Орфей! Орфей!

Александр Бренер, 2022

В новой книге знаменитый художник и писатель, главный номад эпохи Александр Бренер продолжает свой великий поход против современной цивилизации и на собственном примере показывает, как и куда можно совершить от нее побег. Книга рекомендована студентам гуманитарных вузов, менеджерам среднего звена, дезертирам из туменов Чингизхана, голубям Ватикана и активистам арт-пролетариата. Но на самом деле эта книжка – вопль беспомощности и отчаянное хватание за соломинку поэзии. Содержит нецензурную брань.

Про то, как я читал и перечитывал «Кошкин дом»

1

Одним из самых больших потрясений в моей жизни был «Кошкин дом» Маршака.

В детстве эта вещь снесла мне голову.

И недавно, когда я её перечитывал, опять снесла.

Я снова пережил сильнейшее ощущение крушения, несчастья, жалости и опустошения.

О этот подлый, уютный, бездушный, отвратительный кошкин дом — и его неминуемое сожжение!

Это как греческая трагедия.

Только она у Маршака не героическая.

И с фарсовым счастливым окончанием.

Теперь я знаю, почему ненавижу все человеческие жилища, квартиры, хаты, морги, хоромы, трупарни, хрущёвки, казематы, покои, камеры: из-за Маршака.

Он привил мне эту тошноту, это отвращение.

И я говорю ему — патентованному советскому писателю:

— Obrigado, Самуил Яковлевич! Вы для меня всё равно что пророк Захария!

2

Я помню, как к моим родителям приходили их друзья-знакомые.

Я помню этих кур и петухов, этих кабанов и свиней, этих козлов и коз.

Они все были точно такие, как у Маршака: толстомясые, закоснелые, загребущие, заледенелые, неспособные увидеть ничего, кроме своих горшков и корыт.

А мои родители?

Маршаковские кошка и кот.

И всё почему?

А потому, что у них был дом!

Нельзя, нельзя иметь дом!

Даже если это избушка Хайдеггера!

Даже если это сруб Тарковского!

Даже если это пещера Делёза-философа!

Даже если ты пускаешь туда бездомных котят!

3

А моя мама, кстати, пускала котят, а не гнала их.

Моя мама была добрая.

Но дом (вернее квартира), к которому она прилепилась душой, губил её.

Зачем прилепляться душой к стенам, полу и потолку?

Незачем.

НЕ-ЗА-ЧЕМ!

4

Вот оно:

Бим-бом! Тили-бом!

На дворе — высокий дом,

Ставенки резные,

Окна расписные.

А на лестнице ковёр —

Шитый золотом узор.

По узорному ковру

Сходит кошка поутру…

У неё, у кошки,

На ногах сапожки,

А в ушах серёжки.

На сапожках —

Лак, лак.

А серёжки —

Бряк-бряк.

По своему экзистенциальному ужасу эти стихи не уступают Иннокентию Анненскому.

Здесь из псевдофольклорного лада высовывается и кажет свою насурьмлённую рожу ад: самая главная мифическая гадина: цивилизация.

Тут всё звенит, трясётся и пляшет на манер вавилонской блудницы или Саломеи с головой Иоанна Крестителя.

Платье новое на ней,

Стоит тысячу рублей.

Да полтысячи тесьма,

Золотая бахрома.

Вот этой самой тесьмой с золотой бахромой можно удавиться, даже не дочитав кошачью, рассказанную в стихах, детскую историю.

5

Человеческий дом всегда сводится к следующему:

Мне коза сейчас сказала,

Что у нас тут места мало.

Так всё было, будет и есть, Самуил Яковлевич.

Пока стоят на земле дома, будут стыд и кутерьма.

Пока есть квартирный вопрос, будут боль и понос.

Будут одни Мармеладовы, Михалковы и Кончаловские.

Будут одни собачьи конурки да дачки на Рублёвском шоссе.

Будут города Глуповы.

Будут Собакевичи и Коробочки.

Будут Свидригайловы.

Но Свидригайлов-то понял под конец: истинный дом — банька с паутиной и тараканами.

А когда поймут нынешние?

Никогда.

Всяк, у кого есть жилплощадь в бараке или в сталинке, похоронил себя там заживо.

Прав Батай: могила — прототип всякого обиталища.

6

Сколько раз в детстве я мечтал убежать из дома родителей?

Сто, сто и ещё сто раз!

