Игра и Мир

Александр Васильевич Комаров, 2017

Прямо сейчас среди нас живут люди, способные перемещаться между мирами видеоигр. Их цели разнятся – от исследований в интересах науки до попыток извлечь личную выгоду, даже если это угрожает существованию человечества. Меня зовут Евгений. Я – доктор физико-математических наук. И я расскажу вам, как впервые столкнулся с этими феноменальными возможностями, как обрел власть над киберпространством и стал участником крупнейшего происшествия в виртуальном мире, а главное, расскажу про свою новую таинственную и странную соседку Юлю и ее роль в происходящем.

Глава 2. Петя и волк

Я с трудом приходил в себя. Сознание кружилось в водовороте слов, образов, эмоций. Перед внутренним взором мелькнула Россия, вся целиком за раз, потом проскакал Петербург в виде Медного Всадника, затем Ариша Арифовна и Юля сидели почему-то в моей прежней квартире и пили чай перед камином, играла музыка, мне казалось, что я очень давно их знаю. Наконец, все картинки вытеснил вкус ржавого железа.

Я открыл глаза и очень долго не мог понять, где я нахожусь. Так бывает, если резко проснуться посреди очень яркого и насыщенного сна. Только все равно казалось, что я еще сплю. Почему я вижу перед собой костер, в ночи освещающий одетых в рванье полуголых разбойников? Почему я лежу в траве и не могу пошевелиться? Почему мне, в конце концов, больно? Я запаниковал. Живот потяжелел, под ложечкой засосало. Изо всех сил попытался сконцентрироваться, напрячь разум, память, логику: все, что оставалось доступно в таком состоянии. Вспомнив события этой ночи, стало ясно — я все еще нахожусь в виртуальной реальности, в игре. Но как такое возможно? И куда пропали элементы интерфейса? Где карта с навигатором, как открыть мой инвентарь? Почему я чувствую боль? Что это, галлюцинация?

Неизвестное доселе влияние новой технологии на сознание? Теоретически возможно. Ведь несмотря на прогресс цивилизации, большинство областей изучены поверхностно, лишь в допущениях принятых парадигм. В математике мы часто работаем с предположениями, которые лишь предстоит доказать. Что же, пусть будет так. Значит мне надо…

— Кнут, гляди-ка, очнулась свинья тенизовская! — прервал мои размышления сидящий на пне у костра мужчина, которого давеча называли Яциком. Неожиданно выросший надо мной разбойник бесцеремонно схватил меня за связанные ноги и поволок поближе к огню. Сухие ветки больно царапали спину сквозь тонкую рубашку — ничего себе галлюцинация. От костра меня обдало жаром, и я понял, что успел изрядно замерзнуть за это время.

Меня усадили на землю, прислонив спиной к какому-то мешку. Шальные глаза собравшихся горели отблесками огня. Все смотрели на меня. Нависнув, заговорил Кнут — самый выделяющийся человек среди всей компании, как телосложением, так и одеждой. В отличие от других, на нем была меховая жилетка и штаны, подпоясанные веревкой с заткнутым за нее тесаком. Исчерченный татуировками и шрамами лысый череп смотрелся в свете костра, как головка спички.

— Ну, мать твою, и что же тенизовский шпик делает у нас в Нороварской долине? — гаркнул он, и сплюнул сквозь редкие зубы прямо на меня. — Война идет!

В ответ в голове крутились только очень странные ассоциации: шпик — сало — ветчина. Толком поужинать так и не удалось. Странно, как физиология напомнила о себе в такой ситуации.

Я не психиатр, и вообще не врач, поэтому наилучшего способа борьбы с прогрессирующей галлюцинацией я не знал. На ум приходило два диаметрально противоположных варианта: первый — всеми силами не поддаваться происходящему, не давать сознанию верить в реальность событий, стараться очнуться, ощутить себя настоящего; второй — подыграть, попытаться привести действие к очевидным противоречиям, абсурдности, тем самым, подав мозгу знак, что все это понарошку.

