Реверс

Александр Громов, 2014

Вы пробовали остановить решительного человека, забывшего себя в чужом мире и жаждущего вспомнить? Даже не пытайтесь. Ничего не выйдет. А пытались ли вы остановить решительную женщину, мечтающую вернуть любимого? Тоже не пытайтесь. Зато новичком, недавно открывшим в себе способность проникать в Центрум, можно вертеть как угодно. До поры до времени. Особенно если он наивно полагает, что быть пограничником – скучно, а контрабандистом – романтично…

Глава 4. Ученье — свет

Если человек, как утверждают мизантропы, в основе своей скотина, то он пластичная скотина. Если же он звучит гордо, то тоже, наверное, не без оснований. Новое, фантастическое, дикое и несообразное пугает его лишь до того момента, когда он устает бояться. Оказалось, что очень легко свыкнуться с новой реальностью — нужно лишь проломить лбом некий барьер при входе, а дальше уж дело пойдет как по маслу.

Сергей не прожил в лесном коттедже и трех суток, а уже знал очень и очень многое.

Не все доходило до ума сразу. Но если человеку постоянно внушать, что крокодилы летают, то рано или поздно наступит момент, когда в ответ на очередную историю из жизни крокодилов он замашет руками и завопит: «Ну хорошо, хорошо, летают! Низенько, но летают! Порхают, тудыть вас растудыть, над цветочками!»

Свыкся с небывальщиной — вот и молодец. Возьми на полке пирожок и приступай к ее изучению.

Миров — или вселенных, — в том числе населенных людьми, оказалось множество, и привычный мир Сергея, мир с лизинговыми компаниями, финансовыми кризисами, военными блоками, мусульманскими террористами, кредитными картами, вулканом Эйяфлатлаёкудль и созвездием Ориона в зимнем небе в принципе мало чем отличался от доброго десятка известных контрабандистам миров. Иное дело Центрум. Сергей даже взревновал, уяснив, что вовсе не привычная ему Вселенная, а Центрум занимает в новом, расширенном мироздании совершенно особое положение.

— Глядите. — Родион Романович рисовал на листе бумаги кружок и пристыковывал к нему вытянутые овалы. — Модель «Ромашка». Мир посередине — Центрум. Миры-лепестки контактируют только с ним, между собой у них контакта нет. Сколько всего миров-лепестков, мы не знаем. Много. Лишь некоторые из них нам интересны, оттуда идут кое-какие товары. Доставить от них что-нибудь к нам и, соответственно, от нас к ним можно лишь через Центрум, другой возможности нет в принципе. Это вынуждает нас быть готовыми к тому, что противостоит нам в Центруме. А противостоит многое…

Сергей внимал. Населенная людьми планета Центрума по основным параметрам соответствовала Земле. Ее география была более-менее известна лишь в пределах одного большого материка. Вероятно, других материков, а также крупных островов на планете не имелось — во всяком случае, еще ни одному проводнику не удалось пробить туда Проход.

— Некоторые называют их Проходами, другие Вратами, третьи Порталами, четвертые Лазами, Туннелями или Червоточинами — все это одно и то же, — говорил Родион Романович. — Тут полная неразбериха с терминами. Я предпочитаю термин «Проход», хотя фраза «группа осуществила проход сквозь Проход» смахивает на «масло масляное». Да не важно это! Важно другое: вероятностная связь между местом открытия Прохода у нас на Земле и локализацией Прохода в Центруме. Вот карта…

Сергей изучал карту Центрума — географическую и политическую одновременно. Единственный материк был и вправду огромен, не меньше Евразии. Изрезанный горными хребтами, рассеченный реками, он тянулся от приполярных широт северного полушария почти до экватора и еще больше в широтном направлении. Бросалось в глаза обилие пустынь и рек, текущих в никуда. В ряде мест края материка были показаны условным пунктиром — похоже, составители карты не были в достаточной мере осведомлены о конфигурации береговой линии, да и не особо о ней задумывались. Сергей сделал вывод: ага, значит, транспортировкой контрабанды в пределах Центрума эти ребята занимаются не по морю… Спросил прямо — подтвердилось.

Кучу вопросов вызвал политический расклад. На материке помещалось одиннадцать стран. Их обширные границы Родион Романович прямо назвал фикцией. Все, что находилось вне сравнительно небольших территорий, контролируемых центральной властью, правильнее было считать зонами преимущественного влияния той или иной державы. Попадались и территории без преимущественного влияния — горы, пустыни и прочие малополезные куски суши.

— В одной из таких пустынь вы, Сергей Анатольевич, дважды имели удовольствие побывать.

Удовольствие, по правде говоря, было сомнительным. Но об этом Сергей не стал распространяться.

Что-то в этой карте было не так. Существенно изолированные друг от друга очаги цивилизации — да возможно ли вообще такое? Какими прихотливыми зигзагами двигалась история этого мира, если государства оказались настолько разобщены? Как они торгуют друг с другом, как ездят в гости, как воюют, наконец?

