Линия жизни. Книга первая

Sergiu Postolachi

Когда забывается история, начинается Смута. Мы наблюдаем, как на наших глазах пытаются переписать историю. Особенно сильное наступление идёт фронтом на историю Российской империи и СССР. Белое сереет, затем чернеет, и наступает помрачнение. Выход один – призвать на помощь воспоминания очевидцев тех событий. В книге первой трилогии, вы сможете окунуться в жизнь начала прошлого века и проследить за событиями глазами главных героев.

Глава вторая: Агент

В преддверии Первой мировой, тлеющий конфликт европейских спецслужб перешёл в активную фазу. Особенно ожесточённо соперничали на сопредельных территориях и в нейтральных государствах.

Одной из таких стран стала Швейцария. На её прекрасной, богато одарённой Богом территории, соперничали германская, французская, итальянская, австро-венгерская и русская, разведки. Одним словом все крупные участники будущего столкновения. Как ни странно, русским было труднее всех. Им приходилось противодействовать не только иностранному элементу, но и своим. В стране скопилось много враждебно настроенных к собственной стране и власти личностей. Тогда, как впрочем, и сейчас, находясь за границей это было модно. Но были и свои, объективные причины. Старая, закостенелая система не могла и не хотела меняться. Традиционный монархический уклад мешал особенно неординарным личностям; горевшими переменами.

Этим обстоятельством решили воспользоваться немцы, которые старались ослабить будущего вероятного противника — Россию, до начала военного конфликта. Германская разведка, предусмотрительно решила действовать чужими руками, подыскивая кандидатов на роль троянского коня для взлома России. Присматривались ко всем, но особенный интерес, проявлялся к идейным вдохновителям, вроде тех, которые облюбовали себе пристанище в Женеве и Лозанне. Там таких было много и их число неизменно росло.

Почти все избежавшие каторги революционные деятели, среди которых выделялся Ленин, бежали через Финляндию в Швейцарию и на новом месте не собирались любоваться альпийскими лугами, купаться в целебных источниках и глотая горный воздух, писать философские трактаты.

Конечно, эти развлечения их тоже интересовали, но Дело было превыше всего. Революционеры стали собирать конгрессы, пожертвования, строить планы свержения Российского самодержавия. Действовали революционно настроенные умы не всегда спокойно, но местная полиция, с подачи немцев, на все проделки иностранцев смотрела сквозь пальцы. Пока полиция только тщательно собирали компромат на идейных лидеров. С обрастающих данными досье снимались копии, которые за хорошие деньги передавались германскому резиденту в Швейцарии. Широко использовались дипломатические и торговые представительства, через которые и переправлялась информация и деньги.

Германская разведка, как впрочем, и французская, расположила свои резидентуры в кантонах, где им сочувствовало местное население. Немецкие кантоны Швейцарии кишели желающими служить интересам Германии. Главным образом, разведка велась через те же торговые конторы и представительства. В другие кантоны засылались молодые девушки, желающие работать горничными либо в кабаре. Часть агентуры внедрилась в ряды русской политической эмиграции.

Это было несложно. Двери в русский клуб революционеров неосмотрительно был открыт для всех. Принимались как соотечественники, так и иностранцы, включительно немцы, поскольку считалось, что «Революция не признаёт национализма». Конечно, в целях конспирации, при приёме в ряды борцов, устраивались проверки. Чаще всего проверки ничего подозрительного не выявляли. Реже, нащупывали провокаторов, которых скопом, изгоняли. В общем, ничего невозможного для того, чтобы подослать Парвуса к Ленину.

И вот — свершилось. В Россию потекли реки оружия. Если раннее оружие в России было редкость, то теперь, в крупных городах, полиции при облавах стали всё чаще попадаться образцы оружия иностранного производства. Власти попытались противодействовать. Дело перешло под особый контроль и вскоре, следователи поняли — следы поставок оружия ведут в порты Финляндии, а оттуда за кордон.

С этим надо было что-то делать. И взялись. Вначале, был организован тотальный контроль над импортом через порты на Балтике. Это дало первые положительные результаты: была перехвачена крупная партия оружия и боеприпасов. Когда контрразведка пришла брать товар, боевики из матросов, оказали ожесточённое сопротивление — было убито и ранено несколько солдат. Но всё равно, заграничная подпитка делало своё дело. Весь последующий период количество неучтённого оружия в стране только росло. Вскоре оружие заговорило.

Серия политических покушений случившихся в стране, всколыхнули общество. Люди далёкие от политики требовали наведения порядка. Что уж говорить о представителей власти.

Начальник Особого отдела Департамента полиции, полковник Зубатов, грамотный руководитель, немедля распорядился ещё строже контролировать порты. Предприняли и другие меры. Начальник всесильного органа политической слежки, помня судьбу покойного Александра 2, который не избежал бомбы, старался всеми силами остановить насилие.

Задолго до Кровавого Воскресенья, под руководством Сергея Васильевича, была практически заново отстроена современная система безопасности. Охранное ведомство, в революционной среде ласково именуемая леденящим душу словом «охранка», открыла отделения в каждой губернии, потеснив не совсем годившихся для такой тонкой работы грубоватых и во многом малообразованных жандармов.

