Былинки. Истории из жизни священника

Александр Балыбердин

135 историй из жизни священника, о том: Бывают ли чудеса?Где живет Бог? Какая вера настоящая? Зачем мы крестим детей и освящаем квартиры? Надо ли любить себя? Как понять, любит ли муж? Кого не надо выбирать в начальники? Зачем нужны старцы? Что смиряет сильнее всего? Надо ли бояться гаджетов? Когда знания не на пользу? Есть ли лекарство от страха? Как сохранить любовь? Можно ли сделать мир лучше? И о многом другом.

Часть 3. Рядом с владыкой

26. Кто не волнуется?

Сегодня день моей хиротонии, и уже совершается литургия, за которой я стану священником. Владыка Хрисанф служит, не спеша, внимательно прислушиваясь к каждому слову и звуку. «По старинному», как говорят отцы. И от того сердце еще больше трепещет, а вдруг я ошибусь и подведу, не оправдаю его доверия?

Хотя все, что мне нужно — произнести малюсенькую ектенью, начинающуюся словами «паки и паки». Всего три прошения, которые я много раз произносил. К тому же по «Служебнику», который держу в руке. Вот и вся задача. Неужели не справлюсь?

Выхожу на ектенью. Встаю перед Царскими вратами. Хор заканчивает очередное песнопение, и в огромном Успенском соборе, вмещающем до тысячи человек, воцаряется тишина. Я открываю «Служебник», возвышаю руку с орарем, читаю глазами «паки и паки», а вслух на весь собор громогласно возглашаю: «Миром Господу помолимся!»

Хор тут же подхватывает: «Господи, помилуй!». А у меня мурашки по телу, но не от пения хора, а от того, что ошибся. Надо же было так опростоволоситься! Вот, уж, поистине, «смотрит в книгу, а видит фигу»! Однако деваться некуда. Возглашаю до конца ектенью, захожу в алтарь и сразу к архиепископу Хрисанфу: «Владыка, простите!»

Владыка смотрит на меня с высоты своего богатырского роста большими, немного на выкате глазами и говорит:

— Не ошибается только тот, кто не волнуется, а не волнуется тот, кому все равно. Раз ты ошибся, значит, тебе не все равно, и это хорошо.

Владыка улыбается, а я стою и пытаюсь прийти в себя. Вот это поворот! Я шел за разносом, а он меня похвалил! Я ошеломленно протягиваю руки. Владыка благословляет, но руку целовать не дает — он этого не любил, а лишь касается моей головы, как бы дав легкий подзатыльник, и на этот раз абсолютно серьезно говорит:

— Запомни и в следующий раз не ошибайся!

Помню, владыка. Помню.

27. Девятый час

Как нельзя осудить первоклассника за то, что тот учится писать по прописям, так нельзя осудить молодого настоятеля за то, что он старается служить по уставу.

Приближался праздник Троицы, первый после моего назначения настоятелем Предтеченского храма. По уставу в этот день положен Девятый час, но в прежние годы его не читали, за литургией сразу следовала вечерня, во время которой по полу церкви разбрасывали скошенную траву. Правильно ли это? Между нами, священниками, вышли прения, и я решил спросить об этом владыку Хрисанфа.

Вхожу в кабинет.

— Служить или не служить? Как благословите?

Владыка смотрит на меня, а затем неожиданно спрашивает:

— А что об этом думают твои бабушки?

— Какие бабушки?

— Те, что стоят на службе.

Вот это поворот! Я думал, владыка спросит о священниках, а он о бабушках.

Тут надо сказать, что служба на Троицу длинная. Пожалуй, самая продолжительная во всем церковном году. За литургией всегда следует вечерня с чтением коленопреклоненных молитв, которые настолько многословны, что у священника не всегда хватает сил их красиво и торжественно прочитать. Добавьте к этому июнь, жаркий день и запах прелой травы, разбросанной по всему храму, и тогда вопрос станет более понятен.

Владыка Хрисанф какое-то время молчит, ждет ответа, а затем восклицает:

— Отец! У тебя бабушки на службе в обморок падают, а ты спрашиваешь, надо ли читать Девятый час?

Я ошарашенно мямлю:

— Только ради «сугубой молитвы»…

Но владыку уже не остановить.

— Так ты молиться хочешь? Тогда иди к отцу Иову в Трифонов монастырь. У него там, как раз, монахов не хватает.

Так я навсегда запомнил, что, хотя уставы и важны, но они пишутся для людей, а не наоборот.

28. Праздник или похороны?

— Сколько живу, а никак не могу привыкнуть, — вздыхает митрополит Хрисанф.

— К чему?