— Воюют — никак, — объяснял Родион Романович, — если, конечно, не считать тарифных войн. А торгуют очень просто: все территории связаны железными дорогами. Воздушный и водный транспорт — это в условиях Центрума несерьезно, хороших шоссе тоже почти нет. После глобальной катастрофы, когда процветающая когда-то цивилизация начала вставать из руин, железнодорожники Центрума стали очень-очень нужными людьми. Настолько нужными, что никто особо и не пикнул, когда они перестали подчиняться какой-либо власти, кроме своего железнодорожного начальства. Теперь они — уважаемая каста, попасть в нее не так-то просто…

Ага, значит, глобальная катастрофа все же была! Сергей порадовался своей догадливости. Усвоение, причем отнюдь не механическое, уймы новой информации шло на редкость успешно: если бы Сергей так учился в институте, то ему бы наверняка предложили остаться на кафедре. Родион Романович не разделил его восторгов:

— Чему вы удивляетесь? Кто совсем недавно дважды прошел в Центрум и дважды вышел назад — вы или я? Проходы обладают рядом свойств, и одно из них заключается в резком увеличении тех сторон интеллекта прошедшего, которые отвечают за способность к обучению. Увеличение это временное, срок зависит от индивидуума. Обычно всего несколько дней. Вам еще языки придется учить: клондальский, краймарский, лорейский…

— Я и английским-то неважно владею, — со вздохом признался Сергей.

— Теперь вам будет нетрудно это исправить. Но начнем мы с клондальского. Республика Клондал в Центруме — некий аналог Великобритании викторианских времен, если здесь вообще можно говорить об аналогах. Колоний нет — пока нет! — но страна, пожалуй, самая развитая. Для нас важно то, что в большинстве других стран клондальцев не слишком любят, зато уважают и даже чуть-чуть побаиваются. Знайте клондальский как родной, ведите себя как клондалец — и половина проблем сразу с плеч долой…

Воображению рисовались носители бремени белого человека — сахибы в пробковых шлемах и с обязательными стеками. В шортах цвета хаки. И еще почему-то верблюжий караван с навьюченными на горбы стволами и лафетами имперской полевой артиллерии.

— А если вдруг почувствуете, что информации многовато для усвоения — только скажите, и мы устроим вам еще одну краткую экскурсию в Центрум. Но сначала сделаем прививки от чумы, черной оспы, желтой лихорадки и малярии.

Вот спасибо!.. Конечно, было любопытно. Но, как ни тянуло еще разок — теперь уже внимательно — поглядеть на Центрум, очень не хотелось лишний раз пугаться до бешеного сердцебиения. Отсюда следовал простой вывод: терять время даром — непозволительная роскошь.

Дни походили один на другой, как горошины в стручке. Продрав глаза после сна, Сергей шел в спортзал делать гимнастику — на этом хором настаивали Родион Романович и Тигран Арутюнович, — затем завтракал в одиночестве и принимался загружать в себя сведения. Первые дни от него не отходил Родион Романович, готовый ответить на любой вопрос, но теперь он стал появляться реже. Зато имелись учебные фильмы, сделанные явно не профессионалами, но доходчивые.

Подходило время обеда — и Сергей шел обедать. Кормили вкусно, по-домашнему, стряпала толстая, изрядно глупая улыбчивая тетка. Один раз Сергей попытался задать ей несколько окольных вопросов, но скоро понял: все помыслы тетки вертелись насчет того, как бы накормить постояльцев вкусно и сытно. Трудно было поверить, что она ничего не знает о роде занятий владельцев и гостей коттеджа, да и не интересуется этими вопросами, но это, по-видимому, было так. Настороженный ум с трудом воспринимает истину: достаточно много людей живет по принципу «меньше знаешь — крепче спишь», но истине до этого нет никакого дела. Она просто существует.

Один час после обеда был в распоряжении Сергея. Хочешь — гуляй по лесу, но не выходи за пределы владения, хочешь — валяйся на диване и слушай музыку либо смотри фильмы из неплохой коллекции, хочешь — спи. После чего вновь наступал черед занятий, и даже после ужина полагалось читать словари и самоучители языка. Затем полтора часа на личные надобности — и на боковую. Засиживаться за полночь не полагалось.

Хорошо еще, что не поднимали по будильнику!

Пива или чего покрепче — и не проси, не дадут. Количество нормальных собеседников, с которыми можно было бы просто поболтать, — ноль. Количество интересных женщин — ноль. Охрана не была разговорчива.

Через неделю Сергей начал понемногу звереть.

Гипертрофированным терпением он никогда не отличался и знал это, однако же выдержал двухнедельное издевательство над организмом в компании Ивана Шаповаленко и его маньяков! Не скис и не стал для компании обузой. Но там хоть был известен срок издевательства: кончился он — и домой, домой! К пиву и мягкому дивану.