Так в 1902-ом году, то есть за три года до событий 1905-го года, на маленькой, обросшей лопухами железнодорожной станции, по соседству с вышеуказанным селением бессарабских колонистов, появился широкоплечий, волевой человек среднего возраста. Человек спрыгнул с подножки железнодорожного вагона, уверенно прошёл через здание вокзала, где на секунду остановился. На стене напротив ожидавших поезд пассажиров с котомками и чемоданами, претенциозно и величественно горела бурей картина Айвазовского «Девятый Вал».

«Надо же, культурно, однако, в этом захолустье. Так, посмотришь на жителей и не скажешь, что интересуются».

— Котовский защищает восставших батраков и не боится властей! Господа, покупайте вечернюю газету, только свежие новости! — с торжеством в голосе неожиданно прокричал рядом мальчишка продавец газет, — Покупаем вечернюю газету! — пристал мальчик к господину.

— Ты что кричишь то так, мальчик?! — рассердился господин на секунду. — Ну, дай одну тогда, сколько я тебе должен? — более примирительным тоном, добавил господин.

Мальчик посмотрел на господина: «Столичный франт. Ишь ты, пугается он, а сам видно ещё тот верзила, пусть и в дорогом твидовом английском костюме. С такого можно и пятак получить, останутся две копейки на пряники», — решил мальчик.

— Пять копеек и газета с жаркими новостями Ваша, уважаемый господин.

— Держи десять, — расщедрился господин, заставив мальчика округлить луковичные глаза, — купишь себе пряники на чай.

— Нет, что Вы, пожалуйте сдачу, — протянул мальчик сразу обе руки: в одной была газета, в другой мелочь.

Господин взял газету, а от мелочи отмахнулся:

— Сохрани, я от души.

Со свёрнутой в трубочку газетой, щедрый господин поймал на улице транспорт и поехал в город, оставив жандармов с носом. Его прибытия ждали. С самого утра ждали. Но все равно, незнакомцу удалось проскользнуть. Зря стояла с утра на вокзале жандармская служба. Ждали импозантного, при регалиях, будущего начальника отдела политического сыска. Когда «будущий начальник» прошёл мимо, «будущие подчинённые» не обратили на него никакого внимания: человек как человек, идёт себе и идёт. Правда те «десять копеек» были им услужливо подброшены как намёк, но отупевшие и разленившиеся на дармовых харчах провинциальные коты-жандармы, поняли всё по-своему: «Барствует господин хороший…»

Господин ехал в город, читая мелкого калибра газету из разряда жёлтой прессы. Пропустив все новости, восхвалявшие местное и губернское начальство, в которых редактор откровенно подхалимничал, господин — «будущий начальник» остановился на статье про восставших батраков. Тут он сконцентрировал всё своё внимание и прочитал статью от начала до конца, не упустив ни одной детали.

В статье под названием: «Берегись Котовский!», журналистом довольно талантливо, рассказывалось про похождения сердцееда, смельчака и буяна, местного Арсена Люпена: Григория Ивановича Котовского, 1881-го года рождения, который из управленцев, резко переквалифицировался в гайдука — местного вида разбойника. Последняя его хулиганская выходка, была совершена буквально вчера, когда он во главе «пьяных и наглых батраков», устроил бунт, связал хозяев, забрал деньги и был таков. Проследовала цитата: «…Пьяных батраков скоро поймали и поскольку жульё — лыко не вязало, их кинули в подвал, а потом высекли. Хитрому Котовскому удалось ускользнуть и тот, обещал, что вернётся и устроит порку хозяину имения в отмщение…».

«Уголовник, таких, к сожалению, на Руси всегда было много, но не они представляют сейчас главную опасность. Грядёт война и „политические“ в ней обязательно сыграют свою роль. На войне масса народа получит в руки оружие. Именно по этой причине, сейчас так важна их благонадёжность, верность не только присяге, но и самодержавию. Нужно тропится, во что бы ни стало не допустить внутреннего раскола, изолировать смутьянов, перекрыть каналы поступления оружия. Котовских мы обязательно поймаем и отправим в тюрьму, но что мы будем делать, если взбунтуется народ? Всех на каторгу не отправишь! Единство, нам как никогда нужно: единство самодержавия и народа; сплотить многонациональную империю во имя будущего!»

Долг вёл вперёд сыщика и в таком настроении, он стал знакомиться с городом. Маленький, куцый на богатые дома, городок строился вокруг рынка, имел несколько приличных лавок и даже больницу. Провинциалы расхаживали одетые в традиционные одежды из грубого сукна. Но видны были и изменения, строилась новая школа, гужевой транспорт уступал место автомобилям. Правда, было их мало, что не мешало лихачам пугать пешеходов звуками кричащих клаксонов. Сыщик, сам чуть не стал жертвой аварии. Сворачивая за угол узкой улицы, на него вдруг поехала машина и лишь только мгновенная реакция, спасла пешехода.

