Четвёртое крыло для бабочки

Rin Ashow, 2023

Майя работает во флористической мастерской и мечтает о приключениях. Но совсем не радуется, когда они неожиданно появляются в её жизни: ведь теперь приходится скрываться от группы людей, ненавидящих всё живое и называющих себя «кордтеррами», – «Сердцем земли», – учиться пользоваться непрошенным даром, из-за которого исчезла способность понимать человеческие языки, и ждать пробуждения Матери-Природы.На пути Майю поджидают новые и старые друзья, опасные враги, бесконечная череда неприятностей и поиск не только загадочной Матери, но и самой себя.

Глава 10. Море волнуется раз

Сидя на шершавом камне, Майя разулась, давая отдохнуть ногам, и подставила лицо солнцу. Тёплые лучи на контрасте с прохладным воздухом заставляли кожу покрываться мурашками.

Шестой день в Черногории начался точно так же, как и предыдущие: ранний подъём, ещё до восхода, две чашки нежно любимой местными жителями «кафы», пробежка по набережной, вдоль которой уже покрылись первой зеленью деревья, и обязательная остановка на пляже, окружённом с двух сторон отвесными скалами. Эта небольшая бухта стала местом уединения — личным оазисом Майи, в котором за всё время нахождения не появился ни один человек. Жителей расположенный после тоннеля в горе галечный пляж интересовал мало, а отдыхающие предпочитали бухте в маленьком рыбацком посёлке организованные места для купания в соседнем городе или отельные бассейны.

Майе бухта понравилась. Тут можно было вдоволь поплакать, поругаться с самой собой. Горы поглощали шум, будто впитывая его поверхностью. Но самое главное — здесь Майя могла говорить. До исступления, до боли в горле. Не боясь, что кто-то услышит странные звуки — какие именно, Майя не знала, — и непременно заинтересуется. А ещё можно было подумать, не отвлекаясь на посторонних. Взвесить совершённые поступки, изучить их под разными углами, представить, как можно было всё исправить…

Майя застегнула безрукавку до горла — у моря ветер казался совсем ледяным. Начало марта в Черногории отличалось от привычного: снега не было вовсе, по крайней мере, в прибрежной зоне, а кое-где уже проглядывали ростки. Морской воздух оседал на губах, наполнял кровь пузырькам, вызывая головокружение. Но вместе с тем давал почувствовать себя живой.

* * *

Всего неделю назад Майя вместе с Софией, Денисом и Пёсиком села в машину генетика Эмиля Штайнманна, обещавшего довезти компанию до Беларуси, где жила бабушка Софии. Но планы изменились: под натиском Майи София всё-таки пообещала не вмешивать дополнительных людей в историю, и девушки договорились остаться либо в Смоленске, либо уже после пересечения границы, где-нибудь недалеко от Могилёва, — всё зависело от маршрута Эмиля. Эмиль же, тяжело вздохнув, ничего не сказал, а на просьбу Майи высадить всех на первом же автовокзале отмахнулся.

Штайнманн оказался на редкость приятным собеседником: много шутил, рассказывал про генетические открытия, делился воспоминаниями из прошлого — он оказался потомком приехавшего ещё в Российскую империю баварского археолога. Сам Эмиль по стопам родственника не пошёл, полагая, что человеческий организм таит в себе больше тайн, чем недра Земли. Но всепоглощающая любовь к работе не мешала ему увлекаться и историей, и географией, и лингвистикой. Это делало его человеком разносторонним и интересным.

Майя не знала, как благодарить учёного, а он и не давал подсказок. Чтобы не злоупотребить гостеприимством и не надоесть, девушка решила как можно реже показываться на глаза, создавая иллюзию, что посторонних в доме нет. Поэтому сейчас она сидела на берегу моря, с тоской отсчитывая дни до весеннего равноденствия. Казалось бы — осталось всего две недели. Но с каждым днём время тянулось всё медленнее, будто издеваясь. И это злило. Всех без исключения.

София слонялась по дому бывшего коллеги Эмиля, не зная, чем себя занять, и бесконечно наводила порядок: перемыла окна, жалюзи и кухонный гарнитур; пропылесосила все ковры несколько раз, а после, не сдержавшись, выбила их на улице. Лупила она по ним с такой силой, что Майя всерьёз задумалась, кого именно София представляет вместо несчастных ковров.

Выдраив помещения до блеска, Соня решила вникнуть в тонкости местной кухни, готовя то шопский салат на завтрак, то плескавицу на ужин, то вместо кофе наливая ракию — последнее случалось так часто, что только при упоминании настойки у Майи начиналось похмелье. Эмиль попытался как-то утихомирить рвение Софии, но в ответ получил долгую и гневную тираду, и, признав поражение, ретировался обратно на веранду, где проводил большую часть времени в окружении книг и рабочего ноутбука.

Денис приходил в себя с трудом. Штайнманн обрабатывал швы всё той же ароматной мазью и менял повязки, но легче Денису не становилось. Он всё больше замыкался, реже ел, и старался не смотреть в зеркала. Поддержать его Майя не могла — по крайней мере словами, — и лишь подолгу молча сидела рядом. Кречетова это устраивало — он клал голову на колени девушки и дремал, изредка вздрагивая во сне. В эти моменты Майе становилось стыдно. За всё: и за втягивание старого друга в передряги, и за смерть Юрия. А главное — что, баюкая мужчину, пытаясь унять его боль, она не прекращала думать о Ярославе.

Задача объяснить всем, почему Майя больше не говорит, возлегла на плечи Софии. Это случилось как раз на границе с Беларусью, при прохождении границы. Майя протянула паспорт, сотрудник сверил данные и… И что-то спросил. Что именно — девушка уже не понимала. Возникшее у неё чувство дежавю вызвало лишь нервную усмешку, что совсем не понравилось пограничнику.

