Коды жертв и убийц

Александр Бубенников, 2023

Странный случай произошел с пожилой супружеской парой. Семидесятилетняя женщина приобрела у создателя концепции волнового генома Петра Караева звуковую матрицу и стала ее слушать. Эффект превзошел все ожидания: у нее прекратились приступы сердцебиения, к тому же восстановилось либидо. Ее супруг немедленно заказал соответствующую его биоматериалу матрицу. Но спустя некоторое время после начала «терапии» старик умирает при странных обстоятельствах. Родственник умершего доцент Владислав Антонович обнаружил на руках старика специфические «знаки смерти». И начинает понимать, что смерть старика не была случайной, а тесно связана с исследованиями Караева в области биофизики…

Глава 5

Только после проявленного биоэффекта погибели, на примере общего с Владиком и Олегом их знакомца и институтского любимца Демарина, Иван Николаевич заставил себя вспомнить о трагическом и отчасти трагикомическом случае в Махачкале с их проректором. Ведь тогда они с Владиком были повязаны «словом чести», данным профессору Дмитрию Александровичу: «Будем молчать, как могила. Никогда и никому». И держали слово: Владик до гробовой доски, а Иван Николаевич, не говоря об этом «никогда и никому», из чисто научно-экспериментального интереса к биоэффекту погибели, сопряженному с геномом человека, хиромантии и дактилоскопии ДНК стал собирать соответствующие разнородные факты и случаи, как говорится, валяющиеся под ногами независимого исследователя на поприще жизни, природы и технологий.

Уж кто-кто, а Иван Николаевич с младых ногтей исследователя знал, как никто другой, что в науке, технологиях — бери шире, в творчестве! — независимость ценится больше всего, ее так легко потерять и никогда не обрести потом, купившись на мелкие и крупные подачки и искушения, чреватые неприятностями и жестокими падениями на каждом шагу. Он часто прямо и честно беседовал с собой «тет-а-тет, лицом к лицу с совестью», спрашивая жестко и нелицеприятно: «Признайся, как на духу, есть у тебя суетные амбиционные устремления ускорить события, свершения, чтобы побыстрей добиться результатов признания твоих трудов — подвинуться, пробиться, прорваться в первые ряды корифеев своего научно-прикладного дела?» И всегда также честно, как на духу, отвечал себе глубокомысленным или наивным потоком сознания, когда мысль изреченная не является досужей ложью: «Да, хотелось бы, если продвижение, рывок, прорыв не был бы связан с потерей полной или хотя бы частичной независимости исследователя на научно-технологическом поприще. Не хотелось и не хочется укорять себя тем, что за потерей независимости, последует прогиб, желание заглядывать в глазки сильных научного мира сего, жалко прося у них черт знает чего, лишь бы далее как-то солидно существовать за какие-то лакомые коврижки, а не жить полнокровной аскетической исследовательской жизнью, не размениваясь на суету и прозябание с высокими словами о служении «общему делу» и выполнения, незнамо зачем, нечеткого общего и «личного дела жизни».

А ведь «личное дело жизни» Ивана Николаевича в какой-то момент жизни совпало с «биоэффектом погибели» студента-старшекурсника, которого Иван Николаевич собирался взять дипломником на свою открываемую новую кафедру приказом ректора. Все тогда как-то совпало и стряслось почти в один момент, хотя если вглядеться в происшедшее тогда пристальней и жестче, конечно же, было растянуто во времени и пространстве. И одна стадия растянутого момента так или иначе была связана и именем «Камиль», его двоякой расшифровкой. Ведь Камиль Магомедович, только услышав получасовой доклад Ивана Николаевича, с ходу сказал:

— Это докторская, в чистом виде. Поверь мне на слово, ты уже сейчас доктор, хоть и не остепененный, считай, членкор… Ведь имя мое обязывает говорить без околичностей и весомо, Камиль по-арабски означает «лучший, совершенный во всех отношениях». Да и по латинским правилам переводится не слабо, как молодой человек, посвященный служению богам…

Иван Николаевич стыдливо пожал плечами и спросил, переглянувшись с Владиком и Дмитрием Александровичем:

— Спасибо за комплимент, и что из всего выше сказанного следует, профессор?