— Боже, — роняя кошель с яблоками, растерялась куда-то спешившая дама, — безобразие-то какое, чуть человека на раздавили! У Вас всё в порядке? — спросила заботливо незнакомка.

— Спасибо, я не пострадал. Ну и едут тут у вас, прямо как в столице, скоро совсем не будет на дороге места для пешеходов, — словоохотливо ответил сыщик.

— Ой, вы тоже заметили? Проходу от них нет. Я всегда говорила соседкам: «Нужно запретить все эти механизмы и выселить их за город», — ввязалась в разговор женщина, которая была — не против, поболтать с симпатичным незнакомцем.

Тем временем лихач, который не остановился, был таков.

«ФА 453, — успел запомнить номер транспортного средства, сыщик. — Нужно будет по прибытии в участок разузнать: кому принадлежит транспортное средство?»

— Вы абсолютно правы. Мадам…?

— Мадам Софья Михайловна Гылку, — представилась женщина, ожидая того же от незнакомца.

— Виктор Андреевич Глушко, — коротко, по-военному представился незнакомец.

Завязался разговор, из которого новичок получил достаточно сведений о жизни городка. Он узнал, что цены на рынке отличные, «гораздо ниже, чем в столице». Также, что в городе есть отличный маленький ресторанчик «Золотая осень», где вечерами неплохо посидеть в уютной компании.

Правда женщина сетовала, что «новостей мало» и от этого все немного скучают. Далее шли сплетни и всё то, что Виктора Андреевича очень даже интересовало. Софья Михайловна, невзначай обмолвилась, что недавно в городе появился новичок, приличный вроде бы парень, но с секретом. Тот работал чистильщиком обуви, но она-то уж, заметила: «происхождения тот интеллигентного, по рукам и манерам видно». В конце разговора сыщик вежливо распрощался, обещав обязательно зайти в гости. Далее, он проследовал в участок.

К сожалению местного начальства, хитрец и тут до последнего смог скрыть свою личность. Только позже (слишком поздно), когда он открыл двери начальства, его узнали. А узнав, засуетились.

Прибывший, в узком кругу был знаком как один из лучших специалистов по сыскному делу и по борьбе с инакомыслием — специалист охранки. Представившись, специалист тут же попросил выделить отдельное помещение и энергично приступил к делам. Часом позже, он вышел из здания и, приняв все меры предосторожности, не следит ли кто, отправился на конспиративную квартиру. Как только он добрался, в подвал двухэтажного дома словно сговорившись, вошло три крепыша.

— Виктор Андреевич, — обратившийся был молодым, стройным человеком лет двадцати, — на моём участке, с точки зрения политической, обстановка достаточно спокойная. Большинство судачат о разных хозяйственных делах и не лезут в политику. Городок у нас — сами видели, захолустный, народ тихий — не беснуется.

— Спасибо Николай Всеволодович, — суховато ответил Виктор Андреевич, тот самый специалист — только вот же штука, там, где тишь и гладь — всегда жди беды. У нас уже был такой «тихий городишко», помните?

Тут, для понимания сюжета необходимо добавить несколько слов о Викторе Андреевиче. В политический сыск Виктор Андреевич Глушко пришёл из армейской контрразведки. Именно он догадался, что австрийцы используют молодых специалистов: инженеров, геологов в разведывательных целях. Когда от него, из-за работы ушла жена, Виктор Андреевич сгоряча подал в отставку.

Командование долго не соглашалось и пыталось отговорить. Но Виктор Петрович твёрдо решил: службе в армии — конец. Он ходил на службу сам не свой и, видя мытарства своего подчинённого, начальник решил прошение об отставке удовлетворить. Однако перспективного офицера жал сюрприз — его пригласили в охранку. Приглашал не кто-либо, а сам Зубатов. Тот, по долгу службы, знал об офицере и не преминул попытаться перетянуть его к себе в отдел. Шеф охранки не прогадал: офицер в Центре проявил все свои незаурядные качества, уничтожив несколько глубоко законспирированных групп. Среди них, была группа бомбистов Савинкова, одна из самых опасных ячеек дореволюционной России. За отличную службу, Виктора Андреевича наградили и отправили в командировку в тихий, спокойный округ — солнечную Бессарабию.

Старинное здание веяло прохладой и спокойствием. Виктор Андреевич беседовал со своими агентами. Агент Эофилерус, ровным, хорошо поставленным голосом, докладывал следующее: «Есть сведения о том, что в город из соседних регионов стали проникать левоцентристские идеи. На сигнал сработали оперативно. Была успешно провёрнута операция „Рабочий“. Операция в целом, дала положительные результаты и многие из рабочих отказались от участия в незаконных акциях». Далее Эофилерус стал знакомить шефа с положением дел в регионе. В общем и целом, регион опять-же слыл спокойным. Местное население было мирным и терпеливым.

— Если изредка жители возмущаются, то только для проформы, до конкретных дел, слава Богу, не доходит, — на такой положительной фразе закончил агент свои умозаключения. Агент Отшельник, в целом подтверждал сказанное агентом Эофилерус: «Люди в регионе мирные, не буянят….»