Сбоку, из темноты, мне достался сильнейший пинок в ухо. И как бы абсурдно это не выглядело, но компьютерная программа — строчки кода, последовательность логических нулей и единиц — только что, возможно, разорвала мне барабанную перепонку. Звон в голове стоял такой, что я фактически увидел его перед глазами: наша поляна озарилась белым светом сотни прожекторов.

Получена средняя травма головы. Восприятие — 3. Время исцеления: 20 часов.

Это еще что всплыло перед глазами? Текст быстро уменьшился в размерах и сместился в правый нижний угол, где вскоре исчез совсем. Ладно, травма так травма. С таким звоном в ушах действительно понимать других сложнее.

По всему получалось, что выбор был сделан за меня. Хотел я этого или нет, но приходилось считаться с правилами игры. Однако, человек — существо иррациональное. Неожиданно мной овладел гнев.

— Да, какого хрена ты делаешь? — заорал я на всех сразу, пытаясь вывернуть голову и разглядеть обидчика, все еще стоявшего за моей спиной. — Что вам конкретно от меня надо?

Разбойники заржали.

— А я уж испужался, что ты со страху язык сожрал.

— Я его так огрел, что язык то мог и из жопы вылететь! — вставил ударивший меня мужик, и с довольным лицом оглядел дружков.

— Шпрот, твоими сопливыми граблями и мандавошку не прихлопнуть, — осадил его Кнут, — заткнись!

Гогот прекратился, кто-то потянулся к фляге, другие продолжали скалиться мне в глаза.

— Мне от тебя, глист ты тенизовский, конкретно надо несколько вещей, — Кнут расправил перед моим лицом громадную пятерню. — Первое, значится, что ты делаешь в наших краях? А второе… второе — это где твой схрон? Где нычка? Не в одних портках же ты сюда приперся из своего лагеря.

— Из какого лагеря, что за бред? Как вас вообще выключить-то? Сгинь, блин, глюк. Багтрекера на тебя нет, чтобы завести и пофиксить! — выругался я.

— Ты нам тут своей поганой речью воздух не порть, — взревел Кнут, нахмурившись. — Понятно отвечай, чтобы ребяты разумели. Где твой схрон? Зачем пришел? Теперь-то не отвертишься, что шпик, раз уже язык ваш тенизовский знаешь. И так было понятно, по башмакам твоим, но сейчас-то ты еще глубже себе ямы вырыл. — Я вздохнул. Ситуация только ухудшалась.

— Кнут, а давай я ему что-нибудь отрежу. Ну будет этот… ну сувенир иноземный, а? — раздался писклявый голос с галерки.

— Послушайте, добрые люди, я вам все расскажу, — взмолился я примиряюще, тщательно подбирая слова.

— Где ты здесь добрых людей углядел, собака? — усмехнулся Кнут. — Хотя в сравнении с вами, чумой гниющей, мы, конечно, добрые, аки жрицы богини Этиле. Ладно, раз не юлишь более, то завтра утром отведешь куда надо. А сейчас я хочу пить, жрать и спать.

Он выпрямился в полный рост, хлопнул себя по брюху и огляделся вокруг.

— Яцик, кинь его в клетку на ночь ко второму. Запри, но глаз не спускай. А то я с тебя спущу… шкуру.

Разбойники разбрелись по своим местам, немного разочарованные быстрым окончанием представления.

Яцик скомандовал кому-то, и они вдвоем поволокли меня на другую сторону поляны.

Там, возле дерева, куда почти не долетал свет от костра, стояла железная клетка, размером в полтора кубических метра. Примерно в такой заканчивал свои дни легендарный конунг Рагнар Лодброк, если верить в сериалу. В клетке, скрючившись, сидел мужчина. Рваная грязная окровавленная одежда кое-где свисала лоскутами, но все же было заметно, что совсем недавно она выглядела прилично. Его зовут Бен. Мысль молнией мелькнула у меня в голове. Откуда я мог это знать?

