Повенчаны багряной зарей

Rimma Snou, 2022

Багряное зарево пожара повенчало их еще детьми. Судьба раскидала по свету. Злой рок сплел жизни воедино. Она – обычная девчонка из северной глубинки, выросшая без родителей. Он – сын вора в законе, чудом уцелевший в криминальном переделе. Неприветливое питерское небо и лицемерный мир денег и власти обожгут их сердца вновь. Два сибиряка, две родные души – смогут ли выдержать испытания пулями, предательством, постоянной борьбой за свои жизни? Содержит нецензурную брань.

Пролог

Теплая осень не посмела тронуть изумрудные загородные газоны. Идеальной формы деревца, словно нарисованные в частном пейзаже, склоняли считать хозяина дома если не маньяком, то как минимум педантом, сдувающем пылинки с любимой статуэтки ровно двенадцать раз в сутки. Ровные дорожки, ровно подстриженная трава, ни одного не симметричного участка… Если бы не финансовые взаимосвязи, хрен бы я сюда приперся по собственной воле! Требование к садовнику — дотошно, до последней хвоинки выстригать туи и сосны — говорит о жуткой придирчивости хозяина и одного из держателей акций холдинга. К моему глубокому сожалению…

— Не оглядывайся, старик не любит, — шипит мне Алекс, толкая локтем в бок.

— А он еще и старик? — стараюсь говорить приглушенно. Не помню возраст — только процентную долю акций.

— Алихан Тагирович, не забудь! — нравоучительно напоминает, чем подогревает мою нервозность.

За нами топает моя охрана, «обезоруженная» на въезде на территорию усадьбы. Честно говоря, камер наблюдения столько, что в физической страховке нет нужды. Чистое самоубийство припереться к этому… старику. При желании мы не протянем и пары минут, но раз до сих пор целы, значит ожидает диалог?

— Приветствую, молодежь! — из-за ряда превращенных в шарики на ножках сосен к нам с Алексом выходит мужчина, ближе к пожилому возрасту, но выглядит он бодро.

Его седые виски слегка вьются. Ясные темные глаза с интересом разглядывают меня. Не больше шестидесяти на вид, но лицо чрезвычайно живое, морщинки не глубокие и выдают человека, следящего за своим внешним видом. Обычные брюки и белая футболка-поло, поверх которой на золотой цепи подвешены очки. Так сразу и не скажешь, что этот безобидный человек — владелец судостроительного предприятия и верфи. И далась ему энергетика под пенсию?

— Зелаев, — он вежливо протягивает руку по очереди мне и Алексу, и указывает глазами на беседку.

Странно, но она не поражает воображение. Обычный застекленный восьмигранник без двери с повисшими зелеными растениями у входа по обеим сторонам. Растения не менее аскетичны — просто висящие плети, и лишь зеленый цвет выдает в них жизнь.

— Итак, Александр. Вы рассмотрели мое предложение? — он укладывает руки на столик, сцепив пальцы.

— Конечно, Алихан Тагирович. Мы готовы выслушать Вашу просьбу. — он бросает на меня взгляд, чтобы я тоже высказал свое согласие.

— Да. Готов. — отвечаю, повторяя движения старика.

В небольшой беседке мне откровенно тесно. Невольно возникает ощущение, что от меня хотят слишком много, давя физическим неудобством.

— Богдан сделает тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. — он делает паузу, многозначительно сверля меня глазами. — Скорее всего, не сможешь. Раз уж он обзавелся советчицей в лице Камиллы, то это точно будет нечто.

— И что? Каково это предложение? — спокойно переспрашиваю.

— Полагаю, речь пойдет о возможности занять кресло президента компании. Агаров против тебя будет обелен, поэтому проблемы предвидите, да? — окидывает взглядом нас обоих, верно понимая, что в деле мы с Алексом завязаны оба.

— Что это за предложение? Причем тут Агаров? — мне не фартит слушать дурные домыслы старика, хоть тот и рассматривает меня как под микроскопом.

— Мой человек заплатил за эту информацию дорогой ценой. Ему просто прострелили горло. — без единой эмоции выдает мужчина. — Посчитал себя должным Вас предупредить.