Но никогда не думал убегать в какой-то другой дом.

Всегда хотел убежать только в цирк.

Потому что цирк — не дом.

Потому что цирк — антидом.

Вагончики.

Брезент.

Тряпки какие-то.

Кочевники.

Лошади.

Ослики.

Нищие пожитки.

Полуголые девушки.

Шпагоглотатели.

Канатоходцы, жонглёры, клоуны.

А укротителей я не любил и всегда ждал, когда на них прыгнет тигр.

И сожрёт.

7

Я жил с разными людьми и в разных домах, но в любом из них запрещалось летать не только летучим мышам, но и бабочкам.

Да они бы и не захотели там летать!

Только один дом был наполнен мотыльками, комарами и капустницами.

Но это был не дом, а сквот: Кан-Кун.

А в домах — ни-ни.

Какие-то взрослые грозные пацаны и накрашенные хамские дамочки ловят всех бабочек и на иглы насаживают.

И под стекло помещают для эстетического благообразия.

И на стены дома вывешивают.

8

И вот снова Маршак:

Мой дом для вас всегда открыт!

Здесь у меня столовая.

Вся мебель в ней дубовая.

Вот это стул —

На нём сидят.

Вот это стол —

За ним едят.

Какая цивилизованность!

Какое сучество!

Не хочу ваших стульев и столов.

Не хочу вашей дубовой мебели.

Не хочу у вас гостить, милые хозяева!

Уж лучше я буду стыть на улице!

Однажды я решил провести ночь под проливным дождём и посмотреть, что со мной сделается.

Простудился, слабак.

У-у!

Трудно без крыши и стен.

Но бушмены ведь обходились без них.

И без всяких стульев и столов жили эскимосы Гренландии.

Без комодов и шкафчиков.

Не все двуногие мебелью обзаводятся.

Поэтому верно говорит Коза, хотя и по-козлиному:

Сказать по правде, мы с козлом

Есть не привыкли за столом.

Мы любим на свободе

Обедать в огороде.

Это можно сказать и про нас с Барбарой.

9

Однажды я жил на острове.

Этот остров известен тем, что на нём родился Наполеон Бонапарт.

Да, Корсика.

Мы с Барбарой полгода там провели, в странном городке под названием Сартен.

Мы туда поехали по совету Жюльена Купа.

Он — один из самых свободных людей на земле.

И он сказал нам, что на Корсике хорошо.

И правда: там ты чувствуешь, что когда-то — ещё вчера! — существовал древний мир, древние боги и существа: титаны, Зевс, Гера, Аполлон, Дионис, Афродита, Геракл, Абарис, Орфей…

Так вот: на Корсике жил в то время некто по имени Орфил.

Про него ходили всякие россказни.

Говорили, что он — псих.

Или что он — колдун.

Или что он — шаман.

Словом, всякое судачили.

Этот человек был крайне нелюдим.

И к тому же немой.

Он занимался тем, что убирал с дорог трупики зверей.

На Корсике, как и везде, туристы-автомобилисты нещадно давят мелких животных, перебегающих асфальтовые пути.

Зайцев давят.

Тушканчиков.

Змеек.

Ежей.

И даже птиц.

Орфил подбирал их тела и хоронил.

Ему за это даже платили жалованье.

Чтобы он не умирал с голода.

Несколько раз я встречал Орфила в Сартене на улице.

Он был очень красив.

Кудрявый, широкоплечий, с львиной головой.

А одет в старое пальто с дырками.

И это странное имя: Орфил.

Почти как Орфей.

Но Орфей, как известно, пел, а Орфил, как я уже сказал, молчал.

Зато он, как и Орфей, не любил общество людей.

Предпочитал деревья, камни, зверей и птиц (даже если они — мёртвые).

А жил он в старом грузовике, на котором передвигался по острову, собирая звериные трупики.

Потом он их где-то закапывал.

И поговаривали, что Орфил делал с ними что-то ещё: тайное, странное.

Какие-то ритуалы совершал.

Но про это я уже ничего не могу сказать.

10

Почему я вспомнил его?

Думаю, он был из какой-то древней маргинальной традиции…

Из какой именно?

Затрудняюсь сказать.

Из какой-то мистической…

Возможно, из орфической?

В любом случае: ему не нужны были дома и всё, что к ним прилагается.

Орфил был сыном неба, моря и земли.

А я — их пасынком?

Не хочу быть просто сыном своих родителей!