Второе сентября Всеволода Цаплина

Александр Вениаминович Симатов, 2016

Главный герой антиутопии «Второе сентября Всеволода Цаплина» проживает свой необычный день в 2041 году и ближе к ночи делает удивительное открытие, что любовь – последнее прибежище нормального человека в ненормальной стране.Содержит нецензурную брань.

2

Всеволод открыл глаза.

«…гораздо лучше, но это вовсе не означает, дорогие товарищи, что мы можем с вами расслабиться — ни в коем случае! Мирное время дано нам для того, чтобы мы еще сильнее окрепли и сплотились вокруг прозорливого руководства нашей страны и ее верховного мыслителя…» — настойчиво неслось со двора.

«Что-то нашего старца давно не показывали по ящику», — отметил про себя Всеволод, встал с постели и подошел к окну.

Севин дом и школу разделяла лишь волейбольная площадка, так что он хорошо все видел. Уперев жирно накрашенный рот в головку микрофона, директриса стояла на школьном крыльце, глыбой возвышаясь над окружавшей ее толпой, и в ключевые моменты своей речи потряхивала крашеными буклями. «Здорово постарела, но про будущую счастливую жизнь травит с прежним энтузиазмом», — подумал Сева и закрыл форточку. Школьный двор пестрел яркими красками шаров, бантов, цветов, флагов и плакатов. Впрочем, флаги и плакаты были исключительно красными. Внутреннюю сторону «подковы», образованной толпой школьников и их родителей, ограничивала шеренга первоклассников, с трудом удерживающих огромные букеты; первоклашки держали цветы, плотно обхватив их руками и прижав к груди, из-за цветов едва выглядывали их испуганные, растерянные лица.

Снова пожалев малышей, Сева убрал постель, сложил диван и прошел в ванную комнату. Потом в кухне поставил чайник на плиту, вернулся в спальню, включил ТВ и стал одеваться, поглядывая на экран.

По сцене, уставленной по периметру трюмо с овальными зеркалами, мужчины тащили молодую женщину. Женщина сопротивлялась и страшно ругалась. Но мужчин было много, и они справились с ней. Привязали ее к стулу и вылили ей на голову из ведра что-то похожее на клейстер. «Бабушка в деревне мазала таким бумагу и заклеивала окна на зиму», — пока еще ничего не понимая и заинтересовавшись происходящим, подумал Сева. Женщина визжала и отчаянно крутила головой, пытаясь стряхнуть с лица липкую дрянь, а мужчины вокруг куражились. «Пытки? Шпионка, что ли?» — подумал Сева и добавил громкости.

Через минуту он понял, что ошибся. Мужчины были борцами с эмансипацией и прочими отклонениями от норм, установленных Министерством культуры и общественного поведения. Они вычислили главную лесбийскую феминистку города, ворвались в салон красоты, которым она заведовала, и облили ее спермой, заставляя отречься от бредовых убеждений и порочных наклонностей. У мужчин были расстегнуты ширинки, из них свисали набитые чем-то матерчатые мешочки. И только у лысого дьяка на черной рясе ниже пояса золотом был вышит православный крест.

Мужчины кружились вокруг феминистки в хороводе, трясли своими мешками и кричали, толкаясь, перебивая друг друга и стараясь заглянуть женщине в лицо.

— Природу решили переделать, твари?! — противно визжал интеллигент в роговых очках, с козлиной эспаньолкой.

— Не одумаешься — на куски порубаю! — грозился казачий хорунжий, размахивая шашкой и позвякивая двумя рядами медалек.

— Небось по ночам рукой себе наяриваешь, дура?! — орал прыщавый ирокез, подрыгивая худыми ногами.

— А ты подумала, сука, кто солдат рожать будет?! — рявкал военный в камуфляже и с блестящей кокардой во лбу.

— Давай ее трахнем, пускай порадуется немного, — бесновался некто в рабочей блузе, демонстрируя металлические фиксы.

— Не, не надо, это статья, — образумливал его солидный товарищ в галстуке и лакированных туфлях. — А вот груди мы ей намнем!

— Скоты вонючие! — отплевываясь, материлась феминистка. — Попробуйте только тронуть, пооткусываю все!

И лишь дьячок не произносил ни звука. Он стоял чуть в стороне, потупив очи долу, перебирал то четки, то курчавую бороду и отбивал щепотью где-то промеж грудей мелкие кресты.

— Мы показали вам короткую сцену из спектакля «Дорога к истокам», снятую во время генерального просмотра. Режиссер спектакля товарищ Посконников сегодня гость нашей студии, — объявила ведущая Культурного канала, неприятно худая девица.

Камера показала режиссера крупным планом, и он в знак приветствия церемонно кивнул.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась ведущая к режиссеру, утонувшему в глубоком кресле, — эта сцена… — она задумалась, подбирая слово. — Это ведь кульминация всей пьесы, не так ли?

— Вы совершенно правы, — легко согласился режиссер, покачивая ногой. — Эта сцена — квинтэссенция всего спектакля, она вскрывает саму суть конфликта мужского и женского начал в современном обществе. Если вы успели заметить, в этой сцене представлены все срезы, так сказать, мужской части населения, все характерные представители…

Засвистел чайник на плите. Сева сходил в кухню, заварил чай, сделал бутерброд с колбасой и вернулся к телевизору.

— Что касается дьякона, не могли бы вы пояснить будущим зрителям сценический язык, с помощью которого вы раскрываете его образ, — попросила ведущая.

— Вы понимаете, — прогнусавил режиссер, — как вам сказать…

Он снял затемненные очки, вставил в рот дужку и привычно обхватил ее красивыми губами. Но этого оказалось недостаточно, он по-прежнему молчал — мысль не шла к нему. Тогда он завертел глазами и захлопал длинными ресницами, выискивая причину дискомфорта, пока не обнаружил ножку микрофона, торчащую у него из-за шеи, и не потрогал ее рукой.

Севе стало интересно, когда же он, наконец, родит. Сева даже перестал жевать бутерброд.

— Вот как я вам отвечу, — приступил к родам Посконников. — Золотой крест на соответствующем месте рясы дает понять неискушенному зрителю, что дьякон как человек божий находится с этим делом… как бы это сказать… в завязке. Я специально поставил его в стороне от активной, если так можно выразиться, группы мужчин. Это показывает, что как человек культа он не одобряет творящегося в его присутствии действа.

— А в принципе он… — решилась подсказать ведущая, желая поторопить мэтра.

Конец ознакомительного фрагмента.