Яцик отворил дверь, поставил меня напротив и, от души размахнувшись, ударил кулаком в живот. Я сложился пополам так удачно, что, влетев внутрь, даже не задел проем. Хотя это было не так уж и важно — я все равно потерял сознание. Опять.

Очнулся в углу клетки, сидящий валетом к Бену. Присмотревшись к его лицу вблизи, я содрогнулся: один глаз заплыл и не открывался, нос распух, на губах кровавая каша. Себя я не видел, но, несмотря на боль в челюсти, горящее ухо и живот, порождающий жуткие ощущения при каждом вдохе, состояние мое было удовлетворительным. Процентов на семьдесят. И опять я удивился, откуда вдруг в моем сознании взялась такая информация. Я словно видел внутренним взором полоску состояния собственной жизни. Сейчас оставалось именно семьдесят процентов. До этого такое прозрение было с именем Бена. Хотя здесь еще следовало уточнить.

— Уважаемый, — продрал я охрипшее горло, — как вас зовут?

Мужчина перевел на меня одноглазый взгляд.

— Бенджамин. Но коль уж мы с тобой клетку делим, то просто Бен, — он изобразил улыбку распухшими разбитыми губами, выглядело ужасно.

Да, очевидно, что игровой интерфейс из-за галлюцинаций стал восприниматься не визуально, а подсознательно что ли.

— Ну, Бен, а ты здесь за что?

Бен удивленно выгнул брови и тут же поморщился от боли.

— Что значит"за что"? Возвращался домой от тетки, а тут эта банда дезертиров недобитых, да подонков местных. Яцика этого я с малых лет знаю. Родители его быстро сгинули в войну, вот и остался он на попечении бабки-знахарки. У нее домишко был, вон, за лесом, — он неопределенно махнул рукой в сторону. — Так вот, он шальной с детства был, куда там бабке за ним уследить. Вот и валандался от одних дурней к другим. А время то сейчас какое? Войны, грязь, да голод. В конце концов прибился, видимо, к этому, Кнуту. Задери его кабан. Да что там только его, всю их шоблу дезертирскую пусть задерет — миру легче станет…

— Тихо там! — гавкнул сквозь хмельной сон пресловутый Яцик, которому велели не спускать с нас глаз.

— Так, а что они от тебя хотят? — спросил я шепотом.

— Нажиться хотят, — Бен попробовал сплюнуть, видимо, с досады, но розовая нитка слюны повисла на разбитой губе и никак не хотела отцепляться. — Да только взять с меня нечего. Они уж пытали-пытали… все не верят. Теперь или порешат, или еще что похуже придумают.

Меня пробрала дрожь. Я по-прежнему не верил в происходящее, но и выход найти пока не получалось.

Жестом я подозвал Бена наклониться поближе.

— А может быть мы сбежим? — едва слышно, одними губами спросил я.

— За себя сам думай, а мне никак. Помяли меня хорошо, да и навыков подходящих не имею. Одна надежда, если кто нас увидит и солдат позовет. Хоть из Валерина, а хоть из Бугров ублюдков Лесного Мясника. Они, сам понимаешь, этих не краше, но все-таки какой-то порядок поддерживают и не обрадуются, если узнают, что у них под носом другие бандюги промышляют.

Перечисленные варианты были для меня одинаково непонятны. Какова вероятность такого исхода? Как часто по этой дороге ходят люди или солдаты. Да и долго ли нам здесь оставаться. Утром обещали сопроводить до схрона, которого у меня нет. Это лишь попытка потянуть время, не более. А дальше…, наверное, смерть.

Внезапно я приободрился. Смерть! Как я не подумал об этом раньше?

