Годана. Тайна пророчества

Tash Anikllys (2024)

Легко ли остаться одной в лесу? А если внезапно узнаешь, что ты — самая настоящая ведьма? Годана вместе с родителями и братьями живет в деревне Бирюковка, но однажды ночью пожар заставляет мать отправить девочку к знахарке. В один миг начинают пропадать ее близкие и появляется злобный колдун, мечтающий завладеть ведьминской силой. Сможет ли Годана противостоять колдуну? Какая роль ей отведена в пророчестве “о Всемогущей”? И что за черный медведь преследует ее во снах, заманивая голубыми глазами в свои сети?

ГЛАВА 2

Ночной пожар и беготня дали о себе знать. Спала я, видимо, крепко и без сновидений. А когда открыла глаза, то не сразу поняла, где находилась.

Дикий испуг сменился тяжелым бременем тоски и печали. Сцена вчерашней трагедии снова встала перед глазами пеленой слез. Последние слова мамы о том, что мы еще увидимся придали сил и смелости.

Я огляделась и поняла, что время уже к обеду потому, что комнату заливал яркий солнечный свет. Зелень чащобы и синева неба были как в сказках. Запах луговых цветов наполнял все вокруг безумно приятным ароматом, смешанным с запахом листвы и сырости леса.

Присев на кровати, я посмотрела в окно. Того и гляди, из кустов выйдет добрый волшебник и скажет, что все произошедшее вчера было сном и пора просыпаться. Мое зареванное лицо невольно расползлось в улыбке.

Свет был таким теплым и дружелюбным, что захотелось улыбнуться еще шире. От окна на всю комнату расходились радостные солнечные лучи.

Решив, что лежать больше не имеет смысла, я свесила ноги с кровати и прислушалась. Нахождения старухи в доме не ощущалось.

“Неужели, еще спит? На вряд ли,” — размышляла я, пытаясь сильнее напрячь слух.

Но никаких звуков вокруг меня и, вообще, в доме, кроме бойкого щебетания птиц за окном, не было.

Набравшись смелости, я встала на ноги и тут же снова плюхнулась на кровать: вчерашний путь в темноте по камням и кореньям оставил глубокие следы и, не смотря на примочки, все еще давал о себе знать. Кое–как, где на цыпочках, где на пятках, я вышла из комнаты.

Снова навострила уши в надежде уловить присутствие хозяйки, но в доме, по–прежнему, было тихо. Ковыляя и прихрамывая, я настороженно обошла весь дом. Заглянула даже в кладовку — никого, только на полочках по всем стенам стояло множество разномастных склянок и бутылок с разным по цвету содержимым — от маринованных грибов до заспиртованных пиявок и змей, да еще множество различных полотняных мешочков. Побоявшись рассмотреть что-нибудь поближе, я выскочила оттуда стрелой и аккуратно закрыла за собой дверь.

“Где же она?” — расстроенно подумала я, медленно направляясь на кухню.

На кухонном столе обнаружила ту же миску с салфеткой и стакан с молоком.

“Это для меня? Почему эта старуха не подняла меня с рассветом? Кто она, вообще, такая?” — вихрем кружились вопросы в голове.

Желудок прервал этот безудержный поток мыслей недовольным урчанием, будто дрессированная собачка на команду «голос». От миски шел просто волшебный аромат.

Немного поразмыслив, и, все–таки решив, что угощение предназначалось мне, я села за стол и первым делом сделала несколько глотков из стакана. Затем сняла салфетку. В миске лежало три вареных яйца и ломоть хлеба. Поискав глазами соль, обнаружила солонку на буфете, но она оказалась пуста.

“От кого же защищалась солью бабка Бежана, если она сама знахарка и травница? В сказках Мира все ворожеи знали тайны растений, земли и воды, ведали тайную силу слов. Их заговоры разрушали даже самые злые чары проклятых колдунов и безумных чародеев. Или это она ее прятала?” — растерянно размышляла я.

Как бы то ни было, собирать соль с пола я не решилась, да и поход с кухни до горницы и обратно, был сущей пыткой. Так что, я решила есть, что любезно предложили.

Позавтракав, встала в поисках места, где можно помыть посуду за собой. Вчера я так устала, что не обратила внимания, где и как старуха мыла ее ночью. Ни рукомойника, ни клюкала в избушке не было. Только помойное ведро одиноко стояло в углу. Покрутив головой вокруг, я не обнаружила ничего подходящего поблизости. Делать было нечего, и я отставила миску со скорлупой от яиц на краю стола. Аккуратно подвинула к утвари глиняный стакан и вышла из кухни.