София сориентировалась быстро и защебетала, очаровательно улыбаясь, но это не подействовало. В разговор вступил Эмиль. Они скрылись с сотрудниками в маленькой комнатке, а когда вышли, Майю пропустили без вопросов. Зато вопросы возникли у Эмиля, судя по тому, каким взглядом он смотрел на Майю.

Как прошли Денис, у которого не было с собой документов, и Пёсик, вообще их никогда не имевший, Майя даже не стала предполагать — видимо, у Эмиля были свои секреты. Расспросить о них уже не получалось, да и вряд ли стало бы уместным.

Уже в машине София поведала мужчинам о причине — естественно, выдуманной. Ещё ночью они с Майей договорились скрыть правду между строк, и рассказать лишь об отравлении и больнице. «Сердце Земли», Матерь-Природа, Амуш — всё это должно было остаться в тайне. И так слишком много людей оказалось невольно втянутым — ни к чему перекладывать тяжесть знаний на их плечи. Хотя нет-нет, но Майя сомневалась в правильности решения: возможно, если бы попутчики были предупреждены, то вели себя более осторожно. Но в то же время превращать их в параноиков, подобно себе, девушка не хотела.

Уже по прибытии в рыбацкий посёлок Пёсик попытался переводить речь, чтобы Майя хоть отчасти вникала в суть разговоров, но из-за большого количества информации путался, начинал суетиться и лаять. Впрочем, только он почти сразу начал чувствовать себя вольготно: бегал за чайками, спал, вытянув лапы, в саду, выпрашивал у рыбаков часть улова и с удовольствием лакомился им, развалившись на песке.

Майя оставила попытки общения, положившись на Софию. В какой-то момент ей стало всё равно, что подумают Денис с Эмилем, узнают ли о кордтеррах, поверят или нет в причину безмолвия, начнут ли между собой обсуждать непредумышленное убийство Юрия, если Денис не выдержит и обмолвится об этом. Переживания отошли на второй план, уступив место лишь одной мысли, гвоздём засевшей в мозге: от Ярослава вестей не было. Ни одной.

В самый первый день Майя хотела приманить встреченную по дороге чайку, чтобы отправить сообщение Яру, но та чуралась незнакомки, делала вид, что не понимает. А может и правда не понимала — за шесть дней нахождения в Черногории ни одно дитя природы — представители и флоры, и фауны — не ответило на призыв Майи. Словно никто из них её не слышал. Лианы, вконец вросшие под кожу, и теперь походившие на странные коричнево-зелёные пучки вен, не придавали признаков жизни. Майя силилась расшевелить их то попытками излечить какое-нибудь засохшее дерево, то вызывая иглы, — но всё оказалось тщетно. Единственным напоминанием о связи с Матерью осталась неспособность изъясняться на человеческом языке, и в какой-то момент Майя всерьёз уверилась, что попросту сошла с ума, а всё вокруг — игры чуть не пережившего смерть разума. Подтверждением этого служил и тот факт, что от охотника тоже никаких птиц не прилетало, а София при каждом направленном на неё красноречивом взгляде лишь жала плечами.

Если же апатия уступала место воодушевлению, что случалось крайне редко, Майя представляла, что Ярослав просто ещё не отделался от кордтерров, потому и молчит. О том, что Яр мог, наоборот, попасть в их сети, и сейчас выдавать всё, что знает, под нескончаемыми пытками, она старалась не думать даже в минуты самой чёрной тоски.

* * *

Пёсик боднул Майю, от чего она взвизгнула, царапая ногтями камень в попытках удержаться.

— Ты с ума сошёл? А если б я упала и утонула?

— Не. — Пёсик широко зевнул, разглядывая лазурную воду, плескающуюся внизу. — Тут дно рядышком.

— Откуда ты знаешь? Не видно же его.

— Как откуда? Так эти сказали, с жабрами. Рыбы, во!

Майя с подозрением оглянулась на пса.

— Как это «сказали»? Они же молчат постоянно.

— Ничего не молчат. Просто тихие очень. Я спросил — они ответили.

— А мне почему не отвечают? Я пыталась поговорить с рыбами, так они даже не реагируют!

— Ты человек, — без обиняков обронил Пёсик, устраиваясь на камне. — Поиграем ещё в вопросы? Мне понравилось в прошлый раз!

— Но ведь говорю на их языке! И артефакт Матери есть. Он же должен заставлять мне помогать!

Пёсик с очередным зевком перебил девушку:

— Не знаю, что он там должен, но могу так сказать: нам не дают ничего, с чем мы не можем справиться. Никто насильно не наполняет чудесами. Это человек умеет колдовать и создавать что-то сложное, а Матерь лишь раскрывает то, что уже имеется. Просто сейчас ты не хочешь этим пользоваться, потому что грустишь.

Майя хохотнула:

— Ну, конечно. Тогда получается, что у меня и иглы изначально были, и знание Амуша.

— Может и были. Нам ведь неизвестно совсем, чем мы обладаем, пока оно не проявит себя. Я вот, к примеру, и не знал, что люблю рыбу. А как попробовал — сразу понял!

— А тебя не пугает, что она… — Майя запнулась. — Что ты съел рыбу, которая совсем недавно жила, плавала, о чём-то размышляла?

— Не. Это же круг жизни, — философски подметил Пёсик. — Если я её не съем, то останусь голодным и скоро умру. Тут надо выбирать: либо я, либо рыба.

— И ты туда же! Яр вас всех покусал, что ли? Почему нужно обязательно стоять перед выбором и всегда решать в свою пользу, даже если это навредит другим? А как же сочувствие, самоотверженность?

Пёсик удивился:

— Если даже ты не выбираешь себя, то почему тебя должны выбрать другие? Помогать нужно, конечно, если кто-то в беде. Но целиком брать ответственность за чужую жизнь — это только вредить.