— А то, что мы решением оргкомитета конференции, присвоим тебе престижный статус первого докладчика лучшего доклада…

— А вот этого не надо делать, — расхохотался Иван Николаевич, — на этот раз поверьте на слово. На своей шкуре испытал не белую зависть своих коллег по кафедре, когда мне дважды подряд вручали значок «победителя социалистического соревнования» за внедрение программных и измерительных комплексов в разные союзные предприятия…

— А чего здесь плохого: внедрил — получи награду… — удивился Камиль Магомедович.

— От третьего знака «победителя» отказался, потому что коллеги намекнули, что после третьего знака полагается государственная награда, медаль или орден…

— Раз заслужил, то радуйся награде, вот и мы наградим титулом первого докладчика, — Камиль Магомедович всплеснул руками, — ведь это же поможет продвижению защиты твоей докторской… И первым оппонентом твоей работы, конечно, должен быть мой друг Камиль, Камиль Ахметович, первый из первых в твоей области…

— Против первого оппонента ничего не имею против, но титул первого докладчика конференции ни к чему, — твердо произнес Иван Николаевич, — это только отвлечет на суету по стезе независимого исследователя жизни.

— Как знаешь, Иван, с твоей колокольни, возможно, видней, чем мне кажется, — с грустной улыбкой сказал Камиль. — Не исключено, что у тебя трезвый и правильный взгляд на суетную научную жизнь с ее соблазнами наград и званий, премий и орденов…

И Камиль с ходу почему-то перешел на рассказ о своем детстве, в котором он в силу внешних и семейных обстоятельств поздно пошел в школу, влюбился в математику, вообще, и особенно в раздел «вычислительной математики». С золотой медалью в двадцать лет, а не в семнадцать, как все абитуриенты, поступил в их вуз, стал там учеником и дипломником-аспирантом Олега Михайловича, помня всё время, что на три года отстает от талантливых «секущих» студентов…

— Стал доктором наук в тридцать пять лет, а мог бы стать в тридцать один, тридцать два… — Камиль поморщился и грустно выдохнул. — С возрастом прыть прибывает, а творческие силы убывают. — А мой знаменитый друг-татарин Камиль, сын Ахмета, уже в тридцать один год стал доктором наук, чтобы в сорок стать членкором, и скоро станет академиком… Не спешить надо, а не задерживаться в развитии, не сбиваться на разных барьерах жизни и судьбы… Вот, я о чем, коллеги… Ведь академическое звание всегда и сейчас, тем более, это как охранная грамота для исследователя… — Он зябко поежился. — Да, настоящая действенная охранная грамота, без разницы, для независимого исследователя или для зависимого исследователя на государевой или еще какой-либо службе…

Камиль Магомедович во время своих командировок в Москву всегда созванивался со своими друзьями-коллегами, Владиком и Иваном, и Иван всегда с превеликим удовольствием возил дружную компанию на своей машине на речку или в лес на шашлыки. Только ко времени защиты докторской диссертации Иваном Николаевичем, они с Владиком узнали, что их друг развелся с женой, освободил ректорское место и переходит в дагестанский академический институт проблем геотермии.

— С чего бы такие кардинальные изменения, — спросил Иван Владика, — ведь его ректорство казалось мне пожизненным.

— Шерше ля фам, — туманно намекнул сначала Владик, — влюбился ректор.

— Ну, и что, мало ли влюбленных ректоров…

— Не скажи, Иван, может быть, влюбленность ректору простили бы, но руководителю Дагестанского научного центра союзной академии, депутату Махачкалинского горсовета и депутату Верховного Совета РСФСР развод с женой влюбленного ректора там не прощают… Символ горных народов должен быть незапятнанным… Помнишь наш разговор о символах аварце Расуле и даргинце Камиле?..

— Помню…

— Человек, держащий синицу в руках, тем более, с видами, на журавля в небе, всегда под наблюдением завистливых коллег, приятелей и неприятелей… Развод шумный, сын брошенный, что на руках матери остался… И молодой, да шустрый, из ранних, проректор Али постарался…

— Тот, с которым мы в футбол играли на спортивной базе Политеха?..

