Я вещаю из гробницы

Алан Брэдли (2013)

Невероятное событие нарушает пасторальную идиллию милой английской деревушки Бишоп-Лейси. Команда археологов приезжает, чтобы сделать открытие века — произвести раскопки могилы святого Танкреда. Одного этого уже достаточно, чтобы дать пищу для сплетен на сто лет вперед. Но в том месте, где должна быть гробница святого, находят довольно свежий труп местного красавчика-органиста… За расследование, как обычно, рьяно берется вечный кошмар местных полицейских Флавия де Люс — любопытная проныра двенадцати лет от роду. Чтобы найти убийцу, ей придется очень глубоко сунуть нос не только в тайны тихого Бишоп-Лейси, но и в собственный семейный шкаф, полный скелетов, и один святой Танкред знает, что она сумеет там раскопать.

6

Когда я немного не в духе, я размышляю о цианистом калии, ведь его цвет так чудесно соответствует моему настроению. Так приятно думать, что растение маниока, растущее в Бразилии, содержит огромное количество этого вещества в своих тридцатифунтовых корнях. Но, к сожалению, все оно вымывается до того, как растение используют для приготовления нашей повседневной тапиоки^[17].

Хотя мне потребовался целый час, чтобы признаться в этом самой себе, слова Фели задели меня за живое. Вместо того чтобы поразмышлять об этом, я достала с полки бутылочку с цианистым калием.

Дождь за окном прекратился, и в окно лился столб теплого света, заставляя голубые кристаллы ярко сверкать под лучами солнца.

Следующим ингредиентом был стрихнин, по случайному совпадению, получаемый из другого южноамериканского растения, из которого также делают кураре — еще один яд.

Я уже упоминала о моей страсти к ядам и особенной нежности к цианистому калию. Но, если быть совершенно честной, я должна признать, что испытываю также слабость к стрихнину — не за то, чем он является, а за то, чем он может стать. Например, в присутствии образующегося кислорода эти довольно заурядные белые кристаллы сначала приобретают глубокий синий цвет, а затем поочередно становятся пурпурными, фиолетовыми, алыми, оранжевыми и желтыми.

Идеальная радуга уничтожения!

Я аккуратно поставила стрихнин рядом с цианистым калием.

Следом шел мышьяк: в виде порошка он выглядел довольно скучным рядом со своими братьями — больше всего напоминая пекарский порошок.

В виде оксида мышьяк растворяется в воде, но не в спирте или эфире. Цианид растворяется в щелоке и в разведенной соляной кислоте, но не в спирте. Стрихнин растворяется в воде, этиловом спирте, хлороформе, но не в эфире. Это все равно что старая задачка про волка, козу и капусту. Чтобы проявить их суть, каждый яд нужно держать в отдельной емкости.

Открыв окна для вентиляции, я уселась ждать час, пока все три раствора дойдут до кондиции.

— Цианистый калий… стрихнин… мышьяк… — я громко произнесла их названия. Вот что я называю моими «успокоительными химикалиями».

Разумеется, я не первая придумала соединять несколько ядов в единый губительный напиток. В XVII веке в Италии Джулия Тофана сделала бизнес на продаже «аквы тофаны» — раствора, содержащего помимо прочих ингредиентов мышьяк, свинец, белладонну и свиной жир, — более чем шестистам женщинам, желающим, чтобы их брак химически растворился. Говорили, что это вещество было прозрачно, как вода, и аббат Гальяни утверждал, что в Неаполе не найти женщины, которая не держала бы секретный флакончик среди своих духов.

Говорили также, что жертвами сего напитка стали два римских папы.

Как же я обожаю историю!

Наконец мои мензурки были готовы, и я радостно замурлыкала, смешивая растворы и фильтруя их в приготовленную бутылочку.

Я взмахнула рукой над дымящейся смесью.

— Нарекаю тебя «аква флавия»! — провозгласила я.

Ручкой дядюшки Тара со стальным пером я написала свежепридуманное название на этикетке и приклеила ее к бутылочке.

— «Ак-ва фла-ви-я», — громко произнесла я, смакуя каждый слог. Звучит прекрасно.

Я создала яд, который в достаточных количествах может убить слона. Что он может сотворить с нахальной сестрой, жутко представить.

