Рассказы не о Швейцарии

myFiveFrancs

«Рассказы не о Швейцарии» – сборник коротких, но ёмких историй.Здесь насилие, ложь и потакание страстям соседствуют с добром, целеустремлённостью и прощением. Здесь в одну и ту же машину садятся как самоубийцы и сумасшедшие, так и те, кто хочет сделать этот мир лучше. Здесь – про совершенно разных людей, которые просто тем или иным образом столкнулись в Швейцарии с одним и тем же человеком.Книга понравится тем, кто любит краткость и глубину.

Катаплексия

Саша: «Сидит, копчёная. Вроде симпатичная, но отодвинуться хочется. Хотя куда тут отодвинешься, она ж и так на заднем сиденье. Дальше некуда. Всё у неё какое-то ненастоящее. Особенно эти глаза зелёные-зелёные. И улыбка пластмассовая».

Настя: «В машине хорошо. Кондиционер. У водителя кольцо на пальце. Женат, значит. А я, если честно, замуж вообще не хочу. Правда-правда. Подумаешь, платье! Чтобы потом мне так же, как и я? Мужики только увидят коленки не вместе, и всё, ищи их потом в трёх звёздах. Был у меня такой, спасибо. Плакала потом долго. Фу! А сейчас не фу. Сейчас Стёпа. Стёпа хороший. Стёпа депутат. Правда, тоже с кольцом».

Саша: «Эта явно не замужем. Мы таких фальшивых не любим. Так, на пару раз, может, и сойдёт, но не больше. Мы дома простоты хотим. А у этой всё непросто будет. Она не только ему соврёт. Она ещё и себе соврёт. И будут потом лизать этот кисель до бесконечности».

Настя: «За окном красиво. А вот жена Стёпы — так себе. Халатик надо новый. Коротенький такой. У жены глаза как у рыбы. И подбородка нет. Рыбно-бесподбородочная. А я на шпагат сажусь. И родинка. Ещё час ехать. А потом четыре лететь. А потом опять на машине. Интересно, когда Стёпа разведётся?»

Саша: «Странно, таких девок обычно из дорогих гостиниц забираю, а эта в „Тюльпане“ жила. Да и начальник ей звонил, только отъехали. Значит, работать надо копчёной. Папик тут явно не очень щедрый».

Настя: «Водитель смотрит странно. Лишь бы молчал. Конечно, смотрит. Он даже не представляет, сколько это всё стоит. Зубы, губы, гладко, загорело. Жена Стёпы точно в пижаме спит. Хлопок. Или что там дышит? Ей пофиг, что не гладко и не загорело. Храпит, наверное. Захомутала и сопит спокойно. А зря… Дядя доктор мне здесь такую грудь сделал… Хорошая тут пластика. Потом надо будет с боков и сзади убрать. А то абонемент в зал купила, а времени нет».

Саша: «Надо для приличия что-то спросить. Но общаться с ней вообще желания нет. Быстрее бы до аэропорта довезти и высадить вместе с её пластмассовым чемоданом. В душ бы. Домой, к жене».

Настя: «Водитель заговорил. Какая ему разница, понравилась ли мне Лозанна? Конечно, не понравилась. Сняла гостиницу прямо напротив этого грёбаного театра. Полжизни мне испортил театр этот. Мама с пяти лет — стань балериной, стань балериной. А в третьем классе привезла сюда. На конкурс балета посмотреть. Как раз в театре этом проходил. Все такие воздушные, а мы в зрительном зале. И мама с горящими глазами. Нравится? Нравится? Хочешь? Хочешь? Ну а как в девять лет „нет“ скажешь? Конечно, нравится! Конечно, хочу! Правда? Правда! И потом через пару лет балетное. И восемь лет боли».

Саша: «Сказала, что Лозанна понравилась, а головой мотает. Врёт. Я ж вижу. Я ж с людьми уж сколько лет работаю. Кому как не мне знать?»