В доме все также никого, кроме меня не было. Ржаной хлеб и яйца наполнили желудок приятной тяжестью. Семья наша не жила впроголодь, но и не пировала, так что мне никогда не доставалось больше одного яйца, а тут целых три!

“Странно только, почему петухи не разбудили на заре? Они у нее вообще есть? Наш Андрон под деревни поднимал, когда горланил с забора. А тут и изгороди–то нет. Где ж бабка животину держит? Наверное, помощь нужна,” — подумалось мне.

Стало жутко неудобно перед, приютившей меня, женщиной. Я решила выйти на улицу, чтобы отыскать хозяйку жилища: “Мало ли работы по дому? Выгонит еще, не дай бог, приняв за лентяйку.”

Позабыв про боль в ступнях, направилась к сеням. У входа стояли старые, почти стоптанные лапти, явно не моего размера, но вновь ступать босыми ногами на землю я не решилась, уж очень больно. Раны уже не кровоточили, но страдания все же приносили. Найдя на полу бечевку, я подвязала непомерно большую обувку.

Твердо решив, что не могу просто так сидеть здесь и ждать, когда придет женщина, я осторожно открыла входную дверь, вышла на крыльцо и снова попыталась вслушаться в тишину.

Ветерок, играя, поприветствовал меня, разметав, выбившиеся волосы, как только я ступила за порог избушки. Невольно прищурившись, поправила непослушные пряди. Солнце, и правда, стояло в зените, а его лучи были такими ласковыми и приветливыми, что на душе становилось теплее.

Я снова насторожилась, прислушиваясь. Но птицы пели, заглушая все звуки вокруг. Было ощущение, будто они прямо у меня над головой.

Подняв голову кверху, не увидела ни одной пролетающей птахи, да и трели их звучали уже будто все дальше. Бабки нигде не было видно. Подумав, что она может находиться с другой стороны, я решила обойти хижину кругом.

Однако, поляна кончалась прямо за фасадом избушки, дальше дремучая чаща леса подступила вплотную к жилищу Бежаны. Рядом с окном в комнату, где я спала, раскинулся огромный малинник, кое–где уже краснела спелая ягода.

Я не удержалась и сорвала несколько. Потом еще и еще. А когда малина осталась лишь на недосягаемой высоте, до меня донесся чей–то сдавленный говор. Голосов было два. Один, определенно, принадлежал хозяйке, а второй… Слов было не разобрать, но говорил мужчина. И, по — моему, он очень недоволен моим появлением. Я всегда была любопытной, потому, крадучись, пошла на доносившиеся звуки, чтобы уловить суть разговора.

Я решила разузнать получше, что к чему и устремилась навстречу голосам. Передвигалась украдкой, как учил папенька, легонечко ступая, стараясь не издать ни звука, пока не разглядела впереди среди сосен несколько плодовых деревьев. Как поняла по совсем еще зеленым плодам — яблони, груши и сливы.

“Чудо–чудное! Откуда в лесу яблони и сливы с грушами? Да ещё и не дичка, судя по размеру зреющих плодов. Может, старуха из своего сада саженцы там примостила?” — я даже остановилась от изумления, любуясь этой картиной.

Сквозь густую листву сада я заметила небольшое строение, приютившееся среди фруктовых деревьев. Оно было старым, совсем покосившимся, с двускатной крышей, касающейся земли. Возле постройки темнели две фигуры — старуха и высокий широкоплечий мужчина.

“Чудно! Нигде подле хаты грядок не видать. Даже картохи! Где ж тогда бабка овощи добывает? В деревню ходить несподручно — далеко, а возле дома не выращивает. Да тут раскинуться–то можно аж на войско целое!” — размышляла, двигаясь осторожно.

Я подкралась еще ближе, пока не разглядела незнакомца, а его речь перестала сливаться в непонятное бормотание. Я стала вслушиваться, но различить слова никак не выходило.

Мужчина явно был далеко не молод, судя по седой голове, но выглядел очень крепким. К тому же, по его обеспокоенному лицу и активной жестикуляции мне стало понятно, что что–то случилось.

«А это что за дед? Неужели Бежанин? Супруг ее? Наверное, выгонят. Ишь, как руками машет!» — тотчас охватила меня томительная печаль. Страх снова сжал душу холодными щупальцами.