«Что-то агент темнит», — подумал начальник. Натренированный, чуткий слух следователя улавливал в голосе агента тревожные колебания. К концу донесения, тревожные нотки участились, сложились в пазл.

Пережёвывая сказанное, начальник сыска выуживал необходимый концентрат сведений. Выяснилось, что не всё так гладко как того бы хотелось в его епархии. В губернии, также как и в остальной части империи имелись недостатки: жандармерия работала по старинке, то есть грубо и топорно. Жандармы, своими методами скорее вредили работе с населением, чем помогали. Также, беспокоили местные чиновники, которые по уши погрязли в коррупции и не собирались отходить от старых привычек «брать мзду».

Пока шеф думал, агент Отшельник закончил доклад. В комнате стало необычно тихо, словно и не было никого. Лишь влетевшая зелёная жирная муха, сбитая с толку, упорно пыталась прорваться наружу через прозрачную толщу окна. Несмотря на то, что стекло не поддавалось, муха самоубийственно, остервенело, билась головой об стекло; перелетала с места на место, ища слабину.

«Совсем как люди, постоянно испытывают на прочность систему. Сейчас отдохнёт и вновь возьмётся за дело. Также и люди, головой долбят систему, подтачивая силу законности. Выдержим ли?» — подумал шеф.

Владимир Андреевич, придвинулся к довольно пыльному окну; сурово сдвинул брови: «Паутина надзора охранки давно накрыла тонкой, невидимой, но от этого не менее прочной сетью всю страну. Кажется, все под колпаком. Работает служба чётко, слаженно, без нареканий. Жандармы изредка помогают на подхвате и преимущественно несут службу по охране общественного порядка; участвуют в дознании. Нельзя сказать, что работа охранки не приносит плоды; наоборот. С 1902-го были обезврежены много подпольных организаций. Но почему же всё так неспокойно? Откуда растут и плодятся все революционные настроения, по какой причине? Словно кто-то бесов с цепи спустил на земли русские! За границей ведь не лучше?! Процветают монархии, сосущие кровь из народа и колоний! Почему они там, у себя не понастраивают переворотов, мы тут как-нибудь сами разберёмся?!».

Сыщик посмотрел на улицу. На залитой солнцем приятной маленькой улочке, в тени каштанов, прохаживались праздношатающиеся провинциалы; таких везде хватает. Рядом с домом, на парковой скамейке, в тени огромного дерева молодая мамаша кормила грудью малыша. Малыш сосал жадно, полузакрыв глаза и периодически захлёбываясь, от чего смешно фыркал и сердился. Шума из-за стекла и надоедливой мухи небыло слышно, но сыщик и без этого ясно дорисовал в мозгу испускаемые младенцем звуки. От этого сердце сжалось, и вспомнилась Аннушка и Костик. Если бы только он мог вернуть время, тогда бы он больше бы времени проводил дома, держа на руках белокурого Костика и всячески помогая Аннушке по хозяйству.

Пытаясь вырваться из холодных лап воспоминаний, сыщик снова всмотрелся в уличную картину; теперь обращая внимание на детали. Кормящая мать была на прежнем месте. За нею, дородная загорелая баба бальзаковского возраста, продавала бублики и всякую снедь. Перед выставленными на продажу сладостями лениво тосковал нерешительный покупатель.

Баба, глазами хищника приценивалась к покупателю, прикидывая: сколько сможет с него урвать денег. Покупатель, чувствуя напор торговки, не спешил; он просто тянул время.

Сыщик заскучал от провинциальной картинки и вернулся к своим мыслям: «К сожалению, некоторые прогрессивные идеи нашего начальника Зубатова, не получили поддержку при новом министре внутренних дел, который ставит на провокациях и репрессивных методах. Эти методы вызывают, и будут вызывать у народа отвращение, и отторжение власти. Эта непростительная ошибка ещё нам аукнется в будущем!»

Шеф думал, а агенты почтительно ждали; тема для картины во все времена. У агентов на уме было своё — шкурное, как впрочем, почти всегда.

«Выправка военная, значит из строевых офицеров; с этими всегда строго, по Уставу. По нему видно — не дурак. Такой на многое способен: и на лучшее, и на худшее», — привычными категориями думали агенты — рисуя себе внутреннюю картину новоиспечённого начальника. Окончить портрет они не успели, начальник вернулся к разговору:

— Господа, в Центре считают, что скоро будет война. В таком случае, вам конечно понятно, что разного рода провокаторы и шпионы иностранных держав, могут активизироваться. Это касается и вверенного нам участка. Поэтому меня сюда и направили, основательно расчистить территорию от неблагонадёжных элементов.

