Ева-пенетратор, или Оживители и умертвители

Александр Бренер, 2020

Новая книга художника и писателя, легендарного нарушителя спокойствия, пугала обывателей всей Европы и последнего странствующего философа современности Александра Бренера в доступной форме рассказывает о тайном смысле и прикладном значении искусства.

Оглавление

Давняя лекция в академии Брера

Увы, у меня никогда не было хорошего учителя — ни в детстве, ни позже.

Своих школьных учителей я смертельно боялся и ненавидел.

Мария Порфирьевна, моя первая училка, сказала маме:

— Что бы вы ни делали, из него всё равно выйдет подонок.

Учительница истории усмехалась:

— Ты думаешь, ты умный? Ты всего лишь хитрый.

А учительница математики приговорила:

— Ты бездарен, и это непоправимо.

Разумеется, такие суждения не оживляют щенка в школьной форме, а умерщвляют его дух и тело.

Учителя — они почти всегда на мелких побегушках у победителей и приобретателей.

А я, щенок, взыскую великого оживления — пусть оно даже кончится несомненным крушением.

Учителя в большинстве своём — офисные умертвители.

Само пребывание в школьных стенах умерщвляет — как в ведомствах, аэропортах и тюрьмах.

Прав был Аристотель, выгуливавший своих перипатетиков в садах Ликея.

Небо — лучший учитель.

Я это понял давным-давно — в миланской Академии изящных искусств Брера, где читал лекцию о Филонове.

Меня пригласил туда куратор с красивым именем и лицом тоскующего коршуна — Джачинто Ди Пьетрантонио.

Джачинто бывал в Москве и интересовался творчеством русского гения — Павла Николаевича Филонова.

Филонов знал, что всякий человек состоит из множества разноцветных атомов, льдинок, ризом, корпускул, хромосом, газообразных элементов, плазмид и кристалликов.

Человек Филонова весь в развалах и трещинах — и норовит раствориться в хаосмосе.

Но одновременно он твёрд как скала — как тайные письмена, в скале вырезанные.

Главную живописную идею Филонова можно выразить следующей двуединой формулой: распыление тварей во вселенской трухе — и собирание их в твердокаменную материю бытия-сопротивления.

Об этом я и говорил на той лекции: о людях-осколках и существах-валунах.

А потом вдруг почувствовал, что задыхаюсь в стенах Академии.

Не моё это дело — лекции…

Я замолк и позвал слушателей на улицу.

Там было синее-пресинее небо, а прямо напротив каменного здания Академии стоял банк с застеклёнными окнами.

В этих окнах отражались все мы: я, мои слушатели, архитектурные строения, светозарное небо, солнечное сияние…

Я вытащил из кармана штанов заранее припасённый булыжник.

И — бух! — швырнул его в банковское окошечко.

От удара стекло не разбилось, но покрылось трещинами.

Чем-то оно напоминало теперь картины Филонова.

Я посмотрел на своих слушателей:

— Каждая лекция должна кончаться именно так!

И почувствовал в животе огромное оживление.

Это было хулиганство, конечно же, — зачаточное, ребяческое.

Ну и что?

А банки, обкрадывающие людей, — разве не хулиганство?

Ещё какое хулиганство — злостное, мерзопакостное!

А вся нынешняя мировая экономика, убивающая жизнь на планете Земля?

Ужасающее хулиганство — глобальное, непереносимое.

Экономика есть главный умертвитель сейчас — самый предприимчивый.

К счастью, никто из банка тогда не выскочил, в полицию не пожаловался.

А Джачинто Ди Пьетрантонио на меня слегка за эту выходку обиделся.

И тоже был рад, что не появилась полиция.

Ну а оживился ли он в тот момент — об этом его надо спросить.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я