тебя вывели из камеры так надолго?

— Перчатки шила, с Джиной общалась. Классные истории, рассказать?

— Правда?

— Конечно, дурёха малая!

— Говорят, ты убийца, Ян?

— А кто сказал?

— Бразильянка толстая, у неё окно напротив, видишь?

— А, эта? Ну да, мне же нужно как-то держать всех от себя подальше. Эти обезьяны дикие. Получается, способом устрашения, как видишь, можно выжить.

— Это ты так пошутила, чтобы тебя боялись? А-ха-ха! Изобретательно!

— А ты за что сидишь?

— Я ещё та гонщица. Вот, читай документы.

— М-да, я смотрю, нагнала ты себе себе лет на пять лишения свободы?

— Надеюсь, меня оправдают. Я же не виновна.

— Парадокс тюряги — невиновность.

— Что ты пишешь? — взирая на кипу бумаг на столе, спросила Роксана.

— Книгу.

— Да, точно, ты упоминала об этом. Напиши обо мне, опиши мою многогранную и поучительную жизнь, поставь значок 18 плюс и напиши, что книга поучительная, смысл её заключается в трёх простых словах «Как делать нельзя».

— Так ты за любовь, говоришь, сидишь?

— Да, я, кстати, сделала вывод, что мужской член является оружием массового уничтожения!

— Да, но это оружие часто заклинивает.

Мы рассмеялись, развеяв навсегда прах неприязни, схороненной между нами искренней улыбкой.

— Возьми, прочти моё дело.

— Давай, почитаю, но я пока первую книгу не закончу, писать про тебя не буду.

— Сколько тебе осталось страниц?

— За пару дней допишу, потом дома уже буду забивать в компьютер текст.

— Дома? Лет через пять? Вот читаю твои похождения, ну ты, Яна, даёшь!

— У тебя есть крем для рук? Высохла кожа.

— Да, бери в моём шкафчике.

— Ого! Сколько у тебя шампуней! Даже имеется молочко для ванны.

— А-ха-ха-ха! Это мой порядочный муж принёс. Скорее всего, в его голове не складывается реальная картинка о том, где именно находится его ненаглядная супруга. И как круто можно искупаться в тазике, стоящем под раковиной, опираясь одной ногой о туалетный бачок, добавляя в воду неповторимый аромат французского молочка для ванн.

— Смешно.

— Мне не очень.

— Чем муж занимается, Ян?

— Он у меня интеллигент, директор одной из крупных компаний Цюриха.

— Исповедует лицемерную религию денег?

— В смысле?

— В том, что народ не понимает, за что им платят по 20000 франков зарплату! Что нужно для этого делать? Подписать контракт с богом?

— В чём-то ты права. Но, думаю, для этого также необходимо знать немного больше, чем остальные, не правда ли?

— Просто это Швейцария, и всё.

— Но проститутки тоже шикарно зарабатывают. Даже некоторые директоров перещеголяли.

— Я точно всех сделала! Я вообще крутая! — с искрой в глазах вымолвила Рокси, чем естественно зацепила мой больной писательский интерес.

— Почитаю на днях твою историю. Ты меня заинтриговала. Рок, я так скучаю по дому. Где мой любимый муж? Видимо, играет в данный момент в гольф, выкуривая толстую сигару, томно размышляя, чем бы ещё побаловать свою жёнушку в тюряге. В следующий раз, я думаю, он притащит сюда декантер для вина.

— А-ха-ха-ха! Класс! Повезло тебе. Кстати, из твоего ящика для вещей доносится запах мужского парфюма.

— Муж переодически балует меня вещами, обливая те своими любимыми духами. Даже принёс свой мягкий кашемировый шарф, объявив о том, что теперь у нас в семье будет наш личный торжественный день — пятое января, праздник нежности, в который все члены семьи обязаны подарить друг другу шарф, надушенный личным парфюмом, который будет согревать не только горло, но и сердца любящих друг друга людей. С меня якобы шарфик, после освобождения. Загнал меня в долги.

— Какой молодец! Романтик!

— Да, мне очень повезло с семьёй.

— Ты прямо из барских хором в мир отсталых людей.

— К сожалению или к счастью, пришлось посетить и посмотреть мир бездомных б**дей, героиновых страстей и насильников детей. Это не моя жизнь, для меня это сущий ад. Может быть, я наивна, но то, что я увидела, поразило меня, оставив, несомненно, нестираемый след в моей душе.