— Там, где я родился (Ровенская область Украины), всегда было принято в церковь одевать самую красивую одежду, а здесь, наоборот, старую и невзрачную. Как будто больше нечего надеть.

— Может из скромности?

— Да, причем тут скромность! — удивляется владыка. — Ведь в гости или в кино те же люди оденутся иначе. Так почему в храм надо одеваться хуже?

Владыка досадно машет рукой.

— Не знаю, как сейчас, — говорит он, — но в годы моей молодости церковь была не только местом для молитвы, но центром всей нашей жизни. Особенно в праздники, на которые съезжались со всей округи. Бывало, мама говорит сыну: «Обрати внимание на такую-то девушку. Посмотри, как она молится, как красиво и аккуратно одета, как скромно себя ведет, как учтиво разговаривает с родителями и подружками. Вот была бы хорошая жена!» А какие у храма бывали ярмарки, широкие и веселые!

Владыка замолкает, как будто его с головой накрыла волна воспоминаний. Какое-то время мы оба сидим и молчим, а я думаю: «Как, оказывается, легко определить, зачем люди ходят в церковь! Если она в радость — оденешься, как на праздник. Если в тягость, как на похороны. Может, потому многие так и одеваются, что для них знакомство с церковью началось с похорон? Да так на всю жизнь и осталось. И как счастливы те, для кого церковь стала праздником и не перестала им быть».

29. Спасение парня

Однажды, жарким летом 2010 года, митрополит Хрисанф приехал в епархиальное управление необычайно взволнованный. Пригласил меня в кабинет, жестом указал на стул — садись! — и рассказал примерно следующее:

— Представляешь! Подъезжаю к епархии, и вижу, как через весь Трифонов монастырь к Успенскому собору идет парень, — по украинской традиции, владыка часто называл молодых людей «парнями», — такой высокий и… в шортах! Я так за него испугался.

— Почему?

— Думаю, сейчас парень войдет в собор, бабушки сразу налетят на него и наговорят чего-нибудь. Ты ведь знаешь наших бабушек!

Владыка откинулся в кресле, достал платок, вытер пот со лба и продолжил свой рассказ.

— Я подобрал рясу и, как могу, побежал за ним. Вхожу в собор и точно — бабушки уже заметили парня и со всех сторон устремились к нему. Однако увидели меня и стушевались, подошли под благословение. Слава Богу! Успел!

Я сижу, внимательно слушаю и не могу поверить, что это мне рассказывает семидесятилетний старец, большая часть жизни которого прошла среди тех самых бабушек, от которых сегодня он бросился спасать незнакомого парня, и которых он любил всей душой, всем своим огромным сердцем.

— Благословил бабушек, подхожу к парню, — продолжает владыка. — И, знаешь, мы так хорошо с ним поговорили. Оказывается, он местный. Учится в институте. Хочет жениться и пришел узнать про венчание. Ну, я ему все и рассказал, а на прощание говорю — ты заходи, не стесняйся. Только на этот раз не в… трусах.

Помню, именно так он тогда и сказал. Просто и искренне.

— И что он ответил?

— Сказал, что придет, — также просто и бесхитростно ответил владыка и подитожил. — А вот, если бы я не успел, представляешь, что могло бы произойти?

Помню, тогда я живо представил себе картину, как в знойный июльский полдень пожилой, седой и грузный митрополит, подобрав подрясник, бежит в храм, чтобы спасти от любимых бабушек парня, одетого не по уставу. Многие ли смогли бы также поступить? А владыка Хрисанф смог. Поскольку знал, что «в церковь ходят за любовью». Поэтому даже правильные слова, но произнесенные с раздражением, без любви, могут ранить человека так глубоко, что он больше в храм никогда не придет. И за это однажды придется дать ответ.

30. Надо, ребята, надо!

Трифонов монастырь. Кабинет митрополита Хрисанфа. Владыка встречается с двумя молодыми бизнесменами, согласившимися помочь епархии в важном деле.

Владыка рассказывает о своей учебе в семинарии, службе в армии и первых шагах в Церкви, выпавших на годы хрущевских гонений. А два дюжих молодца, почти два метра ростом, лица кровь с молоком, смущенно сидят за столом и слушают его рассказ. Я чуть поодаль наблюдаю за разговором.

Наконец митрополит Хрисанф ставит точку:

— Может, вы хотите меня о чем-то спросить?

Молодцы переглядываются, и один из них, пригладив пятерней волосы, говорит:

— Скоро Великий пост, так?

Владыка кивает, а молодец, без капли смущения, вопрошает:

— А Вы будете поститься?

Ну, и ну! Спрашивать о таком старца, обремененного десятком недугов, не учтиво, даже неприлично. Я аккуратно пересаживаюсь на край стула, чтобы, если что, прийти на помощь.