Умереть в виртуальной реальности — замечательная перспектива. Пусть больно, но после этого кошмар должен кончиться. Мозг осознает, что все еще жив, логика происходящего нарушится, и я очнусь. А если нет? Другие варианты тоже возможны. Кома. Остановка сердца от болевого шока, если убивать меня решат долго и мучительно. Или же все может начаться сначала, с последнего сохранения. Знать бы еще, где оно. Там, в начале на дороге, где свобода? Или, может быть, незаметно игра перезаписала контрольную точку, и я буду вынужден вновь и вновь просыпаться уже в плену?

Риски были значительными. Успокаивало то, что они были неуправляемыми, не зависящими от меня. А что от меня не зависит, за то и переживать — только нервы переводить. Значит решено: на рожон лезть не буду, game over меня и сам найдет, но вот выпутаться все-таки надо постараться. Еще некоторое время я ерзал в клетке, жесткие прутья больно впивались в спину, тело зудело, ноги пришлось подогнуть. Как уместиться двум взрослым мужчинам на полутора квадратных метрах — задача со звездочкой.

Бен начал похрапывать, да и мои веки потяжелели. Перед тем как уснуть, я подумал, что может быть именно сон — добровольный, а не отключка после удара — вернет меня домой. И уже совсем засыпая, я вспомнил о Юле. Ведь теперь я живу не один, она проснется, выйдет на кухню и увидит меня в кресле, наверное, уже с пеной изо рта. Она разбудит меня, снимет этот треклятый шлем. Ведь в конце-то концов, это ее вещь! Юля уж должна знать, как с ней совладать.

***

Утро началось не с петухами, а… да нет, с петухом и началось: Яцик со всей силы ударил дубинкой по клетке. Звон вышел настолько громким, что ему мощно досталось от перепуганных коллег. Меня немного спасло то, что правое ухо отказывалось слышать после вчерашней травмы, но железные прутья завибрировали так, что у меня чуть не выпали зубы.

Оглушение. Восприятие — 1, Ловкость — 1, Интеллект — 1. Время исцеления: 30 минут.

Походный лагерь разбойников пришел в движение: люди собирали разбросанные вчера пожитки, укладывали их в тюки, мешки, ящики; из кустов возникли небольшие деревянные телеги, спешно нагружаемые скарбом. Я не ожидал от вчерашних пьяниц и ротозеев такой организованности в столь ранний час. Кнута они что ли так боялись? Какая занятная игра слов: Кнут — кнута, как будто сам Николай Васильевич Гоголь здесь сценаристом подрабатывал и говорящие имена подбирал. А ведь и правда, кто все эти персонажи, как не мертвые души?

Хотя, о чем я говорю? Причем здесь страх? Просто в них разработчики заложили такой алгоритм поведения.

Стоило мне так подумать, как и эта мысль перестала выглядела хоть мало-мальски логичной. Запрограммированные ли они персонажи? Если да, то кто тот гений, позволивший создать искусственный интеллект, так гибко взаимодействовавший со мной — живым настоящим созданием? Проверить бы их на тест Тьюринга… хотя учитывая, как бойко и охотно они меня лупцуют, никаких ограничений на причинение вреда человеческому существу в них нет.

Только я вспомнил Тьюринга, как пришло озарение: известного американского математика и специалиста в области компьютерных наук, автора книги «Искусство программирования», звали Дональд Кнут, книга посвящена рассмотрению и анализу важнейших алгоритмов, используемых в информатике. Интересно, это случайное совпадение или шутка разработчиков, наделивших главаря разбойников таким именем?

Из опять нахлынувших сакраментальных размышлений меня вывел проходящий мимо разбойник, невзначай бросивший нам в клетку недоеденный окорок и сосуд с кислым вином. Я не успел всмотреться в его имя — он был из незнакомых. Бен среагировал моментально: сгреб подачку под рубашку и аккуратно осмотрелся — не видел ли кто? Однако, внимания к нам больше не проявляли.

Покопавшись под одеждой, сосед протянул мне в черной грязной руке кусок мяса, выглядевший схожим образом, будто бы его только что вырвали именно из этой руки: окровавленный, рваный, вываленный в земле и саже. Я был настолько голоден, что сперва запихнул его в рот, а потом задумался над гигиенической составляющей происходящего.

