Звери не меняют свой облик

Авенир Декабрист

Учёный непреднамеренно совершает эксперимент. Содеянное превращает его жизнь в бесконечную тягостную драму, ведь последствия непредсказуемы. Друзья журналисты помогают разыскивать человека, ставшего «объектом», и считают происходящее ироническим детективом.

2. ГМ

В лаборатории института «Генетика Мозга» (сокращенно — ГМ; а это сочетание из двух букв, как известно всем читающим, означает «хмыканье», что нередко приводило к самокритике своего объекта сотрудниками) проходила планерка. Это такая встреча руководителя с работниками, где вроде что-то планируют и отчитываются о сделанном. По мнению самого руководителя, это — переданная в наследство древность. Но и сам не знал другого метода организации работы.

— Василий Михайлович, вчера я заметил в вашем поведении воодушевление и возбужденность, и сделал вывод о возможности грандиозных успехов. Что-то помалкиваете. Скрываете? — начал ЗЛ (завлаб и он же Захар Леонидович) допрос «главного идеолога» проекта. Василий Глазков по должности считался старшим сотрудником, а идеологом его прозвали сослуживцы за неиссякаемый запас идей, а также за неуёмную пропаганду морально-нравственных принципов во всём.

— Видите ли, — начал Василий быстро и уверенно, словно отрепетированным, голосом, — каждый день мы получаем новые и, возможно, обнадёживающие результаты, многие из них открывают свои направления в исследованиях. Если пуститься в эти разветвления, то нам ни сотрудников, ни жизни не хватит. Я думаю, что следует ограничиться главными целями. Но, какими?! Я стараюсь прислушиваться к мнению коллег и выбрать те, что дают перспективы не только для развития науки, но и реальному качественному улучшению жизни человека.

— Звучит убедительно, но, честно говоря, чувствуется недосказанность и, как бы помягче выразиться, много пустых слов. — ЗЛ испытующе глядел не моргая, что являлось признаком давления и подразумевало требование ответить. Вместо ответа Василий молча изобразил несколько гримас и жестов руками, вроде как и сказать-то больше нечего.

Заведующий еще кого-то о чем-то спросил, но вопрос не вызвал общего интереса, и беседа осталась незамеченной. Вскоре разошлись по рабочим местам. институт имел обширную площадь, и в трёх десятках больших помещений легко было затеряться и провести весь день практически незамеченным для начальства.

Глазков специально направился вначале в редко посещаемую кладовую, где на многочисленных стеллажах размещались почти ненужные никому химические вещества, биопрепараты, инвентарь.

Накануне он присутствовал на избирательном митинге. Наслушался демагогов, отравляющих общество неприкрытым цинизмом, и вернулся домой в состоянии бессильного бешенства от незнания способов утихомирить пройдох, ловкачей и прочих мелких проходимцев. В семье свои негативные эмоции Василий умело скрывал — оберегал психическое здоровье жены. А сам не мог долго заснуть, всё думал…

Василий не определил еще для себя конкретную цель прихода в эту кладовую, эта цель лишь созревала в подсознании. Она исходила из результатов его исследований. Василий Михайлович, лелея и сберегая не столько сами результаты, сколько эту самую цель, всё уже решил, только сам себе не признавался осознанно. Он настраивал себя обдумать «действие и последствие», но, как ни старался, никакого обдумывания не получалось — лишь сумбурные, хаотичные мысли.

— Михалыч, — тронул кто-то неожиданно плечо, — прячешься? Я бы тоже не прочь. Может, гульнём? Огнедышащую смесь недолго приготовить.

Обернувшись, Василий обнаружил Андрея — приятеля, с которым его связывал только досуг, по работе пути не пересекались.

— Слушай, а что это завлаб у тебя выпытывает? Что, в вашем отделе самые важные эксперименты проводятся? У нас, к примеру, тоже интересные и даже любопытные вещи получаются.

— Наверное, у Захара свои намерения, о которых он никому не сообщает, и желает их подпитывать именно нашими результатами. — Глазков специально ответил отвлеченно, чтобы закончить общение с Андреем, потому что вдруг ясно понял, что хочет предпринять. Василий стоял и молчал, и Андрей, видя, что компания не получается, понятливо направился к выходу, напоследок спросил:

— Так ты, стало быть, не?.. — показал жестом на выпивку.