Один из аспектов ядов, на который зачастую не обращают внимание, — это удовольствие, когда тайно злорадствуешь, представляя, как используешь его.

К тому же какой-то мудрец сказал, что месть лучше подавать холодной. Причина этого в том, конечно же, что, пока ты с ликованием предвкушаешь это событие, у жертвы есть предостаточно времени беспокоиться, когда, как и где ты нанесешь удар.

Например, можно представить себе выражение лица жертвы, когда она понимает, что то, что она потягивает из симпатичного стаканчика, — не просто апельсиновый сок.

Я решила подождать.

«Глэдис» терпеливо ждала там, где я ее оставила, свежевычищенная ливрея красиво блестела в утреннем свете, льющемся в окна моей спальни.

— Изыди! — воскликнула я. Это устаревшее слово я узнала от Даффи в один из наших обязательных культурных вечеров, когда она читала вслух «Ламмермурскую невесту». — Мы обе изыдем! — пояснила я, хотя на самом деле в этом не было необходимости.

Я вскочила в седло, оттолкнулась и выкатилась из спальни, покачиваясь, проехала по коридору, сделала резкий поворот налево и через несколько секунд остановилась наверху восточной лестницы.

С высоты велосипеда ступеньки кажутся круче, чем на самом деле. Далеко внизу в вестибюле черные и белые плитки напоминали зимние поля, видимые с горной высоты. Я крепко схватилась за тормоз и двинулась вниз под опасным углом.

— Траляля-траляля-траляля-траляля, — восклицала я на каждой ступеньке всю дорогу вниз, и мои кости приятно потряхивало.

Внизу стоял Доггер. На нем был надет холщовый передник, а в руках он держал пару отцовских сапог.

— Доброе утро, мисс Флавия, — сказал он.

— Доброе утро, Доггер, — ответила я. — Рада тебя видеть. У меня вопрос. Как проводят эксгумацию трупа?

Доггер приподнял бровь.

— Вы думали об эксгумации мертвого тела, мисс? — уточнил он.

— Нет, не конкретно, — сказала я. — Я имела в виду, какие разрешения надо получать и так далее?

— Если я правильно помню, первым делом согласие должна дать церковь. Это называется право, полагаю, и его дает епархиальный совет.

— Канцелярия епископа?

— Более или менее.

Так вот о чем говорил викарий. Право было дано, сказал он Мармадьюку Парру, человеку из канцелярии епископа. Секретарю епископа.

«Обратного пути нет», — сказал викарий.

Очевидно, было дано право на эксгумацию святого Танкреда и затем, по каким-то причинам, оно было отозвано.

Кто, подумала я, мог вмешаться? Какой вред в том, чтобы выкопать кости святого, умершего пятьсот лет назад?

— Ты потрясающий, Доггер, — сказала я.

— Благодарю, мисс.

Из уважения я спешилась с «Глэдис» и аккуратно покатила ее по вестибюлю во двор.

На лужайке рядом с гравием стоял раскладной походный стул, и рядом с ним лежали тряпки и баночка с кремом для обуви. Потеплело, и Доггер, видимо, работал во дворе на свежем воздухе, наслаждаясь солнечным светом.

Я собиралась было покатить в церковь, когда увидела, что у ворот Малфорда в нашу сторону поворачивает автомобиль. Он был странной формы, привлекшей мое внимание: довольно ящикообразный, как катафалк.

Если я сейчас уеду, могу пропустить что-нибудь. Лучше, подумала я, сдержать нетерпение и погодить.

Я уселась на походный стул и начала изучать машину, стремительно приближавшуюся по каштановой аллее. Если судить по виду спереди, по высокому элегантному блестящему серебряному радиатору, это «роллс-ройс» кабриолет — местами очень похожий на старый «Фантом II» Харриет, который отец берег в уединении и сумраке каретного сарая, словно святилище: такие же широкие очертания и гигантские передние фары. Но было и что-то отличное.

Когда автомобиль повернул и оказался ко мне боком, я увидела, что он яблочно-зеленый и что крыша чуть-чуть приоткрыта над водительским местом, как у банки сардин. На месте, где раньше было заднее сиденье, стояли ряды серых некрашеных деревянных коробок, плотно уставленных цветочными горшками, все горшки были непокрыты — словно дешевые места в экскурсионном автобусе, откуда рассада и растущие растения могли наблюдать окружающий мир.