— Да, тот самый… Первым бочку на Камиля накатил — по моральным принципам горца-ректора и морально разложившегося коммуниста, не могущего быть примером в быту и науке для юного поколения студентов и аспирантов… А Камиль только книгу накатал со своим бывшим дипломником, нынешним профессором Сашей, Александром Сергеевичем, будущим членкором и академиком, «Сеточно-характеристические методы»… Издание в «Науке» стильно задержалось из-за развода… Но скоро книга увидит свет, как только здоровье Камиля восстановится… Видишь, влюбленность в новую пассию, походы налево, развод, брошенные дети чреваты расстройством здоровья у самых достойных и творческих людей… Зато, Иван, представляешь, как возрадуются его конкуренты на выборах в Академию наук, на вакансию не будет претендовать самый достойный кандидат Камиль, выбывший из-за неосторожной влюбленности… Но новой актуальной книгой Камиль своего дипломника на академическую орбиту запустит, в членкоры и академики вместо себя грешного и незадачливого горца… А хитрожопый Али стервецом и предателем оказался… Пил много с нами и хорошо закусывал, а в футбол играл плохо, зато хоть помог нам с тобой Дмитрия Александровича спасти от старухи с косой — вызовом скорой… Вот и не знаешь на примере ректора Камиля и проректора Али, где найдешь, где потеряешь… Чудна жизнь и судьба человеческая… Удивляться ей и ее хитросплетениям не могу не удивляться и поражаться, как от ударов молний и громов… Камиль, Али, их проректор, наш проректор, их ректор, наш ректор в наше бурное опасное для всех безмятежно и мятежно живущих время…

Откуда было знать Камилю Магомедовичу, что его друг, только что избранный академиком Камиль Ахметович станет первым оппонентом на защите докторской диссертации Ивана Николаевича. Конечно, Камиль Магомедович пришлет свой положительный отзыв на работу его более молодого друга-коллеги, доклад которого на всесоюзной конференции он высоко оценил когда-то в Махачкале. Только, взглянув на отзыв Камиля, «совершенного и лучшего», Иван с какой-то затаенной печалью вспомнит впечатавшие в память слова горца-ректора о развилке судьбы, вынужденном промедлении темпа свершений, когда до конца не ясно, успеваешь ли ты, или задерживаешься вскочить на ступеньку уходящего, быстро несущегося в неизвестность времени поезда судьбы независимого исследователя…

Ах, это вечное соревнование студентов, аспирантов, кандидатов и докторов в науке, как ученых лошадок в забеге на сколько-то кругов ипподрома славы, забвения, а то и бесславия с поруганием научной и околонаучной общественностью. Ведь лавры «бессмертных» членов большой Академии Наук (АН), членкоров и аков достаются только избранным из избранных, любимчиков академической фортуны. Ах, недоговоренность и затаенная грусть не успевших, «засидевшихся в девках», опоздавших со стартом, спуртом по дистанции, с неудачным финишным ускорением в гонке за признание научных заслуг, в борьбе за вкусные академические коврижки…

Иван Николаевич еще на той памятной всесоюзной конференции в Махачкале отметил, переглянувшись многозначительно со Спориком, что их общий друг, Камиль Магомедович, отдающий пальму первенства в полупроводниковой электронике Камилю Ахметовичу, ставшего членкором в 1972-м, как-то без должного пиетета отзывается о своем однокашнике Юрии Васильевиче, ставшим членкором в 1979-м. Нынешний шеф Владика, заведующий кафедрой полупроводниковой электроники, членкор Юрий Васильевич был когда-то секретарем комитета комсомола их института. А Камиль Магомедович и Юрий Васильевич были одногодками по рождению, но по временам защиты двух диссертаций Юрий Васильевич имел трехлетнюю фору перед даргинцем, что давало ему повод отпустить шпильки в адрес новоизбранного членкора. «Я имел серьезные комсомольские терки с секретарем комитета, когда я ему от нашего факультетского бюро претензии выставил об авторитарном правлении. Мой друг-татарин Камиль на целых семь лет опередил Юрку в академической гонке. Кто же так шустро помог Юрке так лихо избраться в членкоры через семь лет. Наверняка, евреи поспособствовали, кто же еще… Интересно, кто из них быстрее в аки пробьется».

Конец ознакомительного фрагмента.