— Знаешь ведь — я давно «не»!

— Тогда я пошел? — выразил Андрей последнюю надежду обрести собутыльника. Впрочем, эти выпивки у них носили скорее символический характер, но Глазков отказывался и от таких.

— Пока, будь здоров! — напутствовал он привычным выражением.

Оставшись в одиночестве, Василий решительно зашагал к своему личному уголку (у многих имелись такие) и на ходу достал телефон — задать супруге ничего не значащий вопрос. Таким странным образом он добавлял себе психологической уверенности и твердости в предстоящих действиях. Вот уже его столик, сейф, несколько полок. Машинально сунул телефон в карман, не выключив его. В одном из ящиков стола нашел недавно изготовленную авторучку. Внешне предмет походил на пишущий инструмент, а на самом деле представлял собой прибор для инъекций на расстоянии. Внутри размещалась катапульта, стреляющая струйкой на несколько метров. Василий достал из другого ящика коробочку, где среди прочих, неприметных для глаз, вещичек хранилась небольшая металлическая колбочка. Он положил ее в карман. И совсем в укромном месте хранились главная деталь — ампула. Её Василий спрятал в другой карман. Оставалось наполнить ампулу жидкостью из колбочки и вставить в «авторучку».

Прислушался — никаких звуков. Неторопливо огляделся по сторонам, трижды глубоко вдохнул и выдохнул. Разложил все на столике и начал открывать колбочку с «секретной» жидкостью — результатом исследований отдела и его самого, в первую очередь.

— Василий Михайлович, — тихо прозвучал голос неожиданно появившегося заведующего лабораторией, — а я вас ищу.

Василия бросило в жар. Такого стресса он никогда не испытывал. Сам почувствовал, как пылают огнём щёки и дрожат ноги. Но быстро мобилизовал психические силы, постарался незаметно зажать в кулаке колбочку, держа вертикально, чтобы не протекла жидкость из-под наполовину открученной крышки. Затем медленно опустил руку в карман. Только после этого глянул на Захара Леонидовича, стараясь выглядеть непринужденно, а слова вылетели неуместные в такой ситуации:

— Как вы меня нашли?

Захар задумчиво и невнимательно глядел куда-то мимо лица собеседника, не проявляя любопытства ни к занятию подчиненного, ни к обстановке. Василий мог и не беспокоиться, что его «застукают». Заведующего в последнее время интересовало одно — конечные результаты. Вместо ответа он ткнул пальцем в нагрудную эмблему на униформе Глазкова и продолжил в прежней тональности:

— Нам нужно серьёзно поговорить, Василий Михайлович. Понимаете, Василий Михайлович, люди наверху ставят решительный вопрос: сможем ли мы, хоть когда-нибудь, изменять генетически человека, стоит ли заниматься нашими исследованиями или же это фантастика и не более того… — Он продолжал по инерции тыкать в эмблему и бесконечно повторять «Василий Михайлович». А Глазков не слушал ЗЛ — в нём росло негодование: «Вон оно что — маячки нацепили для слежки! Сегодня же выброшу!»

— Я вам так скажу, уважаемый Захар Леонтьевич, — бессознательно ошибся Василий, зная, что подобное обращение может довести начальника до бешенства, — наука всегда является фантастикой для настоящего и непременно становится реальностью в будущем. — Заведующего это высказывание воодушевило, он даже не обратил внимания на оплошность подчиненного.

— Хорошо, чудесно. А, всё-таки, Василий Матвеевич (толи в отместку, толи по рассеянности назвал сотрудника ЗЛ), что вы откопали? Вижу ведь! Делитесь — я не только чиновник по складу ума, а ещё и учёный… в какой-то степени. Глядишь, и моё участие пригодится. Давайте вместе выполнять задачу вышестоящих органов.

У Василия, когда он слышал про эти «органы», сразу же пропадал интерес не то что к сотрудничеству, а вообще к разговору, поэтому решительно закончил беседу:

— Я вот тут возьму кое-что и пойду — работа не терпит.