Стояла я довольно далеко, поэтому речь их, по–прежнему, разобрать не могла, как ни старалась. И подошла еще немного ближе. Тогда до меня стали долетать их слова уже отчетливее.

— Бежана! Я тебе говорил. Но вы же не слушаете! И, что теперь? Его прислужники не успокоятся, если узнают! Так и будут рыскать в поисках пропажи. Он же не угомонится! Ты столько лет положила на то, чтобы создать для себя этот приют и жить в относительной безопасности до поры, а теперь что? А если ничего не получится? Ты не думала об этом? Это погубит всех, — он в отчаянии развел руками и опустил голову. — Я же тебя предупреждал, что это плохая идея! Они будут ее искать! Они всегда всех вас ищут! Семью ее, если живы, небось, нашли… Мне не страшно, я свое пожил. За вас душа болит.

— Ты не хуже моего знаешь, что предначертано — исправить нельзя. Сколько от судьбы не беги, аккурат, в то место и прибежишь. Лишь идя ей навстречу, можно что–то исправить, сам так учил всех. А теперь что? — Бежана посмотрела на него с укором.

— То есть, мне тебя не уговорить? — обреченно выдохнув, проговорил собеседник старухи.

— Мы не можем прятаться вечно. Она — это новая жизнь. Она — ключ к этой самой жизни. Только она может все изменить и восстановить, и пытаться жить в этой иллюзии защищенности — значит, не спасти в итоге никого, Семен, — старуха положила руку ему на плечо и осторожно заглянула в глаза.

Мужчина посмотрел на, стоящую рядом Бежану с сомнением, и, обреченно вздохнув, проговорил что–то негромко, почти шепотом. А я, пытаясь это расслышать, сделала еще шаг ближе. Но наступила на сухую ветку, которая с таким звонким хрустом треснула, что они оба, в одно мгновение, оглянулись и вопросительно уставились на меня.

— Не думала, что ты проснешься так скоро, Годана, — усмехнулась старуха и, повернув голову к своему другу, она снова обратилась ко мне. — Это Семен. Мой старый друг.

— Не такой уж и старый. Разве, что варить придется долго. И то, если смогут меня догнать. Да и, чтобы скрутить, придется применить недюжинную силу, — засмеялся мужчина.

Приятный, и голос завораживает, чувствуется в нем теплота. Его карие глаза просто излучали доброту! Но, вместе с тем, он вызывал во мне чувство надежности и, какой–то удивительной силы.

— Доверять можешь только мне и Семену. Чужих людей, неважно, где и как ты их встретишь, лучше сторонись. Позже я постараюсь тебе объяснить — почему, — старуха обратила мое внимание на себя. И снова повернулась к своему собеседнику. — Мы закончили на сегодня, Семен. У нас с Годаной есть дела. И да, ты б подорожника притащил. Она раны заживляет, да и лапти девчушке не помешали бы. Не в твоих же старых ей всюду таскаться.

Я опустила глаза, смущаясь, и взглянула на поношенную огромную обувку, неумело подвязанную веревкой.

— Как скажешь, — вздохнул мужчина и добавил негромко. — Только обдумай все еще раз. Небезопасно здесь более.

Он снова взглянул на старуху с такой тоской, что у меня защемило сердце. Потом повернулся ко мне, подмигнул и сказал, улыбаясь.

— Увидимся позже, маленькая красавица.

Я хотела возразить ему, что вовсе не красивая. Вот моя мама — самая настоящая красавица! А я ничуть. Но женщина со вздохом покачала головой, глядя на меня и поучительно проговорила.

— Красивой станешь, когда вырастешь. Не волнуйся, твоя красота только зарождается. Дай ей время. Всему в жизни нужно время. Сказку про уродливого голубя слышала? — лукаво подмигнула женщина, а я в ответ покачала головой. — Ну ничего, скоро зима, а зимой вечера длинные, тягучие. Будем коротать их, сказки рассказывая. Договорились?

Я удивилась ее внезапной проницательности, но ничего не ответила, лишь кивнула в знак согласия. Мама всегда, почему–то, была против сказок брата. Поэтому, у меня к ним было странное отношение. Смесь баловства, озорства и жуткого интереса, но я решила сохранить это в секрете. И мы молча пошли к дому.

***

“Ну, что за резвушка такая! Сладу с ней нет. Вечно носится не пойми где”, — бурчала Бежана, расправляя растения на деревянном подносе для сушки.