— Но ведь во время нападения кордтерра ты пострадал из-за меня. — Майя упорно пыталась найти лазейку. — Хотя должен был, судя по рассуждениям, оставить разбираться самостоятельно.

— Так я говорю, что помогать надо! Мы и помогли, как сумели.

— И Ронни погиб.

— Потому что выбрал не себя. Был невнимательным. Так обычно и бывает: когда целиком посвящаешь свою жизнь кому-то, то в итоге лишаешься её.

— Хочешь сказать, что он посвятил свою жизнь… мне? Но почему? Он даже не знал меня до той встречи!

Пёсик с такой усталостью посмотрел на Майю, что она почувствовала себя безнадёжно глупой.

— Не тебе. Своему другу в смешной шляпе. Ронни очень страдал без него, не мог никак смириться. Потерял ко всему интерес, очень мало ел и спал. Потому в схватке потерял ловкость. И из-за этого пострадал. Разве ты не видела, что он обрадовался, когда понял, что всё закончилось? Больше ему не нужно было вспоминать — он очень надеялся на встречу в другом мире.

— А что, есть и другой мир?

— Наверное. Куда-то ведь все уходят после смерти, да?

Они замолчали. Пёсик прикрыл глаза, разморившись на солнце, и лишь лениво дёргал ухом, когда какое-нибудь насекомое, жужжа, пролетало рядом. Майя мысленно прокручивала разговор, и никак не хотела смиряться с его сутью, хотя и осознавала, что доля правды в нём имеется.

Позади раздался неясный шум и Майя обернулась. На галечном пляже неподалёку от камня, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял Денис. Нижняя часть лица у него была прикрыта медицинской маской. Он приветственно махнул Майе. Она кивнула в ответ, недоумевая, что привело Кречетова в бухту.

Денис медленно приблизился, стараясь выглядеть непринуждённым, но ссутуленная спина и сжатые в кулаки руки выдавали скопившееся напряжение.

— Пёсик, — тихонько позвала Майя. — Пёсик, проснись, тут Денис.

— А?

Пёсик резко поднял морду и заворчал:

— От него пахнет. Невкусно пахнет.

— Чем?

— Мазью этой странной. И алкоголем, — Пёсик со вкусом чихнул и поскрёб лапой нос. — И почему люди пьют?

Майя пожала плечами:

— Алкоголь расслабляет, и тебе кажется, что становишься веселее, раскованнее. Все тревоги отходят на задний план. В голове дурман, ноги мягкие, податливые. Глаза блестят. Но, как уже сказала, — это иллюзия. Стоит лишь на секунду задуматься, и ты проваливаешься в ещё большую пучину страданий. А если переборщить с алкоголем, к душевным мукам прибавятся ещё и физические.

— И вы продолжаете пить. Какая-то ерунда!

— Для борьбы нужна большая воля. Для поражения же требуется лишь усомниться, дать слабину, испытать жалость к себе. И всё, бой проигран, а задетое самолюбие начинает изнутри трясти. Человек, в попытках унять боль хотя бы на время, наказывает себя за слабость. С виду успокаивается, а на деле пытается отравиться.

— Это же самоубийство, получается?

— Получается так.

— А этот, — Пёсик вильнул хвостом в сторону Кречетова, — почему пытается… того?

— Потому что ему больно. Он чувствует себя и преданным, и виновным. Это ядерная смесь. К тому же, его жизнь поменялась не в лучшую сторону: в чужой стране, с изуродованным лицом, да ещё и после того, как косвенно стал причиной гибели друга… Я бы тоже пила, — призналась Майя. — Впрочем, почему «бы». Я и не откажусь вечером от «Сливовицы» или ежевичного вина. Всё, Денис близко. Попробуй перевести, что ему нужно.

— Попробую. Но он мне не нравится. Вот был бы тут охотник…

Майя сглотнула. Захотелось закричать в сторону скал, чтобы они обрушились и придавили очередное «бы», без ножа режущее сердце.

Денис, подойдя, присел рядом. Раздавшийся звук — звонкий, клокочущий, — был похож на птичье пение, что очень подходило Кречетову.

— Он говорит, что знает, что ты не слышишь его, и что… Уф. Запутался. Погоди, человек, не успеваю!

Пёсик закрутился на месте, а после лёг возле ног Майи и прислушался, не отводя от Дениса взгляда. Тот же, подбирая мелкие камешки и бесцельно запуская их вводу, начал что-то торопливо рассказывать, будто боясь упустить мысль.

— Во, понял. Ага. Ага. Ого!

Майя еле заметно ткнула пса в бок и округлила глаза.

Пёсик оживился:

— А-а-а, забыл переводить! Ну, вот… Он говорит, что ты не должна от всех спрятаться. Что ни в чём не виновата. В отличие от него. Он привёл друга. А друг оказался дворовой крысой.

— Прямо так и сказал? — не сдержалась Майя, и Денис с удивлением повернулся к ней.

— Не, это я так сказал. Не сбивай, а то забуду! Во, ещё говорит, что должен рассказать, почему так поступил… Как поступил? Когда, раньше? Вы что, вместе были? Прямо вдвоём? С этим вот?!

— Пёсик, перестань! Потом расскажу, что и как, а сейчас не отвлекайся, пожалуйста!

Майя решила, что терять нечего: Денис уже и так услышал её речь. И, судя по всему, не испугался, а лишь удивился. Пусть считает, что она изъясняется звуками — всё равно ничего не поймёт.

— Не буду я переводить, — обиделся Пёсик. — Всё равно ничего интересного. И этот — скучный. Он меня боится. Думает, что наброшусь. А я возьму — и наброшусь!

— Пёсик!

Одноухий кобель оскалил зубы и угрожающе зарычал. Денис испуганно отпрянул, едва не повалившись назад вместе с Майей.

— Думает, я злой!

— Пёсик, Денис любит собак, успокойся!

— Он тут не нужен совсем! Пусть уходит! Охотник вернётся и всё исправит!

