В поиске утраченного

Азраэль Поэна (2025)

История развития депрессии и шизофрении у ребенка. Как найти смысл существования, когда видишь тьму во всем? Как заслужить право жить, когда ты участник преступлений человечества? Как разрешить себе жить и дышать, когда кажется что ничто не имеет смысла и даже мир против тебя? Поиск мифического счастья, которое возможно и вовсе не существует. Поиск, который занял 15 лет жизни.

Действительно ли тюрьма является наказанием в концепции современного общества?

"«Суровая действительность» в мире, населенном людьми, пугала меня, и я думал, что, возможно, сидеть в тюремной камере легче, чем каждую ночь стонать в бессонной адской муке."Осаму Дазай"Человек недостойный"

Еще будучи ребенком, я не понимала концепцию тюрьмы как наказания. Задавала вопросы взрослым, но никакого убедительного ответа они мне дать не могли, хотя и озвучивали разные утверждения: ограничение свободы, невозможность делать то, что нравится, невозможность видеться с семьей. Если честно, такие себе аргументы для 6-летнего ребенка, у которого ни свободы передвижения, ни свободы выбора. Почему тюрьма — это наказание? Вопрос стал только острее после просмотра документальных фильмов о тюрьмах. То есть человек совершает преступление, а ему за это разрешают просто сидеть, ничего не делать, иногда убирать, смотреть телевизор с ежедневным лимитом больше, чем у свободного невинного ребенка. Да еще в тюрьме есть библиотека, кружки рисования, работать не надо, тебя кормят, и ты как бы даже не бездомный.

Спустя 20 лет откровенно я не достигла просветления в вопросе тюрьмы, так и оставшись на уровне рассуждений 6-летнего ребенка. Смирившись с общественной нормой «тюрьма — это плохо», я перестала задаваться этим вопросом. Читая “No Longer Human” Осаму Дадзая, произведение, которое я тайно называю своим соулмейтом, я снова вернулась к размышлениям о давно позабытой теме, внезапно осознав, что 6-летняя девочка не только была права, но она нашла свою “тюрьму” в жизни, в которой была счастлива.

Девочка родилась, что называется, чудом. Не вдаваясь в подробности, выжить при рождении она не должна была. Благодаря развитию медицины и усилиям врачей, сие чудо увидело свет. Надо сказать, что данный факт выживания не вселял девочке того же воодушевления, что и окружающим, для которых эта история была подобна явлению Христа народу и превращению воды в вино. Таким образом, девочка с раннего возраста считала свое существование не просто ошибкой, но и противостоянием законам природы. Ошибкой, обреченной на жизнь в боли и страданиях. Хотя родители девочки сделали всё, чтобы облегчить боль и заставить парализованные части нормально функционировать. Создателям здоровье девочки стоило огромных усилий и денег. На протяжении жизни ей не уставали напоминать об этом, о том, скольким она обязана, как должна быть благодарна и как должна быть счастлива.

Должна быть. Ей же были непонятны причины счастья и смысл существования в общем. Смысл существования не только её как индивида, но и смысл существования общества в целом. Человек по своей сути стремится к разрушению. Можно сколько угодно рассуждать о балансе и о сменяющейся доминирующей роли между Эго и Самостью. Но в конце концов надо признать, что в масштабе войну за Самость человечество давно проиграло. Ведомое одним лишь Эго, человек возомнил себя Богом и, думая, что мир существует лишь для него одного, он подвергает гонениям тех немногих, кто отказался от Эго, выбрав свою Самость: хиппи, экоактивисты, экологи, зоологи, волонтеры считаются отбросами общества, лишь из совести мягко называемые фриками. (Важно понимать, что речь идет о людях, искренне отказавшихся от Эго, а не мимикрирующих подобно хамелеону под таковых, ведомых внутреннему ярлыку о правильности.)

Сама жизнь была большим вопросом для девочки. Ответов она не находила. Она расспрашивала взрослых и детей о проблемах мироздания, но ответы не просто казались ошибочными, они были лишь повторением взрослых слов детьми или оправданием, чтобы не искать ответов у взрослых. Поэтому она изучала жизни других людей. В ней самой не было ответов. В неспособности спокойно жить, смирившись с отсутствием ответов, она винила себя. Почему ни детей, ни взрослых не волнуют столь важные вопросы? Наверное, они уже знают ответы на все вопросы, но скрывают их, поэтому им жить легко. Ведь если вырастешь — поймешь.

Понимание — ключ к спокойствию.

Несмотря на вроде как большие амбиции девочки, для жизни, как можно было понять из рассуждений о тюрьме, ей много не надо было.

