Пленники рубиновой реки

Александр Белов, 2020

Что мы знаем о закулисье телевизионных передач про экстрасенсов? Драмы, интриги, разоблачения, выдуманные и не всегда события. Вера и Марк неслучайно встретились спустя тринадцать лет на съемках. В их забытой истории тайн побольше, чем могут придумать создатели увеселительных шоу. Так ли интересно зрителям прошлое наших героев или кто-то решил свести счеты с ними? Чтобы узнать правду о своем настоящем и перестать видеть кошмары из прошлого Вере и Марку, а месте с ними и всей съемочной группе, придется столкнуться с древним проклятием и стать пленниками рубиновой реки.

1

— Опять уходишь? — Мать стояла в дверном проеме кухни, пока Вера, согнувшись в три погибели одной рукой натягивала туфли, а другой пыталась удержать слетающую с плеча сумку. — Сегодня же выходной, ты обещала съездить к Мишке в больницу. Да брось ты свою сумку, оденься нормально!

— Мам, у нас экстренная съемка. — Вера ненавидела оправдываться, но с матерью такое приходилось делать очень часто. — Не все актеры могут приехать в назначенные даты, кого-то доснимаем отдельно. Сегодня очень важный день, а наш режиссер не любит, когда опаздывают.

— Ты с ума сойдешь со своими колдунами! — Она подошла к Вере, но помогать не спешила, просто наблюдала как та справится. — Неужели нельзя было устроится в какую-нибудь кулинарную программу? Какого ляда тебя понесло в тот вертеп?

— В вертепе, как ты выразилась, мама, очень хорошо платят. А колдуны там ненастоящие и бояться их не стоит.

— Я и смотрю ты по ночам вскакиваешь после своих ненастоящих. — Мать все же поддержала ее под руку. — Таблетки хоть принимаешь?

— Спасибо, мама. — Вера распрямилась, сдула со лба челку. — Принимаю.

— Ладно уж, иди. На обратном пути купи хлеба и сок Мишке, я сама завтра отвезу. Тебе же некогда.

Мать развернулась, дав понять, что разговор окончен, а Вера с трудом удержалась от грубости. Она даже не знала вернется ли сегодня ночевать. Ее работа всегда непредсказуема. И мать понимала, что все именно так, но все равно стояла на своем.

— Нет мест! — водитель маршрутки, усталый дядька, махнул рукой и нажал кнопку на приборной панели.

Автоматическая дверь поползла в сторону, отсекая Веру от пассажиров, которым повезло подойти на минуту раньше. Люди отворачивались, стараясь не смотреть на нее, будто ощущали вину за то, что ей придется остаться здесь одной.

В груди переворачивалась ярость, невысказанная злоба не давала нормально дышать и Вера, испугавшись, что сейчас просто возьмет и задохнется, сделала несколько глубоких вдохов. Она не дышала, а пила прозрачный воздух жадными глотками.

Майский микс из воспоминаний о недавней зиме, замешанных на крылатых ожиданиях грядущего лета, пьянил, кружил голову. Буквально на миг Вера почувствовала себя счастливой, уносясь мыслями туда, где не было болезни брата, где мать встречала ее по утрам улыбкой, а не сочувствующей гримасой с оттенками вины и осуждения одновременно.

Она хорошая женщина — ее мама. Но даже самые хорошие люди порой забывают о том, кто они такие, столкнувшись с жизненными испытаниями. И хорошие не становятся плохими, они, по привычке, стараются соответствовать ожиданиям других. Если от них ждут озлобленности, они просто не могут поступить иначе. Не могут и все тут. Даже не помня своей сути такие люди не изменяют ей.

Вера не любила себя жалеть. Если начать, остановиться уже не получится. Она попробовала однажды и запомнила те ощущения: перед ней открылась зияющая пустотой пропасть, в которую Веру влекло необъяснимое чувство легкости и безмятежности. Пропасть ни в чем ее не обвиняла, она приглашала провалиться в нее, укутаться черной невесомой ватой, клочьями торчащей из разверстой пасти.

Вера уже почти решилась, когда на периферии зрения появилась мать. Домашний халат, в которые она никогда не позволяла себе облачаться, потому как считала подобные туалеты уделом опустившихся на дно домохозяек, болтался на ней застиранной тряпкой. Дешевый, расписанный некогда яркими алыми драконами, теперь он был застиран до такого состояния, что мифические твари стали похожими на серые шланги, сваленные на заброшенной стройке. У ее матери не было такого халата и не могло быть.

Вера завертела головой, она хотела увидеть брата. Он ведь должен быть здесь. Он не бросит мать. Обязательно выйдет из больницы и станет жить как прежде. Его болезнь — это ведь не навсегда. Но его нигде не было. Только полные тоски глаза смотрели на Веру.