— Яр не вернётся! Никто не знает, что с ним! Но если бы он мог вернуться, то давно был бы здесь! — Денис схватил Майю и прижал к себе, пытаясь успокоить, но она кричала всё, что накопилось за время молчания: — Он мог погибнуть! Или сидит сейчас перед этим Ортом и выкладывает всё, пока ему отрубают пальцы по одному! Или выдохнул от облегчения, когда мы исчезли!

На секунду Майя захотела достать кулон в виде бабочки и раздавить куколку перламутровки, чтобы объяснить ошарашенному Денису, что происходит. Но она заставила себя глубоко вздохнуть сквозь стиснутые зубы, и с лёгкой горечью подметила, что даже в такой момент иглы не проявили себя. Видимо, Пёсик всё-таки прав: все дары Матери проявляются, когда она чувствует себя… Как?

«Мне всё ещё страшно, я не понимаю, как поступать. До того, как мы приехали сюда, я при всех этих эмоциях чувствовала связь с артефактом, могла использовать его по желанию. А сейчас остался только Амуш, всё остальное будто стёрли ластиком. Что-то изменилось. Но что именно? Или это как-то связано с… отсутствием Ярослава? Но ведь я могла лечить и до того, как вообще узнала об охотнике. Не понимаю. Ничего не понимаю!».

— Нечего на меня ругаться, если хочется на кого-то другого. Когда вернётся, — ворчливо огрызнулся Пёсик и, минуя Дениса, спрыгнул с камня, — тогда ему всё и крикнешь. А он точно вернётся. И не станет оправдываться, что совершил плохой поступок из-за чужих, как этот. Женщина там какая-то его окрутила, напоила, в кровать уложила… А он молодой был и глупый, пошёл на поводу у организма, а потом стыдно стало тебе признаваться. Вот всё, что этот сказать собирался. Скучный, во, — как я и сказал. А мнётся-то как — точно юлит. Охотник хотя бы не крутит словами незнакомыми, как мячиками, а всё честно говорит. Не нравится мне этот. Хочешь с ним разговаривать — разговаривай. Но я помогать не стану. Лучше уж тот, седой. Тот страдания свои на других хотя бы не вываливает.

— Пёсик, — прошипела Майя, вывернувшись из объятий Дениса и второпях пытаясь обуться. — Так нечестно! Хоть ты-то против меня не иди! Матерь обещала, что её дети мне будут помогать, а вы только упираетесь!

— А у нас тоже чувства есть. И головы с раздумьями внутри. Не смотри, что на человечьем не говорим — зато на природном можем изъясняться. Вы, человеки, забыли истинный язык, не мы.

— И ты что, оставишь меня одну? Вот так просто?

— А ты заставь меня остаться. Или не получается?

Казалось, что Пёсик сочувствующе произносит последние фразы, но Майя с возмущением и удивлением отметила, что он использует иронию. И от кого только нахватался?

— Нас тот позвал на рыбалку. Этот тебя пришёл забрать.

Не произнося больше ни слова, Пёсик сорвался с места в сторону тёмной арки тоннеля. Денис проводил его задумчивым взглядом и снова повернулся к Майе. Она покачала головой, показывая, что ошарашена поведением пса не меньше, хоть и для Кречетова сцена выглядела иначе: просто разбушевавшийся пёс, неистово скуливший и скребущий гальку когтями. По крайней мере, именно так Майя представила это со стороны. Денис спрыгнул с камня и помог спуститься Майе.

Очередная волна стыда поднялась в душе, топя остатки злости. Повторяющиеся срывы изнуряли, лишали уверенности и сильно били по самооценке.

«Когда-нибудь я точно останусь одна, растеряв всех соратников из-за злости и бесконечных попыток оттолкнуть. Как же так вышло, что вполне себе добродушная и улыбчивая ранее, я стала такой… неприятной? Ругаюсь, плачу, снова ругаюсь, отвергаю помощь, а если и принимаю её, то словно делаю одолжение… Будто мне вообще кто-то должен! Мутит от собственных всплесков, а поделать ничего не могу. Пёсик прав, ой как прав. Я даже себе признаться боюсь, а он разглядел суть… Постоянно кричу на других, потому что всё это хочу сделать с Яром, который сначала втянул в переплёт, затем заставил бояться, потом научил доверять, а теперь беспокоиться. Но я ни за что не скажу об этом вслух даже когда снова буду говорить на Аглице. Никому. Особенно Софии, чтобы не дать очередной повод для подтрунивания».

Под гнётом самобичевания Майя не заметила, как они с Денисом уже дошли до временного жилища. Красная крыша с маленьким флюгером в виде ангела, с которой спускались тяжёлые соцветия глицинии, разбитые перед входом рокарии и хаотично высаженные кусты садовых гортензий, — всё это могло походить на ожившую мечту, если бы не предшествующие приезду сюда события.

У входа их ожидал Эмиль, натянув до самых бровей фетровую шляпу молочного цвета. Возле него, прислонённые к забору, стояли удочки и несколько вёдер.

Эмиль единственный из всей компании научился изъясняться с Майей жестами, и даже строил довольно сложные конструкции. Так и теперь он на пальцах показал, что для рыбалки до самого заката арендована яхта. Майя кивнула ему, соглашаясь, и попросила подождать, пока переоденется в подходящую для морской прогулки одежду.

Зайдя в дом, девушка столкнулась там с Софией. Та, заметив появление Майи, глуповато хихикнула, и по помещению поплыл стойкий запах спирта. Видимо, очередная бутылка с ракией из запасов владельца дома была благополучно уничтожена.

Майю беспокоила возникшая у Сони привязанность к алкоголю, но делать замечания она не могла: мало того, что и сама с готовностью угощалась стопкой ароматного напитка, хоть и не в таких масштабах, так ещё и учить совершеннолетнего человека не имела никакого права. В доме пили все, кроме Пёсика и Эмиля. Первому алкоголь был категорически противопоказан ввиду особенностей вида, второй же предпочитал чай или, в крайнем случае, всего один бокал вина, и то лишь под определённую пищу.