Однажды, вследствие борьбы со старшей сестрой за мороженое, девочка упала. Упала вроде как не сильно, но больно. Девочка жаловалась на боль, было больно ходить и сидеть. Но создатели повторяли, что ушибы болят сильнее переломов, поэтому вскоре всё пройдет, параллельно обвиняя девочку в излишней ипохондрии. Но по прошествии двух недель боль не только не прошла, но и усилилась, ходить стало невозможно. Хотя ей уже и было 9 лет, выходить одной куда-либо ей было нельзя, и обратиться к врачу самостоятельно возможности не было. Оставался один возможный вариант — истерика. Она плакала, кричала, отказывалась ходить, лежать на спине больно, но для девочки, с детства привыкшей к боли, на самом деле это было вполне терпимо.

Так или иначе, истерика сработала, хотя бы потому, что родители повели девочку в больницу только из желания доказать, что у неё ИПОХОНДРИЯ. Демонстрируя свою правоту перед девочкой, они почему-то скорректировали историю перед врачами. Теперь, по их словам, травма произошла не две недели назад, а только вчера. Выслушав девочку и её родителей, врач не сильно поверил им, но по закону должен был проверить. В ожидании результатов рентгена, лежа на холодной металлической кушетке с облупившейся краской, девочка думала о том, что оказывается, не только взрослые не доверяют детям, но и взрослые не доверяют взрослым. Девочка слушала прием следующего срочного пациента за стенкой. По голосу и интонациям пыталась определить, верит ли ему врач. После пары пациентов пришло понимание, что с целью отсеять недостаточно больных от достаточно, врачи в приемном отделении верят на слова ровно никому.

Зашедший врач сначала кинул недовольный взгляд на девочку и ее родителей, потом результаты обследования на стол.

— Госпитализация минимум на 8 недель, перелом копчика со смещением.

Шок девочки был не шоком боли, новостей о госпитализации или осознанием, что внутри нее находится сломанная кость. Шок был обусловлен резкой переменной эмоций взрослых. Вопреки мнению, что взрослые хорошо скрывают и контролируют эмоции, для девочки всё было очевидным.

Недовольный взгляд доктора был направлен совсем не на девочку, а на самого себя. Чувства стыда за грубость и смешки недоверия, а потом подавления осуждения родителей. По факту, у родителей были схожие чувства: стыд, вина и жалость к своему ребенку. Девочка госпитализацию принимала как данность, как и всю остальную жизнь. Девочку впервые оставили в больнице одну, без матери.

Это было началом чего-то, что, наверное, не имеет определения. В последующие 7 лет девочка суммарно провела в больнице 3 года, а то и больше. Это был совсем другой мир.

Впервые ей поверили, что у нее болит голова. Обычно, когда она жаловалась на головную боль матери, получала один и тот же ответ.

— У меня тоже.

— Но у меня сильно болит голова, — возмущалась игнорированием девочка.

— А у меня сильнее, — равнодушно отвечала мама.

Уже обиженная и взбудораженная девочка кричала, чтобы ее услышали:

— Нет, у меня сильнее!

Но уходила, словно громом пораженная, после слов матери:

— Но ты же не знаешь, как болит голова у меня.

Она и правда не знала. Что чувствуют и думают другие люди, для нее было величайшей тайной, которую ей всегда будет хотеться раскрыть.

После прохождения приемного отделения с квестом недоверия, если ты дошел до стационарного отделения, то значит, ты определялся как больной и заслуживающий доверия. Здесь девочка впервые получила болеутоляющее вместо успокоительного от головной боли.

Кроме почти абсолютного доверия относительно жалоб на здоровье, она получила доступ к людям и их историям. Первый больничный срок совпал с началом глобального ремонта в крупнейшей региональной больнице, где и отбывала свое “наказание” девочка. Невозможно было закрыть столь крупную больницу, поэтому отделения ремонтировались поочередно, а дети и взрослые уже были не в разном отделении, а в смешанном. Так девочка получила доступ не только к детям и их историям, но и ко взрослым. Уже в столь юном возрасте она обладала мерзкой способностью располагать к себе людей и узнавать их тайны.

Кроме чужих секретов, с больничной койки открывался интересный аспект человеческих взаимоотношений. Как общаются друг с другом родители и дети в разных семьях. Это было увлекательно хотя бы потому, что отношение к больному менялось по мере его выздоровления, что и обнажало реальность.