— Ад — это когда твой любимый не принёс тебе даже пачки сигарет.

— Любимые люди не носят женщинам сигареты, берегут им здоровье. Это из-за твоей работы, моя дорогая! Нет у него к тебе уважения.

— Ой, не нужно ля-ля! Множество мужчин женится на проститутках!

— Я этого не отрицаю. Значит — козёл твой любимый.

— Я проститутка, а последний год ни с одним мужчиной не спала, поверишь?

— Почему? И не работала, что ли?

— Год нет. Сейчас, до ареста пару месяцев поработала, но у меня хватило мозгов с ним не встретиться. До этого была дома, с мамой. Пила успокоительные. Люблю его так, что до сих пор тошнит от других мужиков. Ты знаешь, мне даже всё равно, что я в тюрьме, представляешь? Я не жила и не дышала полной силой последнее время.

— Не радоваться жизни — это грех! Так ты из Румынии к нему прилетела?

— Нет. А может, и да. Не могу ответить на этот вопрос, так как порой сама себя обманываю.

— Однако, лучше не переноси на меня свои чаяния раньше времени. Когда я буду готова, я сообщу. Хочу выслушать всё подробно от начала до конца.

— Как скажешь, мне тоже необходимо немного обосноваться в своём новом амплуа заключённой — обучаясь покорности и инакомыслию…

Следующий день был кошмарным! Спускаясь вниз по лестнице на прогулку, я в первый раз в жизни встретилась лицом к лицу с настоящей убийцей.

Девушке было 27 лет, но выглядела она, признаюсь вам честно, по нашим русским меркам, лет на 38. Их с мужем жертвами стали два молодых парня. Одному из них было 25 другому — 27 лет. Причиной послужила разборка на фирме из-за денег, оба потерпевших лишились жизни всего-навсего из-за 50000 франков — примерно также в долларах. Коренная швейцарка со взглядом песчаной змеи ввела меня в некий шок. Засунув подальше под рукав свои часы с бриллиантами за 20000 франков, я немного опешила. Это практически столько же, за сколько был убит один из парней.

На прогулке в «приятном» обществе убийц и торговцев, я выяснила, что половина женщин, отбывавших наказание за продажу запрещённых препаратов, действовали по указанию полицейских, как их здесь называют «буллы» — быки.

Сотрудники правоохранительных органов целенаправленно выискивают идиотов, не раз привлекавшихся за то или иное преступление. Бывших зеков или просто сумасшедших, зависимых от наркотиков сумасбродов, которые готовы продавать товар, скорее всего, ранее изъятый полицейскими при обыске, у других торговцев. Проворные «буллы», в конце концов, своими же грязными коррупционными руками сажают своих распространителей за решётку. Бедолаги на допросе утверждали, что работали на «буллов», им, естественно, никто не верил, прибавляя срок за клевету. Короче — замкнутый круг. На самом деле мне показалось странным, что в Швейцарии настолько развита коррупция. Но не поверить невозможно, когда тебе рассказывает об этом не один, а несколько человек в день. При этом эти люди никак между собой не связаны. Они не друзья, даже не знакомые. Сидят в различных камерах на разных этажах. Одна из проституток вообще утверждала, что спала со многими полицейскими, которые непосредственно имели отношение к прямым поставкам кокаина, рассказывая по пьяни об этом, не опасаясь разоблачения. Однажды она поинтересовалась у одного из них, что будет в том случае, если на него донесут, подвергнут разоблачению. На что тот рассмеялся ей в лицо, да так интенсивно, что облил ей лоб мелкими капельками вонючих слюней, смешанных с виски. После прогулки я пришла в камеру, мои сигареты, лежавшие на столе, конечно, уже были украдены, сыр тоже. Что за люди, не понятно. Меня даже в тюрьме удивляло, как можно так чётко сп**дить сигареты, быстро обратившись в бегство. Мелкие воришки, мнящие себя солью тюрьмы, неких «псевдомудрых» и разочарованных, без тумаков было не изобличить во лжи.

После закрытия дверей камеры все спокойно ждали своего ужина. Мы с Рокси гадали на картах. Оказывается, она шикарно гадает. Предсказала мне скорый выход из прокуренных стен. В то мгновение я всерьёз задумалась о написании истории её жизни. Только заикнулась, вдруг открывается дверь, вводят девушку.