Митрополит Хрисанф откидывается на спинку кресла, улыбается своей потрясающей улыбкой и по-отечески ласково говорит:

— Я свое уже отпостился. А вот вам, ребята, надо.

После чего еще раз обводит взглядом сидящих напротив него богатырей и ставит точку:

— Точно, надо!

31. Выборы в Думу

8 декабря 2003 года. Понедельник. Начало новой недели. Недавно в Епархиальное управление приехал владыка Хрисанф, и мы заметили, что он сильно расстроен. Обычно, войдя в кабинет, владыка сразу жал на кнопку звонка и приглашал посетителей, а сегодня — тишина. Сидит за закрытой дверью и никого не приглашает. Люди в приемной тоже притихли. Сидят и прикидывают, а надо ли идти на прием? Ведь, если у него плохое настроение, можно и по шапке получить.

Наконец звенит звонок. Это владыка вызывает секретаря, то есть меня. Выдыхаю, захожу и аккуратно прикрываю за собой дверь. Владыка показывает на стул — садись!

— Ты знаешь, что эти ребята не прошли?

Какие ребята? Куда не прошли? И, главное, почему я должен об этом знать? Мысли путаются, и я всячески стараюсь этого не показать, но старца не проведешь.

— Ты, вообще, следил за выборами? — спрашивает владыка и награждает меня настолько пронзительным взглядом, словно от моего ответа зависит судьба всей страны.

Так вот в чем дело! Вчера были выборы в Госдуму, и, видимо, уже объявили предварительные результаты, но я эту новость пропустил. Теперь надо догадаться, кто в Думу не прошел, но владыка «работает» на опережение.

— «Союз правых сил». Немцов, Кириенко, Чубайс, Хакамада, — он еще называет несколько имен. — Меньше процента не хватило.

Владыка хмурится так, словно не СПС, а он сам участвовал в выборах. Я давно не видел его таким расстроенным и поэтому не смог удержаться от вопроса, как теперь понимаю, весьма некорректного.

— И Вы за них голосовали?

Митрополит Хрисанф поднимает глаза и вонзается в меня взглядом. Прямо и бесстрашно. Как, должно быть, тореадор перед схваткой смотрит в глаза быку. По всему видно, что для него это нерядовой вопрос. Даже не вопрос, а убеждение.

— Нет, я голосовал за других, — отвечает владыка. — Только в Думе такие люди обязательно должны быть.

— Почему?

— Потому что в ней должны быть те, кто может встать и сказать: «Нет! Я думаю иначе!». А когда все «за»… — владыка машет рукой. — Это мы уже проходили, и сам знаешь, что получилось.

Я понимаю, что владыка говорит о советском прошлом, когда ему довелось многое пережить и претерпеть. Чего нам, молодым, почти не досталось, а кто-то и по сей день им очарован.

— Ну, как там, в приемной, много людей собралось? — спрашивает он. — Кого первым приглашать?

Лицо владыки постепенно светлеет, и я, взяв благословение, выхожу в приемную, обещая себе в следующий раз внимательнее присмотреться к тем людям, о которых сказал владыка и которые, как я теперь понимаю, нужны не только в Думе. Ведь, если их не будет, нам останется только лечь и умереть.

32. Что можно сделать с человеком?

Однажды мы с митрополитом Хрисанфом говорили о политике, и владыка спросил, знаю ли я, что многие православные бабушки голосуют за коммунистов? После чего помолчал и добавил:

— И это после всего, что они сделали с Церковью!

Я признался, что давно обратил на это внимание, но до сих пор не могу понять, почему так, и попросил его это объяснить. Владыка начал издалека.

— Помню, как несколько лет назад по телевизору показывали похороны Ким Ир Сена. Ты, наверное, их тоже видел?

Я отрицательно покачал головой.

— А я видел, — продолжил владыка. — Так вот показывают одну старушку. Одетую в лохмотья, маленькую, высохшую, беззубую, еле-еле душа в теле. Идет из какой-то далекой деревни в столицу, пешком и босиком, чтобы поклониться «великому вождю». При нем в Корее миллионы людей умерли от голода, а она идет ему поклониться!

Сказав это, владыка в сердцах откинулся на спинку кресла.

— А ты спрашиваешь, почему они голосуют за коммунистов? Да потому что в этом вся их жизнь, и ничего другого они не знают!

Владыка какое-то время помолчал, затем наклонился ко мне и говорит:

— Они не знают, а ты знаешь. Твоя жизнь сложилась иначе. Вот и объясни им, а лучше покажи. Только не осуждай. Потому что, сам видишь, как слаб человек, и что можно с ним сделать.

Конец ознакомительного фрагмента.