Если физическую боль можно объяснить раздражением определенных нервных центров мозга посредством шлема виртуальной реальности, то представить, что мое реальное тело подхватит виртуальный ботулизм или дизентерию — сказки! Хотя я и не был уверен в реальной потребности пищи, но голод ощущался на полную катушку, и я согласен был на любой абсурд, лишь бы только избавиться от него.

Работая челюстями, я задумался, как это по-настоящему выглядит со стороны? Не жую ли я сейчас палец или язык. Невольно я остановился и дальше старался просто глотать, особо не прожевывая.

Вкус у мяса, кстати, оказался вполне себе приятным. Вино, правда, было настолько кислым и вонючим, что стоило его пригубить, как этот мерзкий букет мигом обволакивал язык и еще долго я не мог избавиться от послевкусия.

Закончив есть, я тут же почувствовал себя лучше. Здоровье определенно вернулось на максимальную отметку.

Все было собрано и к клетке подошел Кнут. Утром его лицо выглядело не менее угрожающе, чем в отблесках ночного пламени. Он почесал лысину и привычным басом заметил:

— Хату свою сами понесете. Маршрут у нас следующий, сначала ты, — кивнул он в мою сторону, — отведешь нас туда, где у тебя все вещи хранятся. И покумекай хорошенько, нет ли у тебя при себе золота, крон, пиляров? Потому что, честно скажу, от того, насколько мне, значится, понравится то, что ты мне отдашь, будет зависеть мое настроение. А от моего настроения, значится, вообще очень многое зависит в жизни.

Кнут внимательно посмотрел на меня. Я несколько раз кивнул, хотел что-то сказать, для убедительности, но лишь поперхнулся. Он оскалился, как мне показалось, немного дружелюбнее обычного.

— Как собаку тенизовскую тебя, вроде бы, и порешить нужно, — продолжил он даже немного заискивающе, — но с другой стороны… я тут пораскинул… времена сейчас такие, сам понимаешь. А мы компания ребят очень дрис… дин… динамично развивающаяся, смотрим мы вперед, в будущее, думаем о новом наборе голодранцев. Может быть…

Кнут выжидающе взглянул на меня. Я, еще не до конца понимая его мысль, продолжил кивать. В любом случае, эта перемена в его поведении если и была хитрым гамбитом, то, по крайней мере, давала больше времени на поиск решения.

— К-конечно, давайте обсудим все возможности, — сказал я, наконец прочистив горло от утренней хрипоты.

— Вот и добро! Главное, ты нам покажи вещички свои, убеди, что ты человек, с которым нам следует дело делать. Ведь я тут что разумею — оказаться ты можешь не шпиком, а всего лишь дезертиром сраным. Тогда пользы нам от тебя в делах — никакой. Так что ты сейчас покажи, куда нам выдвигаться, а по дороге реши, чем будешь убеждать и за шкуру свою платить.

Кнут оскалился, развернулся и пошел раздавать последние команды бойцам.

— Эй, друг, — похлопал меня по руке Бен. — Раз уж такое дело… а ты действительно из этих, из ЮТО?

Я нахмурился, поскольку все еще не ориентировался в многочисленных определениях сущностей, принадлежность к которым мне упорно приписывали.

— Ты из Тениза? Шпион или дезертир? — продолжил Бен, внимательно всматриваясь в мое лицо подбитыми глазами.

— А это действительно важно? — совсем не хотелось даже пытаться объяснить Бену правду, а продолжать врать было опасно.

— Друг, я ведь вижу, что ты не из них. У меня, скажем так, есть некоторый опыт в общении с южанами.

Ситуация складывалась не лучшим образом, ненавязчивый доселе сокамерник мог разоблачить меня, с другой стороны, было ли в его интересах сообщать об этом нашим тюремщикам? Какая от этого могла быть выгода? Правда, перед лицом смерти человек хватается за любую возможность спастись.

