Коммунальная квартира. Новеллы коммунального быта

Александр Брыксенков

Данный сборник исторических новелл показывает жизнь, взаимодействие жильцов, различные жизненные коллизии, увиденные ребёнком, который в 30-40-х годах жил в большой коммунальной квартире, образованной в роскошном здании, построенном до революции в Санкт-Петербурге эмиром бухарским. Коммуналки решали жилищную проблему: народ массово переселялся из углов, подвалов, бараков в более комфортабельное жильё.

СТАРОЕ ФОТО

Фрагмент решётки

До шести лет Лёшка ходил в баню, что на Карповке, с мамой, а как стукнуло мальчику шесть, папа стал брать его мыться с собой. Карповские бани состояли из двух корпусов в два этажа. В одном корпусе были мужские отделения, в другом — женские. В каждом отделении имелся обширный гардероб с широкими стеллажами.

Одним из важных банных принадлежностей была простыня. Но ею не вытирались. В неё заворачивали пальто, одежду и обувь. Этот большой узел сдавался на время помывки гардеробщику.

До появления персональных шкафчиков таким способом уберегали одежду от воровства. В то скудное время воровали всё, даже чулки, а уж о штанах, пальто и говорить нечего.

Вот и у Лешки каким-то образом вытащили из банного узла пальто. Пальто было новое, только что купленное для школы, в которую Лёшка должен был пойти этой осенью.

Папа с расстройства из-за пропажи пальто прошелся в фойе бани к пивному киоску и заказал «большую тёплого». Продавщица ручным насосиком подкачала воздух в бочку, открыла кран и потекло в гранённую кружку настоящее пиво. Заполнив кружку неполностью, продавщица долила её нагретым пивом из ковшика (был такой сервис).

Дома папе досталось. Мама его отругала и за пиво, и за пальто. Однако. ругайся — не ругайся, а пальто нужно было вновь покупать. Нужно-то нужно, да где ты его купишь? В то трудное время с детской одеждой были проблемы. Да и не только с детской, но и со взрослой. Да и не только с одеждой.

Стало известно, что в Двухэтажку на Большом завезли детские пальто. Сразу же люди стали записываться в очередь. Записалась и мама. Потом папа ходил несколько раз отмечаться. Отмечание — это очень важная операция. Если не отметишься. то тебя вычеркнут из списка очередности.

Пальто всё-таки купили. Это было могучее сооружение из толстого сукна и нескольких слоёв ваты, украшенное воротником из жесткого. серого искусственного меха. А ещё мама купила большой коричневый портфель, букварь, пенал и тетради в клеточку и в косую линейку. Лёшка без конца перебирал эти интересные вещи и не мог дождаться своего первого похода в школу.

Однажды его облачили в это зимнее пальто, надели на голову большую ушанку, дали в руки портфель и, поставив в профиль перед натянутой простынёй, стали фотографировать. Фотографировал попа. Он велел сыну сделать шаг вперед (якобы идёт в школу) и застыть.

Фотоаппарат был замечательный. Он представлял собой маленькую камеру-обскуру, выполненную то ли из фанеры, то ли из картона, которая была оклеена зелёным дерматином. Впереди была линза, сзади — матовое стекло размером с игральную карту, на которое проектировалась перевернутая картинка. После выбора объекта съёмки в аппарат вставлялась кассета со стеклянной фотопластинкой и делался снимок.

Наконец наступил желанный день: мама повела его в школу. Лёшке понравилось ходить в школу, где седая и ласковая Клавдия Петровна неспешно обучала детей грамоте. Сначала первоклассники писали палочки, потом крючочки, затем элементы букв и наконец — сами буквы. К новому году они ухе могли написать: «Мама мыла раму». А еще научились считать до ста и производить арифметические действия с помощью цветных палочек.

Про маму могли написать все кроме Петьки Игрунова, сына дворника из дома 44в. Грамота давалась ему с большим трудом. Дети его дразнили: «Петрушка-Игрушка, в голове хлопушка!»

А потом все стали октябрятами. По октябрятским правилам октябрёнок должен не дразниться, а помогать товарищу. Вот все и начали помогать Петьке, да так хорошо, что и он к концу года смог написать про маму и раму.

Лёшка Барсуков по жизни заметил, что тупакам везёт. Вот и Петрунову повезло выжить в блокаду (его папа развозил на своей двуколке хлеб по булочным), а круглой отличнице Зое Сахарновой не повезло. В блокаду, вообще-то, мало кому везло. Из всего Лёшкиного класса после разграма немцев под Ленинградом в наличии осталось четыре человека. Не все погибли, конечно, многие эвакуировались, но почему-то. за исключением двух мальчиков, они не вернулись в Ленинград. Наверное, не к кому было возвращаться.

И Лёшке, хотя он и не был тупаком, повезло тоже. Перед самой войной они с мамой уехали на лето в деревню. Вот и повезло не попасть в жуткий ленинградский миллион. Нынешнему люду невозможно представить эту адскую картину. Каждый день в среднем гибли по две тысячи человек. Таких жертв не было даже на самых кровопролитных участках фронта.

Сейчас мягкотелые люди сомневаются: стоил ли Ленинград таких жертв, не лучше ли было сдать его немцам? Это вопрос типа: защищать ли дочь от нападения насильника или пусть уж он ею попользуется. Для ленинградцев такого вопроса не существовало.

Прошли годы. В память о довоенном детстве уцелел у Барсукова снимок, сделанный его папой с помощью примитивного аппарат. На сильно пожелтевшей, а местами и коричневой, карточке делает шаг малютка в тяжёлом пальто до пят (пальто покупалось «на вырост»). В руках к него большой портфель до пола. Наивное личико чуть видно из-под нахлобученной на голову ушанке.

Каждый раз при разглядывании этого снимка у Барсукова сжималось сердце и хотелось заплакать. Ему было до боли жаль этого малыша, который сделал первый шаг в жизнь, совершенно не предполагая, что это будет не жизнь, а сплошная полоса препятствий с шумовыми и дымовыми эффектами.

Пролетела жизнь и слава Богу!

Все изведал, всё, что только мог.

До всего коснулся понемногу,

Только вот не угодил в острог.

Голубых зачёков не изведал,

Ну и олигархом тоже не был.

А судьба меня нисколько не жалела.

Погибал в воде горел в огне.

Умудрился выжить. Это дело!

Жить же лучше, чем лежать в земле.

Видно мама за меня молилась.

Или всё само собой случилось.

И до генерала не добрался.

Президентом быть — не мой удел.

Видимо не очень-то старался,

А, скорее, просто не хотел.

Хорошо бы жизнь прожить по новой,

Избежав рутины бестолковой.