Она терпеливо исправляла работу, недоделанную своей ученицей, то есть мной. Но, когда среди ярко–оранжевых соцветий мелькнул голубой лепесток, терпение старой знахарки, видимо, лопнуло. Я слышала, как она бранилась, и понимала, что нравоучений не избежать, поэтому неслась со всех ног домой.

Годана! Я же просила тебя разложить ясноцвет на солнце! А ты, что сделала? Кто же сушит растения кучками? Годана! Где ты? — сердилась старуха все больше, разбирая цветы по гладкому полотну. — Годана!

— Да, бегу уже! — я спешно пробиралась средь кустов со стороны леса.

— Сколько раз тебе повторять? Василек для ясноцвета хуже, чем лиса в курятнике! Весь сбор сгниет и плесенью изойдет. Чем потом хворь коленную лечить? А? — Бежана была крайне недовольна, а это означало только одно — попадет мне знатно.

Надо было срочно исправлять сложившуюся ситуацию и сглаживать настрой бабки. Норов у нее был вспыльчивый, но отходчивый.

За пару прыжков я пересекла лужайку и уставилась на женщину невинным взглядом своих черных глаз.

— Ну, Бежана! Сама ж учила — жизнь важнее… А там волчонок в овраге плакал. Мать выла на весь лес! Невезучая она — достается ей не раз уже! Неужели, ты не слышала? — возмутилась я, нарочито надув губы. — Я помогла ему — распутала лапку от корней старой липы. И он вернулся в семью. А цветы до заката поправлю, солнце еще высоко. Ясноцвет и повторно собрать можно, если чего, а вот малышу помощь моя срочно потребовалась.

— Ничего просто так не бывает — всему есть толкование. А тебе лишь бы от учения увильнуть. Стоит случиться чему, так мчишь, как на пожар… — недовольно пробурчала знахарка.

Стоило только ей упомянуть о пожаре, как меня, будто молния сразила. И снова я мысленно оказалась там, в том наполненном дымом и жаром коридоре. На мгновение задумалась о том, где моя семья? Удалось ли потушить пламя? Смогли ли они выбраться живыми? Или я сирота уже девять лет? Стало так тоскливо, что слеза покатилась по щеке почти мгновенно, даже не успела ее смахнуть.

Понимала, что вряд ли кому–то удалось спастись. Ведь, тогда бы они пришли за мной. Мама же знала, где я.

“А если спаслись братья? Они–то не знали ничего. Может, они ищут меня? Ну, хоть кто–то же должен был выжить! Хоть кто–то…” — всхлипнула я носом.

Тьфу ты! Ну, чего нюни–то распустила? Могла б предупредить, я, мол, в лес. Зверю помощь нужна. Я ж тоже не железная, — старуха нежно погладила меня по голове. — Ну прости, я не хотела тебя до слез забранить.

— Я… Ты, как про пожар сказала, так, словно меня вновь в тот коридор закинула, — пожаловалась я знахарке. — Ну, не могли же все сгинуть? Если мама меня спасла, то и братья сумели бы выбраться. Они гораздо ловчее будут.

“Если бы я только могла настоять на своем тогда и подождать их. Мы бы все вместе к Бежане пришли…” — я чувствовала себя виноватой за то, что сумела спастись.

— Не думай сейчас об этом. Ты была важнее. Тебя сохранить нужно было. Иногда выбор суров, прими это как данность. А сейчас тебе знания нужны. И силы, — Бежана, как и всегда, умела распознать мою боль, будто читала мысли.

“Или, именно этим она и занималась?” — я подозрительно взглянула на старуху.

— Как ты это делаешь? Почему никогда не отвечаешь на эти вопросы прямо? Знахарке не под силу читать мысли людей. Если только она не ведьма. Бежана, ну ты же ведьма! — умоляюще застонала я.

— Смотря, кого ты считаешь ведьмой, — улыбнулась женщина. — Бабку с волшебной палочкой? Раз, два и чудеса? Больные выздоровели, бедные обогатились, несчастные стали счастливыми. Так? — чуть не засмеялась Бежана. — Ведьма, та кто ведает. Знания — вот ее волшебная палочка! Ну и способности должны быть. Как без них? Не бежать безногому скорее ветра, даже если он выучит, как быстрее ногами переставлять. Ног–то нет. Но, имея ноги, без знаний и усердия, бегуном не стать.