— Что за мрак! Господи!

Вся изрезанная мелкими, как ниточки, полосками, расцарапанные уши, клок волос выдернут чуть ли не с куском кожи.

— Привет! — рискнула я познакомиться.

— Дайте сигарету!

— Хоть представьтесь, невежа!

— Синди я! Это точно вонючая тюремная камера? Или я попала в кружок интеллектуалов?

— Держи сигарету. Рассказывай, что случилось?

— Меня обвинили в 11 кражах.

— Пускай сначала все одиннадцать докажут.

— Нас с сестрой точно опознают. Мы проникали в дома под видом социальных работников «Шпитекс», крали деньги и золото.

— Это чё такое, Шпитекс?

— Типа Красного Креста, только по уборке и закупке продуктов для немощных и пенсионеров.

— Понятно, и что дальше? Как попались?

— Попались вообще не на воровстве. Сестра ссорилась со своим бойфрендом-сирийцем и сорвала с него цепочку, которую сама ему же и подарила. Тот заявил в полицию. Не смог пережить потерю столь дорогостоящего украшения. Мы, кстати, эту цепь из чистой платины также украли в одном из посещённых нами домой.

— Этот сириец также был вором? Участвовал с вами в кражах?

— Нет, нет. Он порядочный парень. Выпускник национальной школы управления. Ныне консультант страховых компаний, специалист по арабскому и по фарси.

— Ничё се! Правду же говорят: «Хорошие мальчики влюбляются в дерзких сук».

— Сучек! — подсказала милая Роксана.

— Да какая она сучка? Настоящая сука, тварь! — разразилась я гневом.

Представив, как одна из таких, как она, проникнет к моей престарелой бабушке в дом, обнесёт до нитки, чем может вызвать у любого старика инфаркт с летальным исходом. Они же, как дети. В пожилом возрасте начинают всего на свете бояться. Сама при этом здоровая молодая лошадь! Не удивлюсь, если сидит на социальной помощи! Получает квартиру и больше одной тысячи франков в месяц на продукты от государства, с тех самых налогов, которые я за неё оплачиваю! Ну не сука? Хорошо устроилась, мразь!

— Яна, успокойся, пожалуйста! — промурлыкала милая Рокси.

— Ок, мне пофиг, но пускай меня не затрагивает. Ни по какому поводу.

— Да пошла ты! Напыщенная сука! Вы, русские, все шалавы!

— Лучше быть шалавой, чем обкрадывать стариков!

— Ладно, тихо! Я хочу узнать, что было дальше, — проворчала недовольная румынка. — Рассказывай, Синди!

Я решила почитать книгу, натянув её себе на нос, но сама при этом слушала с интересом продолжение гнусного повествования этой гадины.

— В участке с нас сняли отпечатки пальцев, оказывается, мы давно были в розыске.

— Выплатишь штраф, да и всё, — сказала Рокси. — Не переживай.

— Мне нечем платить! Я живу на социальную помощь.

— А-ха-ха-ха! — вырвался из меня истерический смех. — Видишь Рокси, я была права!

— Давай не будем ссориться, пожалуйста!

— Я с тобой и не собиралась ссориться, — надувшись, пробурчала я себе под нос грудным голосом. Но она не успокоилась, задав следующий наглый вопрос:

— Что теперь делать, ты не знаешь, Яна?

— Я тебе не советчик, и не проси у меня больше сигареты, ненавижу людей, которые обкрадывают немощных! Тем более, сидишь, молодая девчонка, не работаешь, на социальной помощи, а я за тебя плачу налоги! Фу! Как не стыдно вообще?

С такой злобой и ненавистью она на меня посмотрела! Рот её сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, местами окровавленного нервного лица. Тяжёлый, леденящий душу взгляд запомнился мне по сей час.

Через неделю привезли ещё одну особу, снова цыганка и опять Джина. Как будто, у них нет других имён. Это как у нас, масса проституток «Наташек», примерно такую же можно рассчитать статистику о Джинах.