Он даже не прищуривается. Выражение лица не меняется, хотя при встрече на лужайке эмоции читались и были заметны.

— Допустим, я не удивлен, Алихан Тагирович. Ваша цена?

— «Gvydon» должен возглавить мой внук, Юсуф. Свой акционерный пакет отпишу одновременно. — он сохраняет небывалое спокойствие.

Мое терпение резко воспаляется, и продолжать разговор мне приходится, здорово напрягшись.

— Почему именно «Gvydon»? У меня не один спортивный комплекс. И не одно предприятие. — усмехаюсь, сдерживая ярость.

— Он так хочет. Мой подарок ему на тридцатилетие. — не выказывая своего удовлетворения, отвечает старик, держа лицо. — Хочет перебраться в Питер.

Бля*! Да я твоему Юсуфу еще в прошлый раз яйца недооторвал! Алкаш и наркоман! Придурок долбаный! Нашел, кому подарки делать! Меня ведет от злости до зубного скрежета, и Алекс толкает меня в бок.

— Неожиданное предложение, Алихан Тагирович. Есть небольшие недоделки с документами. Нам понадобится пара недель на работу в этом направлении, — он даже не смотрит на меня, белея, — И, конечно, же некоторое время на раздумья. Предложение, безусловно, стоит того, чтобы его обдумать.

Придушил бы его за эти слова! Одно стопарит — юрист у меня один, кроме того, в добрых отношениях.

— Подумайте, — Зелаев поднимается из-за стола, вновь протягивая ладонь. — Жду Ваш ответ, господа.

— Наше почтение, Алихан Тагирович. — Алекс явно хочет уйти отсюда без боя и с целой головой.

Мы покидаем проклятую беседку, и я топаю, сжимая кулаки, обратно ко входным воротам. Странный разговор, наглое предложение и никакой конкретики! Усаживаемся в машину, дожидаясь охрану.

— Ты выдохнул, Яр? — опасливо спрашивает Алекс, зная мой бычий норов.

— А как ты думаешь? — ебашу со всей дури по подголовнику переднего сиденья.

Там никого, но сиденье грустно всхлипнуло.

— Козел перезрелый! Хера ему на воротник, а не «Gvydon» — из меня сыплются ругательства вперемежку с отчаянием.

«Gvydon» — клуб восточных единоборств. Я строил его своими руками, выращивал и лелеял как дитя, поднимал, регистрировал кучу бумаг! Все, кто не готов пустить мне пулю в спину, посещают его. Тренажерка, несколько борцовых залов, ринги, сауна внизу… Да, бля*, это моя память о юности, которую я выцарапывал у жизни кровавыми кулаками и хрустящими костями!

Это сейчас я владею еще парой направлений в бизнесе, зажрался и оброс щетиной, а тогда, едва появившись в северной столице несколько лет назад, клуб стал моим всем. Мне даже жить было негде! Ночевал на матах!

— Не кипятись, Яр. Надо обдумать. — Алекс вздыхает. — Понимаю тебя.

— Давай перетрем, что будет если… Мне сейчас все серпом по яйцам! — бешусь внутри от сдавливающих меня обстоятельств, но думать действительно придется. — Вот жизнь, а? Сначала очко рвешь на флаги, чтобы вытянуть, выгрести, а потом своими же руками… предлагают отдать какому-то ушлепку! — морщусь, потирая подбородок.

Алексу остается только вздыхать и поглядывать в спасительное окно. Когда я злюсь, то адреналин от меня аж отслаивался, угрожаю вмазать кому-нибудь подвернувшемуся по башке.

В тот вечер мы с юристом поддали. Больше поужинали, но, как водится, и выпили. Я отпустил охрану и рванул кататься по подмосковным улочкам, вороша в памяти прошлое. Не такое оно у меня и ужасное, но некоторые ценности пропустить сквозь пальцы я просто не могу. Не имею права! Казалось, отпусти, и все, рухну замертво, растеряв вкус к жизни и подавлюсь кислородом.