— Значит, ты — ведьма! Я с детства тебя допытываюсь, а ты все отшучиваешься. И Семен тоже ведьмак. Не может человек в его возрасте так крепко выглядеть и с лесом дружить, если нет в нем этой самой силы! Да я даже точно не знаю, сколько ему лет! Он сам–то знает? Тоже всегда только смешки да дразнилки в ответ! И ты никогда про года свои не говоришь — на мой век хватит, на мой век хватит… — проговорила я угрюмо, сердясь на скрытность обоих.

— Потому, что ты не слушаешь! А если и слушаешь, не разумеешь. Повтори, что я тебе только что сказала?

— Потому, что ты не слу… — ехидно залепетала было я, но Бежана прервала меня.

— До этого, Годана! Про ноги речь велась! — бабка явно не шутила. Ее серьезные лицо, покрытое сеткой морщин, выражало недовольство мною.

— Ну… Знания о беге без ног бесполезны, а ноги без знаний прыть не обретут.

— Именно!

— Только вот, ко мне–то это как относится? — вопросила я с негодованием.

— Я — ведьма! В любом возрасте. И ты, Годана, тоже ведьма! Есть у нас с тобой ноги, да бегать ты еще не способна! Твои, считай, еще не окрепли, или даже вовсе не выросли. Дар в тебе открыться должен. Но свою силу ты можешь почувствовать только сама. Ни я, и никто не способен тебе рассказать о том, какая ты. И кто ты. Сила твоя сама найдет выход. И знания тоже придут. Я лишь научила тебя лечить, понимать травку, знать ее. Но сила твоя — не только в этом, — ласково сказала ведьма и погладила меня по макушке.

— А Семен? — напомнила я старухе.

— А Семен не ведьмак. Куда ему! — со смешком подмигнула мне бабка. — Но свою силу имеет и он. Большую силу! Ты узнаешь потом все сама. Не могу я тебе о том поведать. Нельзя. Не моя тайна. Да и, меньше знаешь — спишь крепче!

— А ты и свои не раскрываешь… — проворчала я, искоса смотря на Бежану.

— Годана! — погрозила она мне пальцем.

Я виновато улыбнулась, а знахарка, шумно вздохнув, пожала плечами и вернулась к цветам, бережно отделяя каждый бутон. Потом повернула ко мне голову и задумалась.

Я не стала допытываться, какие мысли витали сейчас у нее в голове. Да, и бесполезно это было, не ответила бы. И упрашивать без толку.

“Ну почему у меня не выходит понимать, о чем думает она? Старуха всегда знает о моих размышлениях, а я не могу! Надо же, и я ведьма…” — с благоговением вспомнила я слова знахарки.

Хотя, если честно, это знание, скорее, ошарашило, чем обрадовало. Если это правда, тогда и сказки про злых колдунов не выдумка.

— Упрямая ты девица, Годана, — роптала бабка в полголоса. — Даром, что хоть грамоту освоила шустро и с удовольствием. Принуждать не понадобилось. Не то, точно хворостиной бы всякий раз охаживала…

Тут Бежана повернула голову к лесу и прислушалась. Потом резко повернулась ко мне и сказала строго.

— Годана, сходи за чабрецом на дальнюю прогалину. Сейчас же!

— Но, у тебя в кладовой два мешочка еще есть! Завтра схожу. Я хотела обед готовить, — начала было перечить.

— Живой мне нужен! Давай, негодная девка! Лень губит людей… — тоном, не требующим возражения, сказала она и неодобрительно покачала головой.

— Ладно. Иду я, иду уже… — пробубнила я обиженно и неохотно поплелась за мешочками.

— Чего медлишь? Бегом на поляну! — знахарка явно нервничала и это меня насторожило. — Ну?

— За свертками я… — ответила ей недовольно.

— У меня есть. Не ходи в избу. На прогалину спеши, — протянула мне ведьма несколько полотняных кульков. — Да смотри, наполни поплотнее, мне много требуется. И живки нарежь, в углах по дому пучки развесить надобно. Да поторапливайся! Дорога-то неблизкая же.

— Куда тебе столько? — опешила я от такого знатного количества.

— Нужен, значит, — угрюмо проворчала Бежана, поглядывая в сторону леса.

— Еще и живку в избе решила примостить. Ее и в кладовой хватает…

— Годана! Что я сказала? Пошевеливайся!

Я обреченно вздохнула, беря мешочки в руки и кладя их в карман, проверила наличие ножа и поплелась за чабрецом с живкой. А бабка ни с того ни с сего смела весь ясноцвет в кучу и стала раскладывать его заново.