Иногда Майя ловила себя на мысли, что лучше бы Соня, как прежде, вкладывала все силы в уборку, чем в поглощение ракии. На смену этой приходила и другая: каждый переживает так, как привык, и отбирать у человека единственную возможность снять напряжение — стать злодеем похуже Орта и всей его свиты кордтерров.

Улыбнувшись Софии, Майя проследовала в свою комнату на третьем этаже — самую маленькую, но удивительно уютную: с трюмо у окна, односпальной кроватью, покрытой толстым покрывалом из овечьей шерсти, круглым окном почти под потолком и невысоким деревянным шкафчиком всего с двумя отделениями для одежды. Последний заполнился благодаря карте Эмиля — мужчина оказался на редкость внимательным и, поняв, что подходящей для черногорской погоды одежды ни у кого нет, отвёз всех в торговый центр. Даже сопротивляющийся Денис через некоторое время сдался и перестал предпринимать попытки перевести деньги через мобильный банк.

Достав с полки широкие штаны и кофту с капюшоном, Майя переоделась, попутно отмечая, что за последние недели довольно заметно похудела. Не то чтобы это её смущало — казавшееся несбыточным желание об избавлении от пары лишних килограмм свершилось, — но именно сейчас худоба выглядела болезненной. Впалый живот, проглядывающие рёбра и заострившиеся скулы — то, за что в «прошлой» жизни она отдала бы многое, — лишь напоминали о навалившихся трудностях.

«Что ж ты за человек такой, — выругалась Майя, разглядывая себя в зеркало на дверце шкафа. — Нет бы радоваться тому, что имеется, так и тут ищешь подвох. Успокойся хоть на минуту! На охоту пойти не удалось, так сходим на рыбалку — развеемся, выключим на время счётчик дней. Давай, взбодрись! Побудь с людьми, которые встали на твою сторону, хотя были и не должны. И не только с людьми. Пёсик в качестве извинений получит самую большую рыбу. Если только не услышим, как она молит об обратном».

Эмиль, Денис, Пёсик и покачивающаяся София ждали на перекрёстке возле ресторана, в котором компания пару раз ужинала. Рядом находился причал с единственной пришвартованной яхтой. Взойдя на борт первым, Эмиль оставил приспособления для ловли возле борта и помог забраться остальным. София с готовностью расположилась под навесом, вяло обмахиваясь найденной на яхте газетой, и откупорила плоскую бутылку. Денис занялся проверкой удочек и снастей, пока Эмиль выводил яхту в открытое море. Майя же, не найдя себе занятия, присела возле Сони, всем своим видом показывая неодобрение.

София лишь фыркнула в ответ и потрепала Пёсика за ухо. Тот предупреждающе рыкнул, отодвигаясь в сторону, и с любопытством забрался на край борта. Майя слышала, как он что-то бормотал встречным рыбам, но в разговор не вступала.

Яхта разрезала волны, скользя по поверхности. Эмиль оказался умелым капитаном, и уверенно вёл судно, что-то попутно объясняя присутствующим. Майя закрыла глаза, подставляя лицо бризу — встречный ветер выдувал из головы все мысли, оставляя место лишь для долгожданного умиротворения.

Ровно до того момента, как Эмиль нашёл подходящее место и заглушил двигатель, а Денис закинул удочку. Уже через несколько минут Кречетов с ликующим возгласом вытащил первую добычу.

Разорвавший тишину вопль заставил Майю содрогнуться. В панике зажимая уши, Майя с ужасом посмотрела на Дениса. Тот, ничего не замечая, крутил ручку катушки.

— Что же это?

Майя завертелась на месте, пытаясь отыскать источник звука. Взгляд упал на раскачивающуюся на леске рыбу. Денис ловко стянул её с крючка и бросил в ведро. Блестящий хвост застучал по пластиковой ёмкости, норовя её опрокинуть.

Эхом разнёсся повторный крик, такой жуткий и отчаянный, что у Майи подносились ноги. Следом раздалось хрипящее бульканье. Слов было не разобрать, но они и не требовались: то, что пойманная рыба билась в агонии, стало ясно и без объяснений.

В то же время где-то под яхтой, в толще голубой воды, глухо завизжали и другие обитатели моря. Майя слышала их, беснующихся, суетливо пытающихся спрятаться. Море будто заволновалось, откликаясь на зов, и раз за разом толкалось в борт всё сильней.

Эмиль растягивал сеть, готовя её к забросу. Денис, не замечая происходящего, снова забросил удочку. В этот раз ждать пришлось дольше, но как только над поверхностью показалась узкая чешуйчатая голова, рыбы снова зашумели.

Майя не понимала, что делать, но осознание, что прямо сейчас кто-то неимоверно страдает у неё на глазах, сводило с ума.

Она бросилась к Пёсику:

— Почему они продолжают клевать, если знают, что произойдёт?

— Не могут иначе. — Пёсик даже не повернул голову, продолжая выискивать взглядом стайки. — Их манит блестящая штучка. Сопротивляться ей не получается.

— Но… Но мы должны же что-то сделать! Им больно, они кричат, разве ты не слышишь?!

— Слышу. Либо они, либо ты.

Только теперь Майя поняла, почему Яр не ел мясо. Действительно поняла.

Заметив выражение лица Майи, София оставила бутылку и подошла к девушке. Что-то спросила, обеспокоенно вглядываясь в глаза, обернулась на замершего в удивлении Эмиля, так и не забросившего сеть.

Майя задыхалась. На секунду она почувствовала себя рыбой в ведре — запертой в маленьком пространстве без кислорода, приговорённой к неминуемой смерти и последующему поеданию. От тошноты заболел желудок, а в ушах раздался противный писк.