Настя: «То, что балетное закончила — уже героизм. А что потом послала эти грёбаные пуанты подальше… Не жалею. Ни капли. Мама, конечно, не поняла. Не разговариваем. А мне всё равно. Правда-правда. Зато меня теперь вся Москва просит, чтобы я им рекламу придумала. „Настенька, пожалуйста, удиви, ты же умеешь“. Конечно, умею. И дом в глуши продать, и репутацию застройщика подправить. Вадим тогда не прогадал, когда меня без опыта взял. Почувствовал, что много денег принесу. А я… С матерью поругалась… Из Перми с одним чемоданом… Вариантов не особо. Главное, не в балет».

Саша: «В окно смотрит. Тоже разговаривать не хочет. Ну и прекрасно».

Настя: «Домов тут новых много. Меня в первый день Вадим тоже в новостройку привёз. Говорит, походи, почувствуй, придумай что-нибудь. И оставил на два часа. Я тогда за десять минут придумала. Слоган „Ты хочешь домой“ и рисунок человека с портфелем. Ну что другое могла выдать девочка, восемь лет жившая в интернате при балетном? Вадим тогда сказал, я умею бить в боль. Заказчику понравилось. И понеслось. Ведь в рекламе что надо? Красиво показать, чуть приукрасить. А это я с детства люблю».

Саша: «Эх, копчёная-копчёная! Зачем ты свои настоящие глаза за этими зелёными зенками спрятала? И где улыбку эту приклеила? Кто ж тебя так, а? Ведь искусственными просто так не становятся!»

Настя: «Приукрашивать в жизни надо, без этого никак. И привирать даже можно. Иначе некрасиво будет. Ну, или не так красиво. Вот у меня линзы цветные. Обман, а ведь всем нравится! А ещё в блондинку крашусь, каблуки ношу. Губы и грудь накачала. Ну и что теперь? В лгуньи? Или в королевы? А вот на сцене обманывать совсем никак. Тело про тебя в танце всё рассказывает. И что боишься, и что больно. Прямо всё. Там ты голый».

Саша: «Сидит, как кукла пластмассовая, ручки так картинно сложила. Будто портрет с неё пишут».

Настя: «О, сообщение от Стёпы. Вчера сын родился, завтра не сможет приехать? Это как сын родился? Он же говорил, что они с женой уже давно ни-ни. Вот скотина».

Саша: «О, копчёная загрустила. Телефончик в сумку зло кинула. Обидели, наверное. Точно обидели, вон как вафлю нижнюю выпятила. Только бы не заплакала. Успокаивать тогда надо будет. Слова хорошие говорить. А нету для неё. Обычно когда копчёных обижают, они подружкам звонят. Ну, или маме. А эта молчит, надулась. Подружек, значит, нет. И маму так легко не наберёшь. Бедная, без мужа, и позвонить некому. Тяжко тебе, наверное».

Настя: «Да что он постоянно смотрит на меня, водила этот? Достал уже! Все достали! Никому верить нельзя! Стёпа этот грёбаный… Всё мне сказки рассказывал про то, что с женой не спит. А тут — откуда ни возьмись ребёнок, роддом, детская кроватка. Как назовёте? Ой, какие щёчки! И обязательно фотосессия. Рыбно-бесподбородочная, скотина и их отпрыск. И какие-нибудь там ладошки в ладошках или маленькие пяточки. Все счастливы. Только я, блин, даже с новыми сиськами никому не нужна! А Стёпа мне потом что-нибудь затрёт про искусственное оплодотворение, про то, что они, конечно, спят в разных комнатах, как я могла подумать?»

Саша: «Только бы истерику не закатила».

Настя: «Родная мать тоже развела. Даже не намекнула, что на восемь лет меня не в балет, а в ад отправляет. Впарила мне его, как я сейчас своим клиентам новостройки впариваю. Только с хорошей стороны показываю. Плохую они и сами узнают. Отец не лучше. Тоже, кстати, депутат. Тоже всё обещал, обещал чего-то. То в зоопарк, то на руках носить. А потом „извини, сегодня не могу“. И чуть позже это „мы с мамой решили пожить отдельно“. Конечно, „они“ решили. Мама в слезах потом полгода ходила. Все врут. Все. И я с ними».