* * *

Раннее октябрьское утро хмурится. Не то, что на островах, где тебя каждый день встречает полнотелое огненное солнце, готовое жарить тело десять часов к ряду. Рабочий график и проблемы пригнали меня оттуда, не дожидаясь, когда мне надоест умиротворение восходов и закатов, окунув с головой в сырую осень средней полосы. Столица раскинулась на многие километры за своими пределами, и разглядывая еще спящий город, держу приличную скорость на свободном шоссе. Последнее время стал любить так вот мотаться один, без охраны, чтобы чувствовать руль и дорогу. Всегда любил хорошие тачки, шустрые, внушающие надежность, ощущение скорости и движения жизни. С этим гребанным бизнесом и зарасти денежной коркой можно, позабыв, как пахнет паровое поле, луга, туманы…

Внезапно на пешеходник выходит фигурка. Издалека — ребенок, но матерясь на двух языках сразу и выкручивая руль, я соображаю, что это подросток. Обкуренный тинейджер! Как их теперь называют, салажье непутевое?! Maybach заносит, и он надвигается бортом на ребенка, который семенит в сером спортивном костюмчике и капюшоне.

— Хоть, бля*, наушники вытащи! — бешено кричу на дорогу, но орать в закрытой машине — тот еще результат.

Наконец, замечая меня, бедняга шарахается в сторону, и по роковому стечению обстоятельств — именно в ту, куда и движется авто. Гребаные мгновения пролетают минутами, лупящими в виски, и тачка дергается, замирая. Удара не было! Распахиваю дверцу и вылетаю, в один прыжок оказываясь у бампера. Лежит… Мои руки ходят ходуном, как у старого деда с Альцгеймером. Сообразить не могу, что делать, но замечаю шевеление на асфальте.

Живой, блядь! Поднимаю тело в воздух, и капюшон откидывается назад, открывая мне миленькое девчачье личико. Белее простыни, совсем детское. Сколько ему? Ей? Пигалица! Маленького роста, габариты — не больше пуделя! Темно-каштановые пряди рассыпаются по плечам гладкими ручейками.

— Живая? — встряхиваю ее, как куртку, не рассчитав, что и веса в ней дай Бог полтинник.

— Больно… — отвечает, укладывая красивые брови домиком, и глаза становятся огромными и влажными, как у котенка. — Придурок…

Черт! Так и есть, котенок. Маленький, какого хера на улице в пять утра? Ни вещей, ни наушников не вижу на вороте толстовки.

Показалось, что я слишком сильно сжал ее плечи. Лицо пигалицы кривится, и она вздрагивает. Что? Замечаю между своих пальцев тонкую струйку крови. Твою мать!

— Шевелись! — срываюсь с места, швыряя девчонку на свое сиденье и толкая вперед, на пассажирское. Она бьется коленками о рычаг коробки передач, вскрикивает, но мешкать нельзя.

Знаю, что я груб. Невыносимо груб, и это неизлечимо. Слишком долго я наращивал броню, чтобы у какой-то соплюхи появился шанс проковырять ее пальчиком.

— За что? — едва шевелит губами и белеет на глазах, поджимая ноги на сиденье.

Дрожа и озираясь, обхватывает себя руками и тоже замечает, что с ее плечом «неприятность». Пару пуль с визгом мажут по бронированной лобовухе, и я уже поджигаю покрышки, вдавливая акселератор, чтобы свалить отсюда как можно дальше.

— Терпи. Перевязать нечем. — бросаю, как в порядке вещей, хотя понимаю и вижу, что произошло.

— Это что? — она с изумление рассматривает окровавленную ладонь. — Кровь? От выстрела? — охает, хлопая ресничками.

— Терпи, говорю!

И на кой я ору на нее? Ее тело приняло пулю, предназначенную мне, бродяге! За мной снова охота. Человечья охота, из-за денег!

— Отпусти… Я не сделала тебе ничего, — тихо говорит. — За оскорбление — извини. Не привыкла красиво говорить. — грустно выдыхает, устремляя взгляд на дорогу.

— Проехали! Подлечу, потом пойдешь на все четыре стороны, — бурчу, понимая серьезность ситуации. Не заметил ее ругательства, и ее на дороге не сразу увидел, утопая в памяти и прикидывая расклады в бизнесе…

Конец ознакомительного фрагмента.