Другие сказки

TaGri (2024)

Для любителей страшных сказок. Кто сказал что сказки только для детей? Здесь вы найдете историю на любой вкус, путешествие, сложный выбор, любовь и смерть. Много юмора, страшно смешно и смешно страшно:)

Подмена на лицо

Вернулся мужик в родной дом, после долгого отсутствия, мать его визита и не ожидала, так и замерла у печки.

— Ты что, мать, родного сына не признала? — произнес он, снимая сапоги.

— Почему же сынок, узнала. — Сказала она, прикрывая печную духовку дверцей. — Просто, уже и не чаяла увидеть. — Произнесла старушка, натягивая улыбку. — Пойди на кухню, руки помой с дороги, а я на стол соберу, радость, то, какая.

Мужик нахмурился, странно было мать такой видеть, но подумал, что за столько лет одиночества смягчилось ее каменное сердце, без спора пошел куда послали.

В доме все как прежде, ничего не изменилось, только вот незадача, с окна смотрел на него черный кот. И что-то в этой животине показалось мужику странным, вроде не больше других, не темнее того, что у него самого жил, но что-то внутри затревожилось. Счел он, что это из-за того, что кот не шипел, не принюхивался к незнакомцу, а только пристально глядел. Не стал мужик руки к нему тянуть, подумал, что привыкнуть нужно друг другу, а там и познакомятся.

Прошел в зал, там уже все на стол накрыто, хоть мать на кухню и не заходила, ни за посудой, ни за водой, сама нарядная и обниматься лезет.

— Сыночек, мой, родненький, кровиночка, мой ненаглядный.

А мужик к такому не привыкший. Что делать не знает, руки растопырил и ни звука не произнес, а сказать что-то нужно, мать все — таки:

— Скотину что ли завела?

— Завела касатик, так по тебе тосковала, что решила животинку на сердце пригреть. Ведь тебя столько не было.

— Да, годков тридцать. — Почесал мужик затылок.

— А мне они вечностью обернулись, сама не своя стала. — Сказала женщина, и глаза платком промокнула.

Думает мужик, подмена на лицо, всяк может с горя перемениться, мать всю жизнь сопли руками убирала. А чтобы мать плакать взялась, отродясь, такого не было. Стал он думу думать, что это с матерью сталось, толи злой дух в нее вселился, толи душу дьяволу продала. Кот рядом сидит, виду не подает, что жрать хочет, все на гостя таращится и тут, понял мужик, что с котом не так было, глаза у него были хоть и с узенькими полосочками, да только поперек, как у козлов рогатых. Стало мужику боязно, как нечисть на чистую воду вывести и узнать, что с матерью сделалось, а сам на чашку с мясом таращится, не доброе чует.

— Отведай мясца то, чай не часто свининки откушивать приходилось. — Произнесла мать.

— А откуда у тебя свининка, никогда скотину не держала, а тут чуть ли ни половина доброго хряка? — спросил он осторожно.

— Да какая же она добрая! Рылась тут одна в огороде, урожай портила, а хозяева не объявлялись, вот и зарезала я ее, пока все не перерыла, не потоптала.

Подумал мужик, что эта мать его на блюде, к мясу и пальцем не притронулся, а остальные блюда были очень вкусны, что только подтверждало, не родная эта его мать перед ним сидит.

Тут самозванка принялась постель ему стелить, и нежно так приговаривать,

— Ложись, моя кровиночка, отдохни с дороги, утром я тебе пироги постряпаю.

Ложится мужик, а сам думает, спать не станет, а как нечистая себя выдаст, так выскачет и прибьет ее.

Свет затушили, все стихло, лежит мужик, а сам в темноту всматривается, в каждый шорох вслушивается. Стали его глаза со временем слипаться, только, сон чуткий, как только дверь отворилась, приоткрыл глаза мужик и видит как самозванка, кого-то в дом пустила. Наверное, эта ведьма, самого черта человечиной попотчиваться пригласила, прошли они к столу и принялись чашками стучать. Жалко мужику кости матери терять, их бы в землю закопать, да молитву прочитать. Подскочил он на ноги, в тени табуретом запустил, а сам к печке метнулся и затор отворил, что бы в комнате светлее стало. Смотрит, чудище, вида ужасного, от боли на полу скорчилось, а над ним, как будто кроха какая то, нависла, руки растопырила, и молит о прощении.

— Сжалься над нами, добрый человек, прости, что в дом твой проникли и хозяйничаем здесь, отпусти нас в ночь, но живых здоровых.

— Не заговоришь меня, нечистый, бес ты!

— Не бес я, а сиротка. Никто меня к себе не принял, а это чудище обогрело и накормило, от морозов укрыло, отпусти нас дальше по земле бродить, приют искать.

— А мать мою куда дели? — Спросил мужик. Малая только плечами пожала.

Отпустил их мужик, велел, только, больше здесь не показываться.

— Позволь только пальтишко твое детское с собой взять, да корку хлеба, для малой. — Произнесло чудовище.

Хотел, мужик, было возмутиться, но не для себя, же чудовище просит, для сиротки. А ему самому, на что мальчишечье пальто? А мать хранила обновки — продать хотела так и не продала, слишком бедные в деревне люди жили, ей то, бесплатно от отца достались. Ушли незваные гости, а мужик дверь запер, да и уснул. Утром проснулся, пошел до ветру, смотрит, а его мать старуха сидит у яблони, маленькую веточку детским пальтишком прикрыла, и яблоки в землю зарывает.

— Сказал же, что бы и носа сюда не показывали. — Сказал мужик, и, хотел было замахнуться на старуху, та ему и молвила.

— Хоть топором меня руби, не сойду с этого места. — Сказала она, и глаза платочком промокнула. — Погубила я мать твою, можешь меня за это хоть топором рубить. Только, дождись, когда мое тело в прах обратится, и в землю уйдет.

— Как же ты сиротку пожалела, а мать мою со света жила.

— Погубила мать твоя ребеночка моего, принятого, за пару яблок, что осенью опадают, а весной появляются. Знала я, что человеческое дитя, к людям потянется, нельзя ребенку, без других детей, вот и поселилась вблизи деревни. В лесу яблоки маленькие да кислые, вот он и позарился на ее сад. Она его этой веткой и прибила, да под яблоней зарыла. Как узнала я об этом, обозлилась, не смогло мое черное нутро не гневаться. Убила я ее для свершения, обряда не доброго, для дела не чистого. Приложила я веточку, какой она его прибила, к яблоне, теперь каждую ночь рождается мой человечек из яблочка, что появляется на этой веточке, живой да здоровый. Поэтому руби меня! Не могу я покинуть этого самого места.

Пошел мужик за топором и разрубил чудовище и ветку от дерева отрубил, а из нее засочилась кровь и смыла прах нечисти за забор, на дорогу. Ведь, где живет человек, там нет места ни для чего не человеческого.