Агенты одобрительно закивали головами: «Согласны расчистить от неблагонадёжных элементов». Шеф продолжил:

— Приказываю: С этого момента, усилить работу по вербовке агентов во всех социальных слоях населения. Собирать только проверенную информацию и сразу мне на стол! Особое внимание уделяйте работе с представителями мелкой буржуазии и интеллигенции, которые всегда способны баламутить народ или наладить отношения с иностранцами! Особо проверяйте тех, кто недавно посещал заграницу! Также, пройдитесь по тем компаниям и предприятиям, где есть иностранные специалисты. Составьте список и по возможности соберите на каждого в отдельности информацию: кто, откуда, специфика работы, с кем общается, чем интересуется? Помните, враг начеку и мы должны их опередить, иначе…

Шеф не стал продолжать, так как агенты знали, что будет если «иначе». Им была известна судьба некоторых граждан, которые были ликвидированы вражескими агентами в соседней Румынии. Такой судьбу они себе не желали.

Закончив с инструкциями, Виктор Андреевич отпустил агентов, оставив при себе только своего помощника Николая Всеволодовича.

— Николай Всеволодович, — начал шеф, — сегодня вечером приедет Богомол. Необходимо всё подготовить к его приезду. Я лично приму участие в сегодняшней операции. Необходимо не упустить крота. Всё надо провернуть без шуму. Богомол имеет сходство с нашим клиентом, он его заменит на окончательном этапе операции.

— Слушаюсь….

Далее они перешли на полушепот и обсудили все детали предстоящей операции. Закончив, они тотчас покинули конспиративную квартиру

Выйдя во двор, они прошли под монументальной аркой в переулок. Когда офицеры удалились, молодой чумазый паренёк, который до этого на входе во дворик упорно зазывал редких прохожих почистить им обувь, вдруг собрался уходить. Он так торопился, что его не смог остановить даже подошедший выгодный клиент.

— На сегодня я закончил, приходите завтра, — сказал чистильщик сапог удивлённому господину, — мне срочно нужно домой.

Но как же, позвольте, как приходите завтра? Что значит, нужно домой? Это чёрт знает что твориться, мне нужно сегодня, а не завтра! — настаивал господин, доставая пухлый кожаный бумажник. — Я хорошо заплачу!

Чистильщик не ответил. Он собрал все предметы ремесла в маленький ранец, накинул на плечо и пошёл своей дорогой, оставив клиента в замешательстве. Ещё секунду и оставленный потенциальный клиент разозлился — у него была назначена галантная встреча и на ней, он никак не мог явиться в нечищеных туфлях.

— Это до чего мы, господа и дамы дошли, если чистильщики сапог отказывают уважаемым господам в чистке сапог!? — пафосно в сердцах пожаловался господин дородной бабе.

Баба, упустившая одного покупателя, поняла ситуацию по-своему:

— Не расстраиваетесь, господин хороший, лучше вот — купите сладости, не пожалеете. Есть бублики, пряники…, — стала она перечислять ассортимент товара.

Тут «господин хороший» стал чернее тучи (ему нужно было обувь почистить, а не сладости покупать), зло плюнул на раскалённую брусчатку, артистически развернулся и гордо-смешной походкой, пошёл своей дорогой.

Сцена была достаточно смешная, но почему-то никто не рассмеялся. Только молодая мамаша, у которой на руках мирно спал сытый младенец, растерянно сузила прекрасные глазки и тихонько прыснула. Ребёнок вздрогнул, заставив мамашу прекратить смех.

— Нет, вы это видели? — спросила мамашу, дородная баба, откусывая по причине нервного состояния бублик из товара, — взял, нахамил и гордо ретировался! Сдался ему этот чистильщик, туда, куда он приглашён, пряники были бы более к месту, чем его туфли! Всё равно до места покроются толстым налётом проклятой, вездесущей пыли! Павлин и только!

В подтверждение своих слов, дородная баба, сделала соответствующий случаю воздушный жест. Тут ребёнок на руках молодой мамаши, ни с того ни с сего рассмеялся и разговор пошёл о другом, простом — бабьем.

Тем временем, чистильщик обуви, провёл сыскарей до здания жандармерии. Не останавливаясь, он заскочил за буханкой хлеба в булочную напротив. Пока его обслуживали, чистильщик понаблюдал и успел заметить, в каком кабинете здания жандармерии бликанула потревоженная дверь. Расплатившись за покупку, он довольный поплёл домой.

«Теперь домой, я свою часть задания выполнил», — по дороге, закусывая горячим хлебом, думал чистильщик обуви. Мякиш падал в голодный желудок и мгновенно растворялся в кислой среде; сегодня хозяин не успел позавтракать, верно, были занятия поважнее.

Дойдя до рабочего квартала, парень свернул в узкую, похабного вида улочку. Здесь город терял даже свой скромный лоск и превращался просто в большую деревню. По грязной улочке беспорядочно гуляли куры, а в самом центре, в луже грязи мирно спал огромный боров. Одним словом — большая дыра.

Чистильщика, неопрятность улицы совсем не тревожила. Молодой парень петлял, поминутно проверяясь — нет ли слежки? Он не сразу завернул домой. Для подстраховки, парень сделал ещё несколько лишних кругов и вконец, не заметив ничего опасного, резко прошёл через разлом в заборе и оказался во дворе нужно ему дома. Быстрым шагом он приблизился к дверям, достал ключ. Зайдя в дом, он принялся за работу. Сначала он скинул одежду, снял парик, усы; смыл грим. Перед небольшим зеркалом на стене, стоял другой человек — даже не человек, так — серая мышка; глазам не на чем зацепится. Лицом, фактурой — самый типичный «обычный» человек, каких пруд пруди на белом свете.