В среднем больной лежал в отделении от 5 до 12 дней, а девочка в свой первый заход провела в палате почти полные 4 месяца. Ее всё устраивало. Она общалась со всеми, узнавала людей. Перед выпиской происходил обмен социальными сетями, после — ответ на пару сообщений, обещания встретиться в реальной жизни и последующий вечный игнор. Девочка больше не отвечала на сообщения. Считала ли она, что таким образом может потерять хороших людей в жизни? Определенно. Хотя и подвергала предполагаемую хорошесть человека сомнению, как понятие, что человек вообще может быть хорошим. Переживала ли она об этом? Не особо. Так она знакомилась с разными историями.

Девочкой, которую насиловал отец, женщиной, которую избил муж, но после стольких лет жизни вместе уйти от него было слишком большим испытанием. Оказаться под гнетом осуждения не только общества, но и собственных детей и внуков казалось невыносимым. Девушка, которую жених столкнул с лестницы из-за ревности, хотя она и правда изменила ему, хоть этого он и не знал наверняка. Парень, который решил защитить девушку на улице, но сам оказался избитым. Парень, который не поделил девушку. Парень, подвергшийся насилию. Упавший наркоман, преступник после драки, домохозяйка, жертва. Бесконечное множество историй, но не людей. Кто-то травмировался случайно, кто-то специально, кто-то по вине других людей. Они делились не только причинами своих травм, но и своими личными проблемами, их разводы, разводы их родителей, разводы их детей, переживания, первый поцелуй, первая любовь, первый секс, последний секс. Благодаря разнообразию контингента смесь историй была адская. От вполне бытовых уже перечисленных до более редких: насилие, убийства, трагедии. Девочка не находила родственную душу в других, но каждый почему-то находил родственную душу в ней.

Конечно, не каждый открывался сразу, но, как золотой снитч из сказки про волшебников, “открывался под конец”. Так сломанный на детской качели позвоночник ребенка оказался сломанным в результате удара палкой пьяного деда.

Девочка понимала, что жизнь многих, если не сказать, что всех, детей и взрослых сложно назвать счастливой. Чаще всего самые смешные и внешне счастливые скрывали наиболее трагичные истории.

Стремясь разгадать секрет счастья, она быстро вычисляла таких же, как она, мимикрирующих под счастье, и неосознанно старалась держаться тех, кого разгадать сложнее. Некоторые реально чувствовали себя СЧАСТЛИВЫМИ.

Девочка хотела их узнать и изучать, а может она хотела научиться этому мышлению. Способы и пути к счастью ее владелицы через написание бесконечного числа аффирмаций и чтения книг про позитивное мышление, не просто не помогали, а только усиливали чувство собственной недостаточности, подверждая, что ее мышление неправильное, ее вопросы неправильные, ее личность неправильная. Она вся НЕПРАВИЛЬНАЯ. Счастливые люди казались правильными, через них она хотела научиться быть правильной. Её интересовало, что счастливые люди совсем не обязательно имели счастливую историю жизни. Разница между счастливыми и мимикрирующими была разительной и крылась совсем не в их историях и количестве травмирующих событий, она была где-то внутри них.

Благодаря высокой красивой черноволосой девушке, которая уронив сахарницу себе на ногу перерезала сухожилие и заметила, что ее палец не шевелится только спустя месяцы, благодаря ей девочка открыла для себя электронные книги. И эта красивая девушка казалось счастливой по-настоящему.

Вместе с изучением реальных людей, она начала изучать учебники по психологии, но они не казались ей достаточными, поэтому перешла на учебники психиатрии, которые казались более логичными и научно обоснованными.

Так вот, является ли тюрьма наказанием?

Не смотря на абсолютную ненависть перед светло-зелеными больничными стенами, страхом болезненных уколов, отвратительный туалет и душевую комнату с незакрывающейся дверью, в которую мальчики регулярно пытались вломиться. Даже не смотря на регулярные показательные осмотры для студентов, где девочка полуголая стояла перед толпой студентов и на живом примере ее лечащий врач описывала подробности строения и аномалии позвоночника в следствии травмы при рождении.

“Выглядит нормально, но на самом деле…”-говорила врач

Выглядит нормально, но на самом деле….Девочка думала, что эта фраза ей подходит.

Девочке нравилось проводить время в больнице. Хотя она сама это осознала только спустя годы. Это было время свободное от давления, ожиданий, не было занятий музыкой, школы, французского и работы. Ее никто не контролировал, не указывал, что она должна любить, ведь дома даже черные карандаши и краски были под запретом, ей не разрешалось любить черный цвет, любить нужно было позитивные цвета. В больнице она свободно рисовала, читала и может быть ей и хотелось свободы, в душе ее все устраивало. К девочке приходили ее друзья через день и ее не просто меньше ругали, ее мама было ее МА-МОЙ.