Интересная мошенница поведала нам множество уловок, трюков, задуманных черноглазым народом по плану «Как ограбить и облапошить наивного туриста, пьяного мужика, или суеверного человека». Всевозможные фокусы, хитросплетения с ниточками, узелками, гаданием на картах, в которых они сами толком ничего не понимают, и многое другое. Первый раз в жизни я узнала от цыганки, что цыгане не умеют гадать на картах. Вернее гадать могут, но предсказывать будущее не в силах. Карты — это своего рода спиритизм. Люди, одарённые сверхъестественными способностями, не являются цыганами. Они простые мошенники и кидалы, фигли-мигли, плутня, да и только. Всё, что они делают — это их изощрённый привычный гэг, исключительно направленный на заработок быстрых денег.

Когда все ушли на работу, социальная дура Синди осталась в камере одна, так как ей не разрешалось в первые дни ареста работать, лишь после посещения врача. По возвращению в камеру мы увидели на полу огромную лужу крови, в которой лежала девушка. Я кричала громче всех: «Помогите!» Так как ранее в моей жизни не приходилось наблюдать подобные картины, я была просто в шоке. Рокси и Цыганка Джина стояли, пялясь с интересом, пытаясь выяснить, умерла девушка или нет.

Санитары и надзиратели быстро под руки вытянули её в коридор, перематывая порезанные руки резиновыми стяжками. В её ладони была опаска. Из разобранной бритвы вытащила острую серединку. Она внезапно очнулась, приоткрыв глаза. Надсмотрщики громко, приказным тоном спрашивали, кто ей дал бритву. Указав в мою сторону пальцем, сказала, что я заставила её это сделать. Причиной тому послужило то, что она якобы живёт за мой счёт на социальной помощи, я плачу за неё налоги, обижаю, тем самым унижаю беднягу.

Я и в самом деле не уважаю людей, у которых действующие две руки и ноги, а они сидят на шее у других, при этом думая, что самые умные. Умудряясь ещё к тому же обносить других людей. Мало им, видите ли!

Цыганка гордо вышла вперёд, заявив, что это её бритва, и та наговаривает на меня из зависти. Строго и презрительно Синди уставилась на цыганку.

— Ну, ты и сука, коллега!

— Я тебе не коллега! Мы, цыгане, не берём деньги у неимущих и стариков, не обкрадываем инвалидов, наоборот, чем можем, помогаем. У нас есть честь и достоинство, передаваемое нам по наследству из поколения в поколение покойными предками.

— А-ха-ха-ха! Рассмешила. Честная, черножопая. Цыганча — предательница! — при этом лицо Синди приняло тоскливое, даже немного жалобное выражение.

В карцер благодаря Джине я не попала. Слава богу. И срок мне не добавили, хотя я была от этого на волоске. Впервые в жизни я была благодарна воровке. Странное чувство, на самом деле. Даже пообещала найти и отблагодарить её на воле. Она живёт где-то в Болгарии…

— Яна! — окликнула меня Рокси с пришпиленными к затылку косами, дёргая меня за кофточку.

— Что?

— Писать про меня дальше будешь?

— Я не могу до сих пор отойти от истории со слонами! Представляю, какая будет дальше жесть!

— У меня в запасе ещё много смешных историй.

— Валяй!

— С чего начинать?

— Давай с самого детства, хоть знать закономерность, откуда ветер дует, как ты до такого докатилась. У каждой проститутки есть душераздирающая история.

— Ну, это для клиентов, с тебя-то мне нечего взять, поэтому расскажу правду. У меня на самом деле не так всё плохо. Но, конечно, в тюрьме это слышится как-то обречённо.

— Мне, Яна, ничего от тебя не нужно. Просто хотелось бы, чтобы после меня остался хоть какой-нибудь мизерный след для человечества.

— Чёрное пятно, скорее всего, не след. Ну, про грехи, дорогая, мы в этой книге промолчим, конечно. Так как она вся их них состоит.

— Любишь утрировать, Яна! Я, кстати, одна из самых ярких и красивых проституток!

— Так и запишем! Со слов самой классной зечки — шлюшки, Рокси…

— Приступим!

— Родилась я в пригороде города румынских контрастов. В посёлке городского типа, под названием «Lunguletu», в котором единственное красивое место — это река Думбовица, пересекающая Бухарест, протекающая и через мою родную, как говорится, «полную жопу». Родиться в моей деревне — это сравнимо с рождением в 95-ти километрах от Москвы или Киева. Ни туда, ни сюда. Глушь, нирвана.