Мать ее осуждала? Возможно. Дети рождаются, чтобы в будущем стать поддержкой и опорой для своих родителей. Опора не должна ломаться — только гнуться. Опора не жалуется, хотя и скрипит натужно. Вера не могла быть такой опорой, ведь она уже, кажется, сломалась.

Пропасть увеличивалась, урчала сытой кошкой, а рваные ватные комья уже лежали у самых Вериных ног.

Мать в застиранном халате развернулась и пошла прочь. Ее сгорбленная спина служила молчаливым укором. Нарисованный дракон шевельнулся. Шелестя выцветшей чешуей, обвил талию женщины, подмигнул загадочно и прикрыл, некогда янтарно-желтые, глаза.

Вера разозлилась. На мать, на брата и на чертова китайского дракона с его хитрым прищуром. Она разозлилась на себя, за то, что даже не смогла шагнуть в пропасть, где после короткого падения ее ждал бы покой. Неужели она не заслужила покоя?

Всего одна ошибка, допущенная в прошлом не могла потянуть за собой вереницу несчастий, которым и конца не видно.

Не могла, но тянет.

И теперь Вера едет в призрачном поезде, у которого нет остановок; призрачный проводник не принесет чай и не предложит свежее белье. В поезде нет машиниста и нет других пассажиров, кроме нее. По пролетающим полустанкам бродят призраки прошлого, тянут длинные руки к вагонам, тут же одергивая их.

Даже призраки боятся!

Так почему не может бояться Вера? Почему она должна быть сильной и терпеть?

Звук автомобильного клаксона толкнул Веру в грудь.

— Идиотка, куда выперлась?!

Вера не сразу поняла, что кричат на нее. Оказалось, что она вышла на середину дороги и просто стояла, не обращая внимания на проезжающие машины. Она не помнила, как оказалась здесь. Неужели настолько крепко задумалась, что не увидела какой опасности подвергла себя? И не себя одну. Из-за нее могли пострадать и другие люди: водители и их пассажиры.

— Извините, — пролепетала Вера, понимая — ее не услышат, но ничего другого в голову ей не пришло.

— Уйди ты уже с дороги, овца! — орал все тот же водитель. А Вера даже не нашла в себе решимости посмотреть в его сторону. — Жить надоело, так пойди с моста прыгни, нечего людей под статью подводить!

Машины, как дикие звери, собравшиеся возле добычи, рычали моторами, соглашаясь с тирадой мужчины. Вера и сама соглашалась, она бы сейчас точно так же била бы по рулю, кричала бы, высунувшись из открытого окна.

Вера закрыла уши руками и поспешила вернуться на остановку. Вокруг собрались люди. Они смотрели на Веру, кто с сочувствием, кто с осуждением, но никто не догадался предложить ей помощь. Просто стояли, глядя на чужое несчастье, наверняка, радуясь, что не оказались на ее месте.

Вера была готова исчезнуть, раствориться, лишь бы не ощущать на себе цепкие взгляды зевак, когда возле нее мягко притормозила машина. Вера испугалась, что тот, кто кричал на нее решил разобраться иначе. Но поняла, что не слышит криков и оскорблений. Машина показалась ей знакомой, хотя никто среди ее окружения на такой не ездил.

Склонившись к открытому окошку, чтобы рассмотреть лицо водителя, она едва не потеряла дар речи. Пальцы уже ощутили прохладу металла сияющей хромом ручки, но потянуть ее на себя, Вера никак не решалась. Когда же дверь поддалась, беззвучно открывшись, она вдруг поняла, что теперь не может заставить себя сделать даже шаг.

— Вам плохо? — Заботы в голосе говорившего было не больше, чем в автомобильном клаксоне. — Нужна помощь?

— Н-нет, — поперхнувшись словом, точно хлебными крошками, Вера кашлянула в кулак и все же юркнула в спасительное нутро машины.

Она еще не успела захлопнуть дверцу, когда водитель выжал педаль газа и Веру буквально вдавило в кожаную спинку сидения.

Ехали молча. Дорогая иномарка уверенным хищником неслась по шоссе, распугивая резвые машинки, которые послушно уступали дорогу, будто боялись проявить ответную дерзость. В салон не проникали звуки из внешнего мира, и Вера мечтала поскорее оказаться на работе, лишь бы нарушить проклятую тишину.

Ситуация казалась до невозможного абсурдной. Он что, следил за ней? Но зачем? У него была уйма возможностей поговорить, объясниться, но он четко дал понять, что их отношения не выходят за рамки рабочих. Будто ничего никогда не случалось и они друг другу чужие. Вера и сама старалась свести их общение на работе к минимуму, хотя один лишь факт его присутствия выводил ее из себя. Но приходилось терпеть и делать вид, что ее все устраивает.

Она не смела повернуть головы, отчетливо понимая, водитель не сделает ответного жеста, он просто забыл о своей пассажирке.