Но, такое первое впечатление было немного обманчивым. Это для тех, кто его не знал близко, он стал обычным человеком. На самом деле, он всё же многим отличался от обычного человека. Например: у него отсутствовали особые приметы, которые непременно есть у любого обычного человека: шрамы, родинки…

— Глаша, неси гуся! — завершив своё перевоплощение, агент Отшельник позвал колдовавшую на летней кухне хозяйку. Это он после встречи, расстался с первым агентом, быстро перевоплотился и вернулся отслеживать нового начальника. Он был кротом и это ему нравилось. То есть, если быть более точным, он стал кротом, так потребовали обстоятельства. Настоящий агент, давно покоился на дне пруда под названием «Французский».

Когда крот вернулся из города, хозяйка Глаша, даже не обернулась. Она знала: «Не бабьего ума дело, куда носит её квартиранта». Она по-бабьи, сердцем почувствовала, когда тот вернулся. Сердце ёкнуло, заторопилась. Мужика, тем более любимого, нужно всегда хорошо кормить, Глафира свято верила в то, что: «Путь к сердцу, он через желудок».

Он ждал гуся. Предвкушал плотный, сытный ужин, которого надеялся, хватит надолго. «В вагоне — ресторане так не кормят». Ему всегда везло с квартирой. Так случилось и в этот раз: за сравнительно маленькую плату, он нашёл в этом богом забытом городишке не только квартиру, но и отличную в готовке хозяйку.

— Глаша, ну где ты там? — нетерпеливо, требовательно, повторил квартирант, — заснула что ли? И опять на вопрос, ему ответили молчанием.

Насторожился квартирант, потянулся к удобно лежавшему на столе новенькому нагану — потянулся, но не успел добраться. Ему просто не дали этого сделать. Внезапно, от удара кованным, тяжёлым сапогом, дубовая дверь слетела с петель и грохнулась на пол. Следом, не давая хозяину опомниться, ворвались необычно сноровистые жандармы. Отшельника хватили по морде кулаком, выбив недавно вставленный за большие деньги зуб, а уж потом — оглушили ударом приклада по мускулистому затылку.

— А ну лежать, не сопротивляться, — зарычал дюжий жандарм, — силён вражина, стоять я говорю!

Отшельник послушно притих. В помещение зашли несколько крепышей в штатском, и начался тщательнейший обыск. Работали профессионально, но нарочито грубо. Перерыли шкафы, рассыпали бумаги, щупали одежду, разбирали кровать. Затем, не найдя ничего существенного, стали раскурочивать мебель, вскрывать деревянный пол.

Когда контуженого Отшельника повели в участок, в доме остался невообразимый бардак. Убирать было некому — Глафиру забрали тоже. Только жареный гусь, под действием тлеющего огня долго ещё шипел жиром, своими ароматами сводя с ума испуганную, спрятавшуюся в конуру Лайку.

Так агент Отшельник, вместо Санкт — Петербурга, куда стремился, попал в местный отдел жандармерии. Окончательно он пришёл в себя только в тесной, запыленной камере-одиночке. Обычная тюремная камера: каменный, холодный пол, толстые стены, уборная в углу и жёсткие нары. Стены, были сплошь исцарапаны сидельцами. Особенно явственно выделялся своими размерами большой, отчего-то немного кривой крест. На него с противоположной стороны, пробиваясь через толстую решётку окна, падал слепой луч солнца, заставляя крест слабо светится. Какой в этом был посыл, Отшельник не понял; наверное, что-то суеверно-христианское?

Затуманенным взглядом он посмотрел на яркое пятно на полу. Свет всегда ярче, когда стоишь в темноте подвала. Зачем-то подумалось: «Зайчик на полу, совсем как в детстве. Только детство прошло, я повзрослел, почему же декор не поменялся?»

Мыслям мешал непрерывный чахоточный кашель за стеной. Кто-то там о чём-то истерически бормотал и это при таком ужасном кашле. Отшельник сконцентрировался на то узкое пространство, в котором он находился. В камере было достаточно сумрачно. Дневному свету мешала пробиться толстая, ржавая решётка давно нечищеного окна. За окном, судя по звукам, веселилась свободная улица.

Люди. Голоса. Простор и свежий воздух. От нехватки всего этого, случился приступ клаустрофобии, и Отшельник стал задыхаться. Он с детства страдал этим недугом; слабость, который скрыл от работодателя. Он закрыл глаза, представил: большое заснеженное зимнее поле, за ним — дедушкин дом, синие окна. Ему полегчало от ясного осознания заботы и уюта, которым его там и тогда окружали.