«Вот, что чувствуют животные перед гибелью. Это не страх — это отчаянье».

Эмиль среагировал быстрее всех, подхватывая девушку и усаживая в тень. Майя попыталась улыбнуться ему, но рот некрасиво скривился, а на языке появилась горечь. Следующий же изданный в ведре звук ввёл её в близкое к обмороку состояние. И Майя осознанно позволила сознанию уплыть — лишь бы больше не принимать участия в безобидном для людей и смертельном для рыб увлечении.

* * *

Майя прислушалась, стараясь не шевелиться, чтобы не вызвать новый прилив тошноты. Тихо. Спокойно. Еле заметно гудели конвекторы, где-то вдалеке щебетали птицы. Пол не качался, рыбы не издавали предсмертные хрипы — значит, она не на яхте.

Рядом кто-то зашелестел бумагой, и девушка открыла глаза. Она лежала на узком диванчике на веранде, укрытая вязанным пледом. Поодаль в продавленном кресле сидел Эмиль, увлечённо читающий книгу. Заметив шевеление, он поднял взгляд от страниц и улыбнулся. Очки у него сползли на кончик носа, придавая сходство с чудаковатым учёным. Эмиль отложил книгу на маленький столик у окна и указал сначала на свою грудь, потом на Майю и вопросительно качнул головой.

Майя медленно моргнула, поднимая кулак с оттопыренным большим пальцем. Чувствовала она себя гораздо лучше, не считая небольшой слабости.

Удостоверившись, что всё в порядке, Эмиль решительно встал и протянул раскрытую ладонь. Майя поколебалась. Хотелось свернуться калачиком и безмятежно уснуть, давая телу спасительный отдых. Но Эмиль оказался настойчивым.

Ухватившись за протянутую руку, Майя встала с дивана.

«Может, попробовать заглянуть…?».

Она уже собиралась проникнуть в сознание Эмиля, но внезапно передумала. Сомнения по поводу успеха укоренились, и теперь тормозили любую попытку использования даров Матери. К тому же, как бы Эмиль не помогал, он оставался чужим, и специально раскрывать перед ним способность хотелось меньше всего.

Штайнманн потянул Майю за собой в кухню, жестикулируя на ходу.

«Что? Не понимаю. На машине… Мы поедем куда-то на машине? Но куда? Зачем?»

Майя пыталась отгадать всё, что показывает ей Эмиль, но игра в «Крокодила» оказалась слишком сложной. Как на зло, Пёсика в доме не было.

«В горы? Так, стоп… Мы едем в горы на машине, там кто-то может помочь. С чем, моей… Что, болезнью? А, точно. Я же не разговариваю из-за болезни… А где София?».

Майя вопросительно взглянула на Эмиля и изобразила Соню. Эмиль отпустил её руку и, ладонями имитируя повязку на лице, ткнул за плечо, а затем продемонстрировал рукопожатие.

«С Денисом вместе? Ла-а-а-адно. Надеюсь, не напиваются хотя бы. А Пёсик…».

Она не успела уточнить про пса, как Эмиль ответил жестом, что Пёсик с Софией.

«Так, допустим. Но ехать куда-то, не оповестив об этом никого… Как-то странно. Что сказал бы Яр? — Майя мгновенно разозлилась на саму себя. — Что сказал бы, что сделал… Уже нет разницы! Я что, без рук, ног и головы? Мне двадцать шесть лет, уж как-то дожила до этого возраста без чужих советов! И вообще, кто мне Яр? Случайный знакомый, о котором полтора месяца назад и не знала! Чего теперь, всю жизнь на него ориентироваться? А если он больше никогда не появится, похоронить себя сразу? Что же за беспомощность-то такая, откуда взялась? Сама талдычила Пёсику, что сдаваться нельзя, а взяла — и размякла. Будто кукла на ниточках, кто хочет — дёргает. А без кукловода лежу себе на полке в ожидании. Нет уж. Нет. Хватит. Пора брать бразды управления в собственные руки. Даже без даров Матери я справлюсь. В конце концов, просто так не сдамся — буду драться до последнего, пусть и проиграю. Всё, решено!».

Моральный бой с самой собой принёс плоды: Майя глубоко вдохнула, расправила плечи и уверенно кивнула Эмилю. Эмиль открыл рот — и Майя с удивлением отметила, что узнала произнесённое слово. «Спасибо». За доверие или что-то другое, она не знала, но обрадовалась — если постараться, можно научиться читать по губам. И тогда барьер непонимания разрушится.

* * *

Машину Эмиль припарковал у подножья горы. Сверяясь с картой, он направился вверх по склону, периодически подзывая Майю. Она следовала за мужчиной, гадая, где расположена конечная цель. Если в лесу живёт тот, кто может помочь, то он, наверняка, не в ладах с головой. В округе не оказалось ни одного поселения — лишь бескрайний лес, иссечённый каньонами и рекой.

Шли долго. Майя уже вымоталась и проклинала торчащие из-под земли корни, о которые постоянно спотыкалась из-за усталости и невнимательности.

Внезапно Эмиль остановился. Проследив за его взглядом, Майя заметила покосившуюся бревенчатую хижину, спрятанную за соснами. Эмиль с уверенностью направился туда. Подойдя к хижине, он ткнул пальцем в её сторону. Майя хотела отказаться, но пройденный путь не оставлял шансов. Главное, чтобы внутри не находился вход в логово кордтерров. С остальным можно справиться.

Майя постучалась в дверь и, не дождавшись ответа, осторожно толкнула её. Внутри было темно и прохладно, в воздухе висел удушливый запах трав, но помещение выглядело чистым и, на удивление, уютным.

В комнате напротив двери виднелся деревянный стол, заваленный пучками высушенных растений, перьями, склянками с неизвестными жидкостями. У стены, опираясь локтями на стол, сидела худощавая молодая женщина с густыми чёрными волосами.