Саша: «Нет, вроде не плачет».

Настя: «Только одного человека знаю, который всё время правду говорит. Светка из балетного. Принципиальная. Но что ни скажет, так и случается. Говорила, будет в Париже танцевать. И танцует. Говорила, муж русский будет. И в прошлом году за Васю вышла. Фотографии такие счастливые-счастливые… А у меня всё наоборот… Что ни запланирую — или со скрипом, или вообще по-другому. Может, тоже не врать попробовать? Прямо сейчас начать? Помаду стереть и в аэропорту вместо халатика пижаму со слониками купить. И чемодан новый, белый такой. Да бред! Кто ж на меня без косметики да со слониками. Мужикам же поярче да посочнее».

Саша: «О, вон Олимпийский дом видно. Не здание, а волна. Сплошное движение».

Настя: «Ой, а почему это я ничем пошевелить не могу. Ни руку поднять. Ни голову повернуть. Мамочка!!! Что же это?!!! Г-г-г-г-г… И язык не слушается. Даже помычать не могу».

Саша: «Копчёная вон затихла, голову опустила. Уснула».

Настя: «Только моргать могу, только моргать. А нет, ещё глазами двигать. Что же это? Паралич? Или умираю? С чего бы в двадцать шесть лет? Может, когда грудь делали, инфекцию занесли? Мамочка!!! Эй, водитель, посмотри на меня, мне плохо. Тупица, зачем пристегнулась, так бы, может, завалилась бы набок, он бы заметил. И дышу я как-то медленно. Мне же страшно, а дышу медленно. Точно умираю. Блин, с матерью так и не помирилась, с отцом не разговаривала давно. Мамочка, мамочка, прости меня, непутёвую. Ну кто ж знал, что ноги у меня не такие длинные вырастут и никогда, никогда не быть мне примой. Ну не могла, не могла я принять роль вечно второй. И, пап, зоопарки я никогда не любила, я тебя любила. Очень. И сейчас люблю. Всё тело онемело. Будто отсидела. Дура, как можно тело отсидеть. И вообще, дура. Дура, дура, дура. Грудь захотела побольше… И зачем? Чтобы чужого мужика радовать? Ну, и что теперь? Лежу овощем… Точнее, сижу. Но всё равно овощем. Не сочная дыня, не сладкий персик, а тупая, тупая картошка. Пролежала восемь лет не на том складе, а потом меня один свинопас купил. Да купил, купил, чего тут. Тут уже не до вранья. Купил и периодически жарил. Меню своё диетическое по секрету разнообразил. С маслицем жарил, сука, с перчиком, с солькой, с другими овощами иногда мешал. Любитель женского рагу… Гурман. И не мама виновата, не папа, сама… Сдохну, стухну, сгнию вместе со своими новыми сиськами. Ну, что там обычно перед смертью делают? Жизнь вспоминают? Да нечего вспоминать… Всё время какие-то женатые сказочники залазили на моё стройное, выдрессированное балетом тело. Пыхтели, а потом после душа полотенцем тщательно вытирались. Блин, за столько лет ни разу с ними по-настоящему хорошо не было. Всё притворялась. Ладно, перед ними притворялась. Но ведь и перед собой тоже. Закупаясь в секс-шопе, говорила себе, что развратная. А на самом деле — одинокая. О-ди-но-ка-я. Я думала, что я — муза. А я — одинокая картошка. Эх, если б пожить ещё! Я тогда б… Не картошкой, а ветром, волной…»

Саша: «Точно уснула».

Настя: «Ой, вроде шевелиться могу. Да, точно могу».

Саша: «О, голову подняла. Глаза испуганные-испуганные. Сказала, не в аэропорт, а в больницу ей надо. И за телефон, маме звонит. Извиняется. Плачет».

Настя: «Так, с мамой поговорила, папе написала, Стёпу послала. Что ещё?»

Саша: «Бедная бледная девочка. Вдруг ни с того ни с сего сказала, что Лозанна ей на самом деле вообще не понравилась. Надо быстрее ехать».