«Странно, — подумал он, — вроде бы нигде слежки не заметил. Где-то я прокололся, знать бы где, да ведь никто не скажет. Может Глаша сдала? — холодно-предательски подумал бессовестный мозг. — Нет, она не могла, Глаша ничего не знает о моей истинной работе. Тут что-то другое. Всё равно задуманному быть. Механизм запущен, его уже не остановить…»

Присел, затем улёгся на жёсткую доску нар. «Может попробовать прикинуться больным, разыграть сотрясение, тогда меня обязательно переведут в медицинский сектор; откуда будет легче сбежать? Вариант? Нет, не поверят. Нутром чувствую — не поверят. Нужно пораниться, тогда у них не останется выбора».

Заключённый осмотрелся, решился. План был не так уж плох и возможно бы сработал, если бы ему не помешали. Он не знал, что за ним следили через специально устроенный потайной глазок и как только Отшельник решился, заскрипели засовы железной двери и в камеру не вошёл, вбежал надзиратель.

— А ну не балуй, — громко, закрыв собою опасный для заключённого участок, приказал надзиратель, — кому говорят, не балуй!

Раздался треск готовой треснуть по швам ткани; в одежду Отшельника вцепились железными пальцами. Пудовая рука гнула куда-то назад. Отшельник подчинился. Одного жандарма он бы конечно одолел, так не знал — есть ли за дверью другие. Смолчал. Протянул вперёд руки. На запястьях, впиваясь в кожу, больно сомкнулись наручники.

— Ну-у-у, давай, пошли, — толкнул надзиратель. На его поясе зло звякнули разномастные крупные ключи. Какой-то он был угловатым, похожим на медведя, что ли, этот служивый. Крупный, лицо в оспинах, нос картошкой, рыжо-бурые, всклокоченные волосы под фуражкой. Толчок в спину: — Иди-иди.

Отшельник пошёл. Когда переступил порог, за дверью увидел парочку верзил; те притворялись, что просто беседуют. За ними наблюдали пара острых цыганьих глаз из соседней камеры, оттуда же прорывался ы коридор кашель.

«Стояли на подхвате», — твёрдо решил Отшельник. Присмотрелся к метнувшимся в его сторону глазам: «Конокрад. Значит, повели в общую…». Он снова ошибся.

— Стоять, лицом к стене, не двигаться! — надзиратель достал большой ключ из связки и стал отпирать крепкую решётку. Хорошо смазанный замок легко поддался; конвойный толкнул решётку. Ржавые засовы жалобно лязгнули — освобождая путь. — Повернись, вперёд, не оглядываться!

Наконец-то последнее препятствие — теперь уже железная дверь со створкой для надсмотрщика, привычное: «Стоять, лицом к стене, не двигаться».

Вышли на первый этаж. В коридоре было почти пусто; в сторону выхода из здания прошли несколько вооружённых жандармов. Вместе с конвойным без приключений прошли весь первый этаж и стали подниматься на второй.

Здание было старым, с импозантными каменными колонами и капитальной лестницей в два ската. Кованые сапоги конвойного неприятно громыхали по камню. Стало легче, когда лестница кончилась и пошли по длинному коридору. Ступая мягко, Отшельник с интересом всматривался в таблички на обитых кожей дверях. В основном там мелькали знакомые ему фамилии жандармского руководства. Скоро дошли до нужного кабинета; доложились.

— Войдите! — вежливо, но твёрдым, приказным тоном, пробасил кто-то внутри кабинета.

— Ваше Высокоблагородие, задержанный по вашему приказанию доставлен! — подобострастно доложил конвоирующий Отшельника, жандарм. На его лбу выступила испарина, которую тотчас лизнули сухие солнечные лучи.

Задержанного ввели в просторную комнату. Сзади мягко затворилась дверь. Тут же, яркий солнечный свет через просторные окна больно ударил по зрачкам Отшельника, вызвав минутное ослепление. Отшельник зажмурился, выждал несколько долгих секунд, давая глазам, возможность оправится от солнечного удара. Когда наконец-то он открыл глаза, у окна он увидел широкую спину разглядывавшего улицу офицера. Отшельник его признал — это был местный начальник — Ларион Петрович Кренсен.

Офицер устало рассматривал до боли знакомую улицу и казалось, ему небыло дела до вошедших. Наконец-то минуты через пять, он медленно, словно нехотя — повернулся. В левой руке Ларион Петрович держал маленькое фарфоровое блюдечко, а в правой — крошечную чашечку из того же материала. Приятный запах отличного кофе ударил в ноздри Отшельника и к его стыду, ему жадно захотелось кофе. Вот так банально и по человечески — захотелось кофе. Агент вспомнил Львов, небольшие ресторанчики в которых всегда подавали отличный кофе. Казалось, прошла целая вечность, хотя был он там совсем недавно.

Отшельник постыдился своей слабости, с ненавистью посмотрел прямо в глаза офицеру. Тот, выдержал с лёгкостью тяжёлый взгляд — на Лариона Петровича редко преступники смотрели с восхищением. Шефу жандармского управления было достаточно того, что его боялись и опасались. Ларион Петрович слыл человеком крутого нрава: «у него либо признавались в преступлении и дело шло в суд, за которым следовала каторга, либо двигали вперёд ногами в больницу на поправление и далее опять в кутузку, а уже оттуда в суд и на каторгу». Был он такой с рождения или жизнь его таки сделала, никто не знал. Свою жизнь от посторонних шеф скрывал тщательнейшим образом.