Мне на помощь пришел Яцик — он велел вылезти из клетки и растолковал значение брошенного Кнутом выражения «хату свою сами понесете»: мне, как наименее пострадавшему из нас двоих, на плечи взвалили клетку, а Бен поддерживал ее сзади. Таким образом, на подгибающихся ногах, я потащился вслед за конвоем. Было тяжело, прутья давили и резали кожу на плечах, я не был уверен, что смогу долгое время поддерживать заданный темп. Утешало лишь то, что пока мы идем, Бен не мог доставать расспросами.

Подошел Кнут.

— Надеюсь, идти нам не очень далеко? А то дружок твой совсем чахло выглядит, — усмехнулся он. — Указывай направление.

Я не знал, в какой стороне у меня больше шансов: где возможна подмога, а где смерть поджидает совсем близко. Может быть, стоило рассказать правду, или хотя бы ее часть, Бену и вместе нам удалось бы придумать что-нибудь, повышающее вероятность выживания. Сейчас сожалеть об этом было уже поздно. Я решился и махнул головой в сторону, откуда пришел вчера. Инстинктивно мне хотелось оказаться именно на том участке дороги, рядом с теми же травинками и березами, где я впервые увидел местный кровавый закат. Вдруг все дело в магическом портале или еще какой-то пространственной аномалии и пройдя тем же путем я смогу вернуться назад, в свой мир. Мало ли таких историй рассказали нам фильмы?

— А там куда?

— В лесу, — припомнил я географию местности.

— Слышали, ребяты? До лесу чешем. Да поживее! — крикнул Кнут и хлопнул в ладоши.

Десяток разбойников, которых я так и не успел пересчитать, не имея особой военной привычки к этому, выстроились впереди и позади нас парами, почти как в школе. У кого-то в руках были мешки, другие толкали перед собой телеги, каждый был загружен, даже Кнут схватил в одну руку мешок, но в строй не встал, а зашагал параллельным курсом.

Сегодня был такой же солнечный и ветреный день, как и вчера. От тяжести за спиной было жарко и душно, вспотевшую кожу тут же покрывала пыль, поднятая десятком волочащихся по дороге пар ног. Как только свернули на поле, дышать стало легче, но теперь уставшие ноги заплетались в высокой траве. Бен два раза падал, и я лишь чудом не оказывался придавлен клеткой. Оба раза его били, но больше для устрашения, как мне показалось, затем все же давали пить и немного отдохнуть. Странное дело, по моим ощущениям прошло всего несколько часов, но солнце проделало больше половины пути к закату, и даже мои здоровые, накачанные и привыкшие к постоянным физическим нагрузкам спутники казались уставшими, словно действительно прошло больше половины дня. Возможно ли, что время здесь текло иначе или же мой внутренний секундомер давал сбой?

В последний раз мы остановились в сотне метров от леса. Разбойники развалились на траве и мешках, Бен свернулся в позе эмбриона и тяжело дышал. К этому моменту я уже переживал за него почти так же, как за себя. Сострадание причиняло мне почти физическую боль.

Ко мне подошел Кнут. Пожалуй, он единственный выглядел свежим.

— Далеко еще? Не очень хочется заночевать в лесной глуши…

В подтверждение со стороны леса раздался вой: сначала одинокий, он сразу взял высокую ноту, пробравшую меня до прожилок, затем он вдруг резко оборвался, послышался жалобный звериный «мявк», и тут же раздался многоголосный хор из завываний и лая, но непривычного собачьего, а другого: глуше и страшнее.

Все замерли и смотрели в сторону приближающихся звуков. Вскоре из леса выбежал человек. Удалившись метров на двадцать от деревьев, он резко остановился, принял стойку, в его руках оказался лук. Быстрым движением он выхватил стрелу из-за спины, приладил ее к тетиве и замер.

— К оружию! — рявкнул Кнут. — В строй! За самострелы!!!