Сама я в детстве была красивой девочкой, с тоненькими, как лапша, ножками, звонким смехом заражала всех вокруг. Казалось, людям не важен был смысл моего рассказа, так как он изначально заставлял слушателей вытирать накатывающиеся слёзы. Мой особый шарм ни на минуту не угасал. Белые, ровные зубки, игриво расставленные немного в стороны, при этом вовсе не кривые, придавали мне «чертятничества» и «шкодливости».

При выборе игрушек в магазине брала всякие трезубцы, чертей с огнём или виселицей в руках, в игре варя и поджаривая понарошку своих завистливых одноклассниц. Горящие глаза искрились на фоне длинных, густых, чёрных, как смола, волос. Неистовая энергия бурлила во мне — сладенькой малышке.

В семье нас двое. Младший брат, с которым я вечно проказничала, приводя мать в бешенство. Мама наша — очень властная женщина, по гороскопу Лев, требующая безоговорочного подчинения, которое получала лишь от братика, избивая лишь меня до полусмерти.

— Так вот, где собака зарыта? Это твоя семейная травма?

— Не знаю, тебе решать, слушай дальше.

Мать избивала меня всеми подручными средствами в целях моего повиновения, которого в итоге не добивалась. Со мной нельзя бороться силой, я могла извиниться лишь в том случае, если человек проявлял ко мне снисходительность, учитывая мой возраст и упёртость тинейджерского характера. Я ненавидела собственного брата за его слабохарактерность и подхалимство. По моему мнению, он был трусом. В случае семейной взбучки он не только сваливал всё на меня, но при этом падал на колени, прячась за моей спиной, вымаливая прощения у железной леди — Льва. Меня же избивали до последнего, пока не подбегал отец, отнимая ремень или лозину из рук матери, которая была настолько возбуждена, что могла в ярости высечь меня до крови.

Я долго не могла простить эту женщину, не могу даже сегодня сказать, что простила, хотя спустя столько лет мы на самом деле подружились, стали близкими, как никогда. На тот момент она была для меня первым врагом, монстром, извергом. Я думала, что я самая несчастная девочка на свете.

— Почему ты не покорилась воле матери?

— Яна, ты знаешь, может кто-то и не верит в гороскопы, но Девы не умеют прощать людей, требуя к себе повышенного внимания, в противном случае, просто делают всё наоборот.

— Это я знаю… Кстати, по себе. Я не забываю обиды и не прощаю предательства.

— Вот так и для меня на тот момент казалось, что моя жизнь дома не имеет никакого смысла, что меня не любят, я никому не нужна.

— Что говорила мать? Она как-то объясняет ситуацию, в которой проявила жестокость, потеряв на долгие годы собственную дочь?

— Говорит, что я её провоцировала, никогда не плакала и не извинялась, глядя на неё лишь с ненавистью, прямо в глаза, как бы больно она меня ни лупила. Я рада была просить прощение, если бы она не увлекалась рукоприкладством, сопровождавшемся криками. Это глупый, ни к чему не ведущий подход родителей. В свою очередь, я каждый божий день годами разрабатывала план побега из, как мне казалось, домашней колонии пыток.

Сейчас, когда мне 27 лет, и я сижу за решёткой, мне легче говорить о понимании её поступков и прощении, даже находить долю своей вины, но тогда, увы, это было невозможно.

— Как ты думаешь, в чём в этом случае виновны дети? В неповиновении? Нужно было сломить свой характер и стать, как брат, на колени, чтобы тебя не били?

— Может и так. Но в чём её вина? Лишь в том, что она смотрела на воспитание детей именно с такой стороны? Оберегала неправильно, отталкиваясь от своей личной теории воспитания. С другой стороны, к чему привела меня моя независимость? Мы с тобой где сейчас сидим? В шале на вершине Альп за бокалом белого вина и куском швейцарского сыра? Нет, в прокуренной камере! Более того, не понятно, чем всё это закончится. Ты видела, какой мне срок прокурор написал? Около 20-ти лет лишения свободы. Вешают на меня причастность к организованной группировке.

— Перестань. Это посчитали статьи, по которым тебя обвиняют, сложили в кучу и написали. Такого срока ты никогда не получишь. Ты же не маньяк Джек-потрошитель.

— Точно? Я очень боюсь. Я первый раз за решёткой, мало что смыслю в законах.

— Уверяю тебя. Хотя я тоже в первый раз. Не пори раньше времени горячку. Прокурор пытается тебя запугать, раскрутить на разговор. Докопаться до истины и засадить. Это его работа.