Обычно первую половину учебного года девочка проводила в больнице, а перед зимними экзаменами возвращалась в школу и в нормальную жизнь. Ей нужно было обязательно сдать экзамены, она не учила школьную программу, пока была в больнице, но любила сами знания, поэтому успешно сдавала экзамены. Неидельные оценки невилировались тем, что оценки были все еще хорошими, девочка побеждала на олимпиадах, чаще всего по математике, и ее создатель продолжала получать восхищение. Получение восхищения продолжало ассоциироваться с безопастностью.

В обычной жизни снова начиналась усиленная учеба, занятия музыкой, французским, спортом, и всеми школьными предметами, чтобы догнать упущенное и возвращение на работу, на которой они никогда не получала денег, кроме ворованных, потому что магазин принадлежал ее создателем, а они кормили ее, одевали, и лечили т.е тратили все заработанное на нее, еще до того, как девочка успевала заработать хоть что-то.

Девиз создателей гласил: “Есть хочу, а есть надо. То, что надо всегда нужно сделать в первую очередь”

То, что надо им всегда было первоочередным, “надо” у девочки не существовало, это было всё из разряда “хочу” низсшей важности.

Кроме давления ожиданий существование вне больницы заставляло создавать более длительные социальные связи и существовать в них, что открывало суровую дейсвительность в настоящем, а не в историях людей.

“Друзья” само название было лишь номинальным, их положительные черты в реальном мире заметно меркли. Что можно было ожидать от одной из лучших школ страны? Конечно там была особая концентрация детей нарцисстичных родителей.

У девочки было потребительское отношение к людям, но она не хотела ранить чьи-либо чувства. Когда люди ей открывались она искренне старалась им помочь, в такие моменты она забывала о том, что нужно быть хорошей, ей хотелось, чтобы люди были счастливее, если уж она не могла, и она всегда хранила их секреты. Это осложняло шаткую дружбу. Дети, которым нравилось буллить других детей знали о сокровищнице тайн у девочки, ведь сами же положили туда не один секрет. Девочка закрывала глаза на издевательства своих “друзей” над другими “друзьями”. Да и не нужно было держать глаза открытыми, со временем система стала понятна. Отношения одноклассников были похоже на игру в пинг-понг, роли сменялись. Жертвы становились охотниками, а охотники жертвами. Цикл повторялся снова и снова. Выживали самые хищные и адаптивные. Удивительно, что самые кровожадные булли не выдерживали проверку ролью жертвы, при этом застревая в этой роли на долгие годы.

Жалуясь на издевательства и украденный журнал новообъявленная жертва забывала, что еще пару недель назад мокала голову своей одноклассницы в унитаз. Роли просто сменились. Дети росли, а тяжесть их поступков увеличивалась пропорционально и с возрастом выходили далеко за пределы школы. В реальности все были жертвами, не было невинновных, в этой игре учавствовали все. В том числе и родители для которых святым долгом было узнать, что было в школе и сравнить своего ребенка с чужим. В числе игроков были и учителя, не все конечно, но те, кто не смогу вырасти полноценным внутренне здоровым взрослым, были беспощадными булли.

Поводом стать жертвой могло быть всё, что угодно. Плохая стрижка, плохие оценки, небритые ноги увиденные раздевалке, увлечения, лишний вес, поддельная сумка, обувь из прошой коллекции, второе место на чемпионате мира, она ведь не первое. Жертвы не делились на богатых и бедных, умных и глупых, они определялись толщиной их кожного покрова, реакцией на издевательства и способностью отстоять свое положение в обществе. Проверка могла длиться от несколько дней до нескольких недель. Охотники? Охотником стремился стать каждый, только бы найти повод.

Как уже было сказано невинных не было. Девочка точно не была в их числе. Несколько раз оказавшись под гнетом недавних “друзей” она научилась использовать слабости других против них, при это не раскрывая для остального общества. Поэтому стала опасным противником, которого чаще предпочитали обходить стороной или выстроить отношения подобных дружбе. Границы раздвигались, смех над другими не казался чем-то уж таким ужасным. А от мук совести можно было легко избавиться погрузившись в воспоминания о том, как жертва была охотником. Будучи только зрителем ты считался хорошим, но ни один зритель не отказался от возможности стать участником игры, хотя бы раз.

От того ли больничная атмосфера казалась еще более безопасной. Там были нормальные дети, которые были ни богатыми, ни слишком умными из-за чего они знали ни об игре, в которой нужно было быть идеальным, ни об игре, в которой нужно было обладать толстой кожей.

Возвращаясь к реальности. Что страшнее “Суровая реальность” или тюрьма? Является ли тюрьма укрытием от “суровой реальности”? Стала ли больница таким укратием? Равнозначны ли больница и тюрьма?