Что он вообще здесь делает? Не мог он оказаться возле ее дома. Не теперь уж точно.

А ведь она ждала его тогда. Верила, что стоит ему вернуться и все само собой наладится. Вместе они непременно бы справились. Только дни сменялись днями, пролетали недели и месяцы, а он так и не появился.

Вера не запомнила, когда перестала ждать. Кто-то свыше сжалился на ней, обрезал натянутую, ноющую при каждом новом прикосновении, нить. Она даже не слышала звука рвущейся нити, просто вдруг стало все равно.

«Ты до конца жизни решила по нему убиваться?», — как-то спросила мать. Вера хотела закричать, выплеснуть наружу скопившуюся тоску и… не смогла. Она прислушалась к себе и поняла — все закончилось. И это тоже было странно. Она не умерла, ее не раздавило горем. Вера оказалась жива и относительно цела.

Так куда все ушло?

Не мог такой груз просто раствориться. Не мог, но растворился же.

Вера принялась жить обычной жизнью. Ходила на работу, общалась с матерью, навещала в больнице брата.

Со стороны она наверняка казалась совсем обычной. На самом же деле она возвела внутри стену. Настоящие катакомбы. И они казались ей нерушимыми, ровно до того дня, когда вся ее заново отстроенная жизнь, рассыпалась, оказавшись не каменной крепостью, а пластиковым конструктором. Когда тот, кто предал ее, бросил, в момент наибольшей в нем необходимости, вернулся спустя почти тринадцать лет.

Их заново представили друг другу около года назад, как представляют совершенно посторонних людей. Он скользнул по Вере пустым взглядом и даже не улыбнулся. А ведь люди, которые давно не виделись, обязательно улыбаются при встрече, пусть даже их прошлое не вызывает такого желания. Это как маркер, как рефлекс в конце концов, его нельзя сдержать или как-то контролировать.

Вера пыталась сохранить спокойствие, хотя внутри у нее взорвался вулкан. Она не верила глазам, но поверила ощущениям. Да, Марк сильно изменился, стал старше, даже можно сказать — состарился. Седина в темно-русой шевелюре отнюдь не украшала и не придавала шарма.

Не может человека украсить боль.

И шрамы не могут.

Один тонкой ниточкой пролег от правого виска к скуле и был практически не различим, только Вера вдруг коснулась своего лица в том же самом месте, ощутив легкое покалывание под пальцами. Второй шрам, куда заметнее, рассекал покрытый сизой щетиной подбородок, прочерчивая неровную дорожку между коротких, жестких волосков.

Вера тогда смутилась, опасаясь, что слишком пристально рассматривает мужчину, и сделала вид, что сверяется с чем-то в планшете, который даже не включила. Мужчина вдруг поморщился, отступая на пару шагов. Неужели ему настолько неприятно ее видеть, что он вот так демонстративно решил это показать?

— Вера, ты с нами? — Голос заставил ее вздрогнуть. — Ты слышала, что я сказала? Передаю господина Воронова под твою ответственность, пожалуйста, введи его в курс дела.

Вера не хотела ответственности. Она вообще ничего не хотела. Разве что провалиться сквозь землю и отсидеться там пока снова не сможет нормально дышать.

Марина Комарова, один из продюсеров шоу, смотрела на нее поверх очков. Вера знала — дурной знак, когда «железная Мэри», как называли ее за глаза сотрудники, вот так смотрит. Но тогда ей не было страшно. Она испытала куда больший ужас, который вулканическим пеплом накрыл все прочее.

— Да, Марина Сергеевна, я поняла. Все сделаю.

— Хорошо.

Женщина прошла мимо, обдав Веру облаком терпкого парфюма и бросила на ходу:

— Как освободишься, зайди ко мне.

…Проклятая дверь никак не поддавалась. Вера дергала ручку, чувствуя, как внутри нарастает раздражение и стыд.

С ней творилось явно неладное. Чего, спрашивается, разнервничалась? Заело замок, бывает. Нужно просто попросить о помощи.

Но как просить? Когда-то Вера нуждалась в нем, даже в простом его присутствии. Он отказал. Не захотел или не смог.

Да разве это важно, когда она погибала без него, пропадала?!

Конечно, глупо сравнивать произошедшее тогда и заклинивший теперь замок, но она зачем-то сравнивала и накручивала себя.

И когда она уже отчаялась, он вдруг наклонился вперед и небрежно потянул хромированный рычажок двумя пальцами.

Дверь бесшумно открылась.

Сердце Веры пропустило удар. Он был настолько близко, что она почувствовала едва уловимый аромат лосьона после бритья. Она вспомнила запах. Точно такой же лосьон она подарила ему на день рождения тринадцать лет назад. Глаза немедленно защипало, щеки ее вспыхнули, и Вера, пробормотав слова благодарности, пулей вылетела из машины.