— Я совсем скатилась вниз. Мне кажется, я в жизни шла неправильным путём.

— Ну да! До слонов докатиться! Нужно постараться…

— У моей матери были слегка расшатаны нервы из-за отца. Она вышла замуж в 17 лет, будучи уже беременной. Во время ожидания первенца, то есть меня, выяснилось, что отец давно крутит роман со своей коллегой по работе. Проследив за сладенькой парочкой, она увидела, как голубки воркуют на лавочке в центральном парке. Умело растрёпанные волосы соперницы, манящий взгляд, дарили её мужчине блеск в глазах и томную улыбку мартовского котика. Стояла с пузом за деревом, наблюдая за единственным и самым любимым мужчиной в своей жизни, слёзы катились по щекам градом. Спрашивала себя практически вслух, как она, одна из самых красивых девушек в городе, могла влюбиться в такое дерьмо?

— Ну, это обычная история. Мы, женщины — строптивые мазохистки, как, впрочем, и мужчины. Отношения — это своего рода спарринг, в котором проигрывает тот, кто больше любит.

— Мать ничего любимому не сказала о происшествии в парке. При своём безграничном снобизме она владела, как никто, мастерством отношений между полами, предаваясь, время от времени лицедейству. Прискорбно, но из-за этого беременность протекала в горе и стрессе. Гормональный сбой, проблемы со щитовидной железой и. т. д.

На роды муж явился с опозданием в один день, пьяный и небритый. Даже не взглянув на дочь, наотмашь бросил далеко не свежий букет цветов, повернулся и, как ошпаренный, вышел из роддома. Долго в окно, умываясь горькими слезами, смотрела бедная женщина, в надежде на очередное появление вдали силуэта любимого бухого придурка. Но увы, папаша не посчитал нужным возвращаться. Коренной румын ждал рождения сына, для него первая дочь являлась чем-то вроде оскорбления рода. Поэтому воспитание полностью легло на плечи матери.

— Теперь я понимаю, почему брату всё сходило с рук.

— Да, он был желанным и самым долгожданным ребёнком для обоих родителей. Для матери он был олицетворением семейного мира и покоя, святого очага, возвращением любви мужа. Для отца сын — гордость! А я была предметом раздора, изгоем. Иногда мать платила мне деньги за молчание дома. Чем тише я себя вела, не кашляя, не чихая, тем выше было вознаграждение. Она боялась даже показывать меня супругу. Во избежание неприятностей и лишних разговоров. Я чувствовала себя чем-то нежеланным, посеявшим недомолвки и переживания. Ведь пока не родился брат, папа гулял от матери, тем самым своё зло и эмоции она вымещала на мне. Я видела, что та винит во всём именно меня в своей нелегкой не сложившейся судьбе.

— Получается, ты как бы сделала её несчастной? Потому что не родилась мальчуганом?

— Как-то так и получается.

— Ужас. Почему родители иногда так глупы?

— Потому что молодые и дурные.

— Думаешь, правильно, что сегодня в мире женщины предпочитают рожать после 30 лет?

— Думаю да. Когда мама повзрослела, мне стало намного легче и приятней находиться в её обществе. На самом деле она была настолько несчастной из-за ранних родов, что потеряла над собой в какой-то момент контроль. Помощи особой с детьми ей никто не оказывал. Сидя с малышкой возле окна в ожидании неверного мужа, провожая взглядом своих ровесниц в мини-юбках, навеселе идущих на дискотеки, в театры и кино, она сама не поняла, как автоматически меня возненавидела. Ведь папа до последнего упирался связывать себя узами брака. Но мама приложила все усилия, чтоб захомутать своего суженного. Приворотами, молитвами и слезами вымаливая одновременно у Бога и дьявола пощады и спасения её любви, сподвигнуть его к решению о браке неким пределом необратимости. Его образцовая обеспеченная родня была категорически против их союза, не принимая даже будущих внуков как членов семьи, продолжение рода. Считали её кровь дурной, испорченной.

— Что ещё послужило причиной агрессии со стороны свёкров? Мать была из бедной семьи?

— Мало того, что бедной, можно сказать нищей, но дело было не в том.

— А в чём?

— В нашей семье были убийцы. Её родной брат убил сына их двоюродной сестры, младенца.

— О боже! Ребёнка? За что?