Поскольку отец много раз читал нам нотации о том, что нельзя глазеть, я инстинктивно вытащила свой блокнот и карандаш из кармана кардигана и притворилась, что пишу.

Я услышала, как шины с хрустом затормозили. Дверь открылась и закрылась.

Я глянула исподтишка и зафиксировала высокого мужчину в желто-коричневом макинтоше.

— Привет, — сказал он. — Что это у нас тут такое?

Как будто я восковая фигура из музея мадам Тюссо.

Я продолжила писать в блокноте, сопротивляясь желанию высунуть язык.

— Что ты делаешь? — спросил он, подойдя на опасно близкое расстояние, как будто хотел посмотреть на мою страницу. Если есть то, что я искренне презираю, так это когда заглядывают сзади через плечо.

— Записываю номера машины, — ответила я, захлопывая блокнот.

— Гм-м-м, — протянул он, окидывая медленным взглядом окрестности. — Не могу представить, чтобы ты собрала большую коллекцию в этом захолустье.

С леденящим, как я надеялась, безразличием я произнесла:

— Что ж, у меня есть ваши, не так ли?

Это правда. GBX1066.

Он увидел, что я рассматриваю «роллс-ройс».

— Что ты думаешь о старушке? — спросил он. — «Фантом II» тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Бывший владелец, которому надо было иногда с комфортом перевозить скаковую лошадь, поработал над ней ножовкой.

— Должно быть, он сошел с ума, — сказала я. Не смогла сдержаться.

— Она на самом деле, — поправил меня он, — была такая. Сумасшедшая. Леди Дэнсли.

— Это которая «Печенья Дэнсли»?

— Она самая.

Пока я думала над ответом, он извлек из кармана серебряную визитницу, открыл ее и протянул мне карточку.

— Меня зовут Сауэрби, — представился он. — Адам Сауэрби.

Я бросила взгляд на потрепанную визитку. На ней аккуратно было напечатано мелкими черными буквами:

Адам Традескант Сауэрби, магистр искусств,

член Королевского садоводческого общества и пр.

Археоботаник

Древние семена. Ростки. Исследования

1066 Лондон, Ройял, Лондон Е1ТХ, Тауэр-бридж

Гм-м, — подумала я. Те же четыре цифры, что и на регистрационном знаке. У этого человека явно есть связи.

— Должно быть, ты Флавия де Люс, — добавил он, протягивая руку.

Я собиралась вернуть ему визитку, когда до меня дошло, что он хочет обменяться рукопожатием.

— Викарий сказал мне, что я, вероятнее всего, найду тебя здесь, — продолжил он. — Надеюсь, ты не против моего непрошеного вторжения.

Конечно же! Это друг викария мистер Сауэрби. Мистер Гаскинс спрашивал о нем в гробнице.

— Вы имеете отношение к «Сауэрби и сыновья», гробовщикам из нашей деревни?

— Теперешний гробовщик, полагаю, мой троюродный кузен. Некоторые из Сауэрби избрали Жизнь, другие — Смерть.

Я интеллигентно пожала его руку, глядя прямо в его васильково-синие глаза.

— Да, я Флавия де Люс. Я вовсе не против вашего вторжения. Чем могу помочь?

— Денвин — мой старый друг, — произнес он, не выпуская моей руки. — Он сказал, что ты, вероятно, сможешь ответить на мои вопросы.

Денвин — так зовут викария, и я мысленно благословила его за откровенность.

— Я очень постараюсь, — ответила я.

— Когда ты бросила первый взгляд в то помещение позади камня, что ты увидела?

— Руку, — ответила я. — Высохшую. Она сжимала разбитую стеклянную трубку.

— Кольца?

— Нет.

— Ногти?

— Чистые. Ухоженные. Хотя ладони и одежда были грязными.

— Очень хорошо. Что ты еще увидела?

— Лицо. Во всяком случае, противогаз, закрывавший лицо. Светло-золотистые волосы. Темные полосы на шее.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Фонарь светил довольно узким лучом.