— Садитесь, что же вы стоите уважаемый? В ногах правды нет, не так ли господин…? — Ларион Петрович посмотрел вопросительно на арестованного. — Раньше мы Вас знали как неплохого агента охранки под псевдонимом Отшельник, как теперь Вас прикажете называть? — не закончив кофе, начал Ларион Петрович допрос.

Арестованному подали стул, на который он сел. Ему удалось скрыть своё удивление. Он знал, что его личные данные проходят по особой картотеке, к которой местный шеф доступа не имеет. Но у него эти сведения теперь были, а это могло означать лишь одно — он в разработке.

Нужно было что-то говорить, но почему-то хотелось молчать. «Что это со мной, раньше такого со мной не бывало? Необходимо собраться. Ненависть, страх — туманят разум, мешают думать и принимать правильные решения. Соберись. Разговор только начинается, — приказал себе арестованный».

Ларион Петрович, спокойно наблюдал за поведением Отшельника, стараясь не упустить ни мельчайшей детали его лице. Неожиданно он проявил себя с незнакомой молве стороны. Прервав неловкое молчание, шеф приказал охране выйти и ждать за дверью. Затем, предупредительно он собственноручно снял с Отшельника наручники и даже предложил агенту сигарету, и стакан воды. Такой приём смутил Отшельника. Он ждал вопросов и применения физической силы; к ним он готовился. Вода и сигареты, не входили в его планы — по крайней мере, в таком контексте. Пришлось срочно импровизировать. Проверяя нервы офицера на прочность, Отшельник заговорил:

— Пусть принесут сигареты и кофе, и тогда я отвечу на все ваши вопросы.

Какого же было удивление, когда его просьбу удовлетворили. Было подано горячее, чёрное ароматное кофе и отличные сигареты. Такое обращение заставило агента ещё сильнее насторожиться. Если бы Отшельника в кабинете шефа стали бы сразу мордовать, допрашивать с пристрастием, он бы такое обращение бы понял — такая практика была обычной для жандармских отделений по всей России. Сейчас же, с ним обращались иначе, шли навстречу и от этих «нежностей» мурашки забегали по волосатой спине Отшельника. Он понял, это была другая, высшая лига игр органов сыска, где игра на вылет идёт по другим — вычурным правилам. Теперь он знал: предстоит очень длинный и трудный разговор — возможно последний в жизни разговор — финальный.

Не начавшийся разговор неожиданно отложил стук в дверь. «Ну, прямо день сплошных неожиданностей», — успел подумать Отшельник.

Шефа жандармов деликатно позвали в коридор. Ларион Петрович хмурясь — он не любил когда его прерывали и отрывали от дел, по-военному резко вышел. Вместо него, тотчас в кабинет зашёл прежний жандарм. Блюститель закона удивился, что на задержанном, не пристёгнуты наручники, но не стал их надевать. «Начальству виднее», — правильно решил стороживший Отшельника жандарм. Сидели молча, а по комнате, дразня нос, плавал растворённый в знойном, немного ленивом летнем воздухе, запах дорогих сигар и кофе. Видимо хозяин кабинета так пристрастился к этим двум изделиям, что их запах крепко въелся в окружающую обстановку. Сигарами и кофе пахла дорогая мебель, персидский ковёр, люстра, уголовные дела, тяжёлые шторы и даже огромная печать на столе. Всё это резко контрастировало с той спартанской обстановкой, которая царила двумя этажами вниз.

–…ять, — из-за дверей проскочил искалеченный обрубок непристойного слова. — Да, непременно будет через час. Да, так и запишите: Будет через час!

Было не совсем понятно: о чём там, за дверью? Кому и где надо успеть через час?

«Кто это интересно позвал Лариона Петровича на разговоры? Думай, скорее, думай — пока есть время — думай, рассчитывай возможности, — вторил себе Отшельник. Что вообще происходит: я просто задержан или арестован? Может они только решили меня прощупать и…», — Отшельник не успел додумать свою фразу, его прервал вернувшийся в кабине шеф. По его виду Отшельник понял: «У Лариона Петровича только что состоялся непростой разговор».

— Ну, что-же голубчик, теперь я надеюсь на то, что на нашу любезность вы ответите своею. Будьте добры, объяснитесь: — Что вы за фрукт?

Масляными глазами хищника смотрящего на свою законную добычу, жандарм хитро мигнул ёрзавшему на ставшем неудобном стуле подозреваемому. Дело казалось, набирало приличный оборот, и шеф предвкушал ожидаемую развязку: признание, раскаянье — суд.

И тут Отшельник начал говорить, много с деталями и так интересно, что его прерывали только чтобы успеть всё внести в протокол. Он добивался одного, чтобы его отправили в Санкт-Петербург, пусть даже под усиленным конвоем. Его желание исполнилось, в тот же вечер, Отшельника отправили под конвоем в столицу. Но ему не суждено было доехать; потерялся в пути.