— Моего дядю попросили присмотреть за малышом, всего около трёх часов, пока ребята поехали на концерт любимого румынского исполнителя. По возвращению домой они обнаружили малыша бездыханного посреди комнаты, в метре от колыбельки. Дядя скрылся с места преступления.

— Как же так могло получиться?

— У него не выдержали нервы, как показала экспертиза, у малыша Петрэ сильно болел живот, видимо, тот кричал без перерыва, мужчина с силой кинул его о пол, через несколько мгновений в доме навсегда наступила тишина…

— Ты знаешь, меня сейчас, как мать, передёрнуло от ужаса. Теперь понятно, откуда у твоей мамочки наклонности к садизму. Это генетика.

— Да, именно так. По материнской линии в основном все преступники. После трагической гибели Петрэ, были арестованы ещё три родных брата матери за организацию преступной группировки, вымогавшей деньги с мелких предпринимателей на рынках, магазинах и частных торговых павильонах. Группа отмороженных, вооружённых долбаков запугали весь город, соответственно, и маминого мажора-женишка, вымогая также с его родителей деньги. В случае протеста бизнесменов, участники группировки избивали мирных людей, даже пытали и похищали. Ты можешь представить состояние только родившей младенца девушки? В полном отчаянии, не зная, как разорваться между родными братьями из преступного мира и любимым человеком.

— Почему он вообще с ней связался?

— Так в том-то и дело, что любил не меньше, чем она!

— Поэтому и гулял, от большой любви? Странная последовательность!

— Странно, но так. Он пытался уйти от неё, отказаться или больше подходит слово — отвязаться — от криминальной семейки. Мучил себя и других, не решаясь на какой-либо серьёзный шаг. В отличие от большинства, корчащего из себя больше, чем оно представляет на самом деле, мой отец впал в снобизм наоборот, кичась деклассированностью: не переставал напоминать о своём простецком происхождении, бедности его прадедов. До того ему не хотелось признавать себя буржуа. Родные выносили ему мозг, что он считал с их стороны непролазным невежеством, при этом принимая, как текущие реалии. Приводя абсурдные доводы по поводу того, что ребёнок не от него, клевеща на мать, родные по капле сеяли сомнения, тем самым разрывая ему сердце.

— Влияние семьи на самом деле очень сильная штука, левачество классического вида, по себе знаю. Разведут, поссорят кого хочешь!

— Так вот, после родов на неё обрушилась масса обвинений и унижений. Молодая мама боялась выйти из дома. На улице маленького посёлка на самом деле жили далеко не доброжелательные люди, которые кричали ей вслед, что она шлюха и криминальная подстилка, нагулявшая дочку. Братья в то же время защищали сестру, бунтуя против родителей сопляка-обидчика.

— Недоброжелатели, говоришь? А какой ты реакции ожидала от родителей? Невестка из семьи убийц и мошенников.

— Она разве обязана нести крест своих родственников на себе? Никоим образом она лично не была замешана ни в одном из преступлений домочадцев.

— У нас в России без вины уже виноват. Это не новость. Думаю, Румыния недалеко ушла. Хотя я румынов сравниваю больше с украинцами, нежели русскими.

— Не спорю, история чем-то схожа на украинскую. Да и кухня тоже, множество салатов приготавливается с добавкой майонеза.

— Так ты думаешь, твой отец действительно таким жестоким образом пытался забыть или выкинуть из жизни твою мать?

— Думаю, да. Но в итоге довёл её до попытки самоубийства — она не смогла справиться с депрессией в очередной раз, когда супруг не явился домой ночевать. Мне исполнилось на тот момент всего три месяца, она залпом выпила целую бутылку «белизны». Войдя в дом, отец обнаружил жену сине-жёлтого цвета, корчащуюся от боли на полу, тут же отвёз в больницу. Слава богу, что желудок к тому моменту не успел превратиться в яму, или выбелить насквозь кишки. Всё обошлось. После того случая он многое понял и осознал, постепенно исправляясь, превращаясь в более или менее нормального семьянина. Тем более с рождением сына стало намного проще находить общую нотку идеального семейного покоя.

— Хорошо, что всё наладилось, правда?

— Не сразу, с годами, но теперь они, кажется, счастливы. Мать не угомонилась, до сих пор следит за ним и ревнует. Недавно нашла переписку в его телефоне со своей лучшей подругой. Знаешь, какой был скандал? Грандиозный!