— Отлично! Я вижу, твоя репутация, которая тебя опережает, вполне заслуженна.

Моя репутация? Викарий, должно быть, рассказал ему о нескольких старых делах, когда я смогла указать полиции правильное направление.

В глубине души я возгордилась собой.

— Никаких сухих лепестков… растений… что-нибудь такого плана?

— Нет, не заметила.

Мистер Сауэрби подобрался, будто собираясь задать щекотливый вопрос. И шепотом произнес:

— Должно быть, для тебя это такой шок. Я имею в виду труп этого бедолаги.

— Да, — сказала я и не стала объяснять.

— Полиция напортачила на месте происшествия, убрала останки и всякое такое. Все, что могло бы меня заинтересовать, теперь просто…

— Пыль на сапогах сержанта, — сострила я.

— Именно. Теперь мне придется ползать по земле с увеличительным стеклом, как Шерлоку Холмсу.

— Что вы рассчитываете найти?

— Семена, — ответил он. — Остатки от погребения Святого Танкреда. Присутствующие на похоронах часто бросали свежие цветы на могилу, знаешь ли.

— Но в склепе ничего не было, — сказала я. — Он был пуст. Если не считать мистера Колликута, конечно же.

Адам Сауэрби бросил на меня загадочный взгляд.

— Пуст? О, я понимаю, что ты имеешь в виду. Нет, вряд ли он был пуст. Расщелина, где ты обнаружила мистера Колликута, — это на самом деле камера перед самой гробницей. Ее крышка, если хочешь. Святой Танкред все еще уютно лежит где-то внизу.

Так вот почему там не было костей! Я получила ответ на свой вопрос.

— Значит, вполне вероятно, что вы найдете семена и всякое такое?

— Я удивлюсь, если нет. Просто в любом расследовании приходится начинать снаружи и пробираться внутрь.

Я бы сама лучше не выразилась.

— И эти семена, — поинтересовалась я, — что вы с ними будете делать?

— Я буду за ними ухаживать. Помещу в теплое место и предоставлю им необходимое питание.

По страсти в его голосе я поняла, что для него семена — все равно что яды для меня.

— А потом? — спросила я.

— Они вполне могут прорасти, — ответил он. — Если нам чрезвычайно повезет, один из них зацветет.

— Даже пятьсот лет спустя?

— Семя — удивительный сосуд, — сказал он. — Настоящая машина времени. Каждое семя может принести прошлое живьем в настоящее. Подумай только!

— А потом? — продолжила расспрашивать я. — Когда они зацветут?

— Я их продам. Ты удивишься, сколько денег некоторые люди готовы отдать за то, чтобы быть единственным владельцем вымершего растения. — О, ну и научная слава, разумеется. Кто может жить без нее в наше время?

Я понятия не имела, о чем он говорит, но информация о растениях меня интриговала.

— Вы не могли бы подвезти меня в деревню? — внезапно спросила я. Было еще рано, и мой план начинал выкристаллизовываться.

— Твой отец разрешает тебе ездить с незнакомцами? — полюбопытствовал он, но в его глазах вспыхнул огонек.

— Он не будет возражать, раз вы друг викария, — сказала я. — Я могу положить «Глэдис» сзади, мистер Сауэрби?

— Адам, — поправил он. — Поскольку мы оба под чарами викария, я полагаю, совершенно нормально называть меня по имени.

Я забралась на пассажирское сиденье. Машина заскрежетала и завибрировала, когда Адам выжал сцепление и включил первую передачу, и мы тронулись.

— Ее зовут Нэнси, — сказал он, показывая на приборную панель, затем глянул на меня и добавил: — в честь поэмы Бернса.

— Боюсь, я не в курсе, — отозвалась я. — Это моя сестра Дафна — книжный червь.

— «Пускай с тобою мы бедны, но ты — мой клад бесценный!^[18]» — процитировал он. — Это из «Возвращения солдата».

— А! — сказала я.

Церковный двор, если на то пошло, зеленел более жизнерадостно, чем ранним утром. Синий «воксхолл» инспектора стоял на прежнем месте, как и фургон мистера Гаскинса.

— Я высажу тебя тут, — сказал Адам у покойницкой. — Мне надо кое-что обсудить с викарием.