«Как предсказуемо. — Майя с иронией поджала губы. — Ну, ведьма из сказки, куда же без неё! А ручного ворона нет случаем? Или нет, нет, филина! Чтобы ухал из угла сурово. И мышей приносил на ужин».

Женщина молчала. Майя потопталась на месте, не зная, как объяснить, зачем приехала, и села напротив.

— Её зовут Николина, — послышался тонкий высокий голосок, и Майя испуганно вздрогнула.

— А… Это вы говорите?

То, что женщина может понимать Амуш, насторожило, но маленькая деталь в виде обращения «её» подсказывала, что не всё так просто — вряд ли ведьма стала бы говорить о себе в третьем лице.

— Майя, — представилась девушка, с любопытством разглядывая убранство хижины. Скрывать о способности она посчитала лишним — ведь из-за того и приехала. — А вы? Или… ты?

Из перекинутых наперёд волос Николины выбралась летучая мышь, цепляясь за одежду ведьмы. Тот самый невероятно тонкий звук исходил от неё.

— Сенка. Нина думает. Я говорю.

— Она ворожея? — уточнила зачем-то Майя, особы разницы и не зная, а сама подумала: «Ну, про мышей я вспомнила не зря. Интуиция крепнет, ничего не сказать».

— Ведунья. Ведает. Правду открывает. Я читаю. Вместе делаем. Возьми кости. Брось их в чашу.

— Какие из? — Майя оглядела стол, останавливая взгляд на маленьких тёмных палочках. Николина внимательно наблюдала за ней из-под прикрытых век.

— Какие хочешь. Бери. Кидай.

— А… Ладно, пусть будут… Эти?

Майя, стараясь сдержать отвращение, сгребла косточки в ладонь и аккуратно сложила в глиняную чашу. Николина, оживившись, влила туда же и густой отвар со смолистым ароматом. Подождав немного, ведунья взяла чашу, покрутила в разные стороны, чтобы отвар покрыл всю поверхность, и вгляделась в только ей видимую правду. Сенка распласталась у неё на плече, почти у уха.

Нахмурившись, Николина что-то шепнула мыши, протянула руку и дотронулась до кожистого крыла. Они обе задрожали, и тут же Майя услышала другой голос, более низкий и бархатный:

— Здраво, Майя. Сенка позволила через неё говорить, так легче будет мне тебя понимать.

Майя растерялась:

— Э-э… Здравствуйте.

— Ты говоришь на Амуше, я — на Аглице. Сенка говорит на Амуше, на Аглице — нет.

— Я поняла. Вы что-то увидели? Что Сенке не удастся объяснить?

— Ово йе то, — с плохо скрытым удовлетворением кивнула ведунья. — Нет такого, чтобы Амуш помнил человек. Только дети Всематери его знают. Ты — нет. Не твоё он. Знаешь, что такое «Амуш»?

— Ну… Язык?

Майя неуютно заёрзала.

— Да. И нэ. Наш — местный — язык самый близкий к природному, но порченный. Изрезанный, сложенный людьми. «Амуш» йе лес. Живой, дышащий. «Аглиц» йе камень, тяжёлый и бездушный. Все камни такие. У них нет сердца. Но они могут жить.

— Так и у леса… нет. Или я ошибаюсь?

— Нэ, — Нина покачала головой, не переставая исследовать чашу. — У леса нет. У тех, кто в нём живёт — есть. Но иногда и оно становится каменным.

— Вы меня запутали. Загадки я люблю, но сейчас, честно говоря, не соображаю. Это как-то связанно со мной всё?

— Да. Вокруг тебя и лес, и камень. И Амуш, и Аглиц. И те, у кого есть сердца, и те, кто их никогда не имел. Ты ищешь Всематерь. Но чем ближе ты к ней — тем больше отдаляешься. На пути твоём стоит живой камень — первое создание Всематери. Нелюбимый сын. Забытый и заброшенный. Он стал сердцем, которого у него нет.

— Сердцем… Это же… — Майя ахнула. — Орт?! Глава кордтерров — первый сын Матери-Природы?!

— Догадливая, неглупая. То йе то.

— Это же сколько ему лет? Сотни? Тысячи?

— Много. Он ведёт за собой слабых, лишённых воли. Для чего — не ведаем… — Ведунья хохотнула из-за игры слов, но прозвучавший из пасти летучей мыши смех звучал жутковато. — Ты добрая. Из-за того страдаешь. Веришь одним, закрыта от других, но всё путаешь. Смотришь далеко, а не видишь того, что рядом. Снаружи многие не те, что внутри. И как бы не старались, скрывать долго не смогут.

Майя собралась с мыслями:

— Так, хорошо. С этим разберусь. Но как мне найти Матерь? Ещё в самом начале, когда я только-только потеряла способность говорить на человеческом языке, прилетал ястреб. Сказал, что придёт время — найду. Но пока что ни одной зацепки.

— Неверно, — отрезала Нина, и Сенка возмущённо захлопала крыльями. — Не видишь! Не теряла Аглиц! Обрела Амуш, он сильнее. Не так должно быть. Покажем в конце. А пока: Всематерь везде. Она есть здесь, есть там. — Ведунья неопределённо махнула рукой. — Мир покрыт ей. Но тебе нужно одно место. Посебно.

— Какое-какое?

— Особенное. Где появился сын. Первый из множества. Там всё началось, там её исток.

— Твою мать… — Майя стукнула себя по лбу. — То есть Матерь… Так Орт наверняка знает, где он родился! А если… Если подземелья кордтерров и есть это место?

— Сокрыто, не скажем. У први сина защита, нам её не обойти.

— Но это было бы логично — расположиться там, откуда и появился. Зачем тогда он ищет меня? Ох, как-то всё чересчур сложно и запутанно.