— Подружки — все суки! Только пусти в дом, будет ходить регулярно, накрашенная, в красивом платье, задом перед чужим мужем крутить! Вообще этих шмар в дом пускать нельзя! Нормальные подруги приходят без макияжа и мини-юбок. А вечно ищущие на свой зад приключения овчарки проводят полжизни в пустой охоте на чужих мужчин, в итоге не получая от своих мерзких поступков никакого счастья.

— Мама оттягала эту сучку хорошенько за волосы, теперь она не сунется к нам в дом никогда.

— Ты была до тюрьмы дома?

— Да, я провела перед арестом год в домашней обстановке, первый раз, спустя много лет, как покинула стены родного дома.

— Ты знала, что тебя посадят? Поэтому не приезжала в Швейцарию?

— Нет, я переживала расставание со своим любимым. Но я рада, что помирилась, наконец, с матерью. Ёё тепло помогает мне пережить заключение даже на расстоянии.

— Она извинялась перед тобой за искорёженную судьбу, ненароком подаренную тебе?

— Ты знаешь, она не ожидала, что я вообще появлюсь на пороге дома со слезами на глазах. Это первые слёзы, которые она увидела на лице дочери, поняв сразу, что именно сейчас она обязана поддержать меня без лишних разговоров и расспросов. Естественно, спустя несколько месяцев она пыталась подобрать ключ, некоторые слова, именно те, которых мне так не хватало в детстве. Наконец стала выслушивать мою речь до конца, как будто я не дерьмо, а всё-таки какой-никакой человек. В её глазах читалось сожаление и отчаяние, вспыльчивая безвыходность и покорность. Мне показалось, она повзрослела…

— А брат?

— Такого морального урода ещё поискать! У нас не сразу наладились отношения. Он рассказал матери, что я работала проституткой, чем разбил ей сердце просто вдребезги.

— Да ты что? Это несправедливо по отношению к семье.

— Ещё свистнул у меня деньги из чемодана, накупил наркоты и обнюханный клялся, как всегда, на коленях, что он ничего не брал.

— Чудак.

— Нельзя так говорить, но мне кажется, я до сих пор его иногда ненавижу! И никогда не прощу…

— Как ты ушла из дома? И куда?

— Мать до сих пор перечитывает письмо, написанное непокорной дочерью, в тот день, когда я оставила родной дом на долгие, мучительные для любой женщины, родившей дочь, годы. Письмо имело следующее содержание:

«Дорогая мама!

С этого момента ты никогда больше не сможешь меня избивать, унижать и издеваться. Я ненавижу этот проклятый дом, посёлок и всех на свете! Я никогда не вернусь в этот ад. Я оставляю вас, потому что чувствую, что мешаю вашей семейной идиллии. Воспитывайте своего любимого сыночка и будьте счастливы.

Прощай навсегда, Роксана».

На письме мать обнаружила капли долгожданных слёз дочери, только теперь пришлось годами гладить их на бумаге, обновляя, как мазки на выцветшей картине, своими. Её сердце превратилось в сплошную открытую рану.

— Моя девочка! — думала она. — Как я могла такое допустить?

С каждым годом она страдала всё сильней. В ожидании дочери женщина вспоминала каждый удар поднятой ею руки, опускавшийся на хрупкое, но упёртое тельце дочери, умирая при этом от раскаяния. Лишь иногда, один раз в два-три месяца Рокси звонила домой, при этом молчала в трубку. Первые месяцы мама кричала:

— Если это ты, я тебя убью, как появишься на пороге дома!

Через некоторое время начала осознавать, что потеряла дочь, при этом изменив тактику, тихо, чуть ли не шёпотом произносила в трубку о том, что ждёт её и очень любит. После чего на другом конце провода быстро клали трубку. Рокси не могла это слышать, тоска по дому была настолько велика, что хотелось кричать от боли.

Именно сильная женщина Лев, не смогла вовремя осознать всю серьёзность детской обиды дочери, не признавая своих ошибок. Но с годами страшной ценой досталось им перемирие, а для Рокси, наконец, долгожданное раскаяние родной матери…

— Я прослезилась, извини.

Ладно, давай по порядку! Куда ты держала тогда путь?

— Я расскажу сначала предысторию со школьной скамьи. Ок?

— Валяй. Я конспектирую.