Иносказательно это значило: «Я хочу поговорить с ним наедине», но он преподнес это так вежливо, что я вряд ли могла возразить.

Хотя я видела, что «Глэдис» понравилась ее первая поездка на «роллс-ройсе», я почувствовала, что она рада снова оказаться на твердой земле, уезжая, я помахала рукой.

Не успела я поставить ногу на порог церкви, как мне дорогу преградила огромная темная фигура.

— Постой-ка, — прорычал голос.

— О, доброе утро, сержант Вулмер, — сказала я. — Прекрасный день, не так ли? Хотя рано был дождь, сейчас распогодилось.

— Нет, мисс, — сказал он. — Вы не войдете. Здесь закрыто. Нельзя. Это место преступления.

— Я просто хотела помолиться, — сказала я, ссутулив плечи и приняв робкий вид в стиле Синтии Ричардсон, жены викария, а также добавив нотку плаксивости в голос. — Я ненадолго.

— Можете помолиться на церковном дворе, — ответил сержант. — У бога большие уши.

Я втянула воздух, как будто шокированная его богохульством.

На самом деле он подкинул мне идею.

— Ладно, сержант Вулмер, — сказала я. — Я помяну вас в своих молитвах.

Пусть призадумается, скотина! Пусть этот олух на досуге пораскинет мозгами, если они у него, конечно, есть!

Склеп Кассандры Коттлстоун напоминал массивный елизаветинский комод и выглядел так, будто его пытались утащить преступники, пойманные на месте преступления и бросившие добычу посреди церковного двора, где в течение столетий он превратился в камень.

Вокруг известняковой основы трава пустила длинные ростки — явный знак того, что эту часть церковного кладбища посещали редко.

Солнце скрылось за облаком, и я с дрожью подумала, что прямо под моими ногами проходит тайный туннель, по которому, как говорили, блуждает призрак Кассандры.

Pray for mye bodie to sleepe

And my soule to wake.

Когда я обошла склеп и приблизилась к его северной стороне, мое сердце подпрыгнуло.

Прилегающая могила просела, и земля теперь не полностью покрывала основание склепа Коттлстоун.

В точности как сказала Даффи!

В северо-западном углу к склепу прислонилась большая каменная плита, частично прикрытая обветшавшим брезентом, в котором образовались лужицы дождевой воды. Ткань удерживалась на своем месте обломками камня, и судя по наростам на ней, она здесь лежит уже какое-то время.

Либо мистер Гаскинс отвлекся от ремонта, либо он попросту ленив.

С того места, где я теперь стояла, на северном конце, громоздкий склеп блокировал вид на церковь, и наоборот. Как я уже сказала, никто никогда не приходит в эту часть церковного двора. С тем же успехом это могла быть другая планета.

Я опустилась на четвереньки и заглянула под брезент. Под ним зияла дыра. Вокруг нее на потревоженной земле в большом количестве виднелись отпечатки ног, часть из них размыл недавний дождь, некоторые оказались под защитой брезента и остались удивительно четкими. Их оставил не один человек.

Я убрала обломки камней и аккуратно оттащила брезент, стараясь, чтобы скопившаяся вода стекла с одного края на траву.

Теперь дыра полностью открылась передо мной. Снова встав на четвереньки, я всмотрелась внутрь. Ожидала ли я увидеть кости? Я не вполне уверена в этом, но под гробницей оказалось каменное помещение, большей частью скрытое темнотой.

О, мне бы фонарь! — подумала я.

Почему природа не снабдила нас фонарями во лбу, на манер светлячков, только с другой стороны туловища? И более мощными, разумеется: это был бы вопрос простой фосфоресцирующей химии.

Я выгнула шею, чтобы рассмотреть все получше, когда почва под моими руками подалась.

Я отчаянно пыталась удержаться за длинную траву, но стебли либо ломались, либо скользили между пальцами.

Какое-то время я пошатывалась на краю, размахивая руками и изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Но бесполезно. Мои туфли скользнули по влажной земле, и я грохнулась в могилу.

Примечания

17

Тапиока — крахмальная мука.

18

Стихотворение Р. Бернса цитируется в переводе С. Я. Маршака.