Николина не согласилась:

— Повторим: не видишь. Всё легко, если не забывать, что сын Всематери — не настоящий человек. Не рождённый, а сотворённый. Он единый, кто достоин был её даров, и кого она их нарочито лишила.

— Что ж это за мать такая, — запоздало возмутилась Майя. — Отреклась от ребёнка, бросила.

— Не все матери заслуживают ими быть. Не все ими и являются. И не только первый сын не познал материнской любви. Ты сумеешь раскрыть чужую беду, что поможет заглянуть глубже. Но тогда сама себя перед выбором поставишь.

— Опять выбор… И как мне это сделать?

— Надо ехать. Мы не видим, шта йе то, но чувствуем, что оно близко. Два слова есть. — Николина взяла острую веточку и подцепила одну из костей. — «Велики брод». Ищи его. Найдёшь — узнаешь, для чего вело.

— А мои способности? — спохватилась Майя и задрала рукава. — Артефакт, переданный Матерью, перестал помогать.

— Не перестал. Не хочешь сама. Выталкиваешь. И правильно — он не предназначен тебе. Люди не должны обладать такими силами. Матерь это знала, потому и перестала наделять. Только её истинные дети удержать в себе могут.

— Но как-то же во мне возникло восприятие Амуша!

— Верно. Вцепилось, приросло. Не оторвать теперь. Лишь Матерь сможет забрать. Но скрыто от нас, почему. Всё, не видим больше. Постой, обещали показать. Сделай глоток, — приказала ведунья, протягивая чашу, и Майя передёрнулась всем телом. — Не бойся. Пей. Узнаешь, как Амуш и Аглиц могут существовать. Но мало. Очень мало. Береги их, не трать, пока не найдёшь ответ — там пригодятся.

Майя поморщилась, забирая чашу. Плавающие в жиже кости вызывали тошноту, но времени на раздумья не было. Досчитав до трёх, девушка прикоснулась губами к краю и отпила. Рот обожгло приторной сладостью.

Ведунья откинулась на стену:

— А теперь уходи. Устали мы.

— До свидания, — обронила Майя, вставая и борясь с кашлем — ей казалось, что голосовые связки залепил отвар.

В ответ раздался лишь еле слышимый писк.

Эмиль ни о чём не спрашивал, терпеливо дожидаясь на краю каньона. Майя этому и обрадовалась, и расстроилась: с одной стороны, был риск произнести слова на человеческом языке, а с другой — тогда удостоверилась бы, что отвар подействовал. Для себя Майя решила, что будет вести себя как обычно — вдруг удастся услышать какую-нибудь информацию, не предназначенную для её ушей.

Спускались к дороге и добирались до посёлка в задумчивой тишине. Выйдя из машины, Эмиль махнул в сторону дома, привлекая внимание, и Майя ахнула: возле лестницы, в тени сада, стоял круглый стол. Вокруг него уже сидели София и Денис, рядом примостился Пёсик.

София вскочила с места, зазывая к себе, и Майя не сдержала улыбки. Она и забыла, что сегодня восьмое марта, в которое отмечали Международный женский праздник. А Эмиль с Денисом, видимо, не забыли — об этом свидетельствовал накрытый стол и два вазы с небольшими букетиками цветов.

Настроение стремительно поползло вниз. Каждое восьмое марта последние пять лет Майя находилась на работе, и уже не помнила, каково это — не собирать букеты с утра до ночи, не созваниваться с клиентами и отправлять доставки, а просто сидеть в компании, чокаться бокалами, есть вкусные блюда. И хоть сейчас всё это ей было доступно, до невозможности захотелось в мастерскую.

«Лучше уж капризные клиенты, чем кордтерры. С первыми хоть можно справиться», — вздохнула Майя, присаживаясь на галантно отодвинутый Денисом стул. София ободряюще подмигнула и взяла Майю за руку под столом.

Солнце медленно скрывалось за горой, уступая место длинным теням; сумерки окутали сад, а лёгкий ветер путался в глицинии, заставляя её раскачиваться.

Вечер не омрачало даже бесконечное хихиканье захмелевшей Софии. Но беспокойная мысль про неизвестный «Велики брод» не давала расслабиться, и, уличив минутку, Майя отошла в дом. Там она, надеясь, что ведунья не обманула про обещание вернуть на время Аглиц, открыла ноутбук Эмиля. К небывалой удаче, ноутбук оказался в «спящем» режиме, и подбирать пароль для системы не пришлось. Вторым приятным открытием стало, что отвар сработал: буквы не расползались по экрану, принимая очертания незнакомых чёрточек, а выглядели привычными. Воровато оглядываясь, девушка вбила в поисковую строку нужную фразу.

Первая же ссылка выдала адрес ресторана в Белграде, столице Сербии. Других упоминаний не нашлось, сколько Майя не листала страницы. Она несколько раз повторила про себя адрес, запоминая, и спешно закрыла браузер — длительное отсутствие могло вызвать подозрение.

Дежурно улыбаясь, девушка вернулась в сад. Ещё издалека она поняла, что может распознать не только напечатанные слова, но и человеческую речь. В то же время недовольство Пёсика, не сумевшего добраться до тарелки и съесть остатки, не превратилось в обычное собачье ворчание.

«Так вот как Яр живёт с даром… Слышит и тех, и других. Как с ума не сходит от обилия? Это же словно… в толпе стоять!».

Майя попыталась сосредоточиться на болтовне Софии, коротких репликах Дениса и рассказах Эмиля, но всё сливалось в единый шум из-за размышлений о белградском ресторане. Нужно было как-то в него попасть без надзора. И лучшим решением Майя видела одно: напоить всех до такой степени, чтобы они не услышали, как ночью открывается входная дверь. Но для этого стоило разыграть небольшую сценку и начать пить первой — по крайней мере, сделать вид. Что Майя и сделала, поднимая бокал в немом поздравлении.