Удобный диван, правда, был и тут. И вообще выделенная Сергею комната — спальня, она же кабинет, — не вызывала нареканий. Все удобно, все на месте, приятный вид из окна, хороший санузел, жаль только, что джакузи не прямо здесь, а на этаже… И стипендия в конвертике оказалась очень даже приличной, не уступающей прежней зарплате Сергея в лизинговой компании. Но надо же видеть перспективу! Каждый солдат должен понимать свой маневр! Долго еще учить реалии Центрума и зубрить языки?

— Прежде чем обучающийся попадет в Центрум с первым заданием, мы даем ему здесь максимум того, что можем дать, — сказал Родион Романович, уловив неудовольствие в глазах Сергея. — Естественно, многому придется учиться уже в Центруме, но…

— Но?

— Я думал, вы уже догадались. Но он порой бывает чересчур жестоким учителем. Продолжайте заниматься. Вы ведь хотите не только интересной, но и долгой жизни?

Уел, ничего не скажешь. Попал в точку.

Следующий учебный курс мог бы носить название «Введение в теорию межпространственно-переходных локализаций», если бы речь в нем хоть капельку шла о теории. На деле трудно было вообразить себе что-либо более практическое.

И что-либо более полезное для контрабандиста.

Родион Романович не зря выспрашивал о паскудном случае с медведем, заставляя Сергея показывать на карте точку, где ему впервые удалось открыть Проход, и описывать то место в Центруме, куда он попал. Пустым любопытством тут и не пахло: еще одна точка на карте Земли была теперь соединена условной линией с еще одним местом на карте Центрума — местом, к сожалению, известным и контролируемым пограничниками. Так что пользы от открытия Сергея вроде бы не предвиделось. Не беда — Родион Романович уверял, что от лишней информации вреда не бывает, если эта информация носит практический характер.

Как он утверждал, железной связи между точкой открытия Прохода на Земле и в Центруме не существовало. Связь эта носила вероятностный, а точнее, вероятностно-целенаправленный характер. Сергей мог десять раз открыть проход в знакомом ему месте на берегу речного порога — и десять раз оказаться не только в пределах Сухой пустоши, но и в зоне видимости дозорных на вышке — не зря она была там поставлена! Но в одиннадцатый или, может быть, сотый раз его вынесло бы в пределы иной локализации; куда конкретно — неизвестно. Может быть, на территорию Краймара, или в пределы королевства Цад, или в такое же гиблое место, как Сухая пустошь, а при редчайшей удаче — в новую, еще не отмеченную на карте Центрума межпространственную локализацию. Почти отовсюду с Земли сильный проводник мог попасть в Центрум, но куда конкретно? Выходило, что с Русской равнины «по умолчанию» попадали в Клондал, если только не открывали Проход из небольшой местной локализации, способной вывести куда угодно. Одна из таких местных локализаций как раз и помещалась возле коттеджа и отчасти в нем. Она выводила в сухие и практически безлюдные районы Аламеи.

— С Клондалом мы уже несколько лет как не работаем, — откровенно признавался Родион Романович. — Скажу прямо, нас оттуда вытеснили.

— Пограничники?

— И конкуренты.

Но если далеко не из каждой точки на земной поверхности можно было попасть в нужную точку Центрума, то почти из каждой точки Центрума можно было вернуться. «Почти» — потому что попадались, хоть и редко, аномальные зоны. И вот что было дивно: из какой бы точки Центрума ни возвращался человек на Землю, он попадал строго в ту же точку, откуда начал путешествие. Он мог шагнуть в Проход во время прогулки по тропинке, пройти-проехать-пролететь по Центруму из одного конца материка в другой, открыть Проход, вернуться и как ни в чем не бывало продолжить прогулку по тропинке с того места, где она была прервана.

И на том спасибо, что не в Антарктиде, не на Луне и не в мире, где число «пи» равно восемнадцати… с половиной!

Почему так происходит, контрабандистов не интересовало. Кто хочет выжить в Центруме, должен знать правила, но и в этом случае обстоятельства подчас складываются так, что надо спешно уносить из Центрума ноги. Для этого надо держать в памяти локализации аномальных зон, по возможности избегать их и иметь хорошую подготовку. Больше почти ничего. Все гипотезы о природе этих явлений, вымышленные на досуге Сергеем, стоили здесь пятак в базарный день.

Когда Сергей понял, что среди исконных обитателей Центрума еще не встречался человек с талантом проводника, он спросил Родиона Романовича о причинах такой — приятной для землянина, что и говорить! — несправедливости. В ответ пришлось услышать сухую рекомендацию заниматься чем-нибудь полезным, а не строить из себя теоретика а-ля Альберт Эйнштейн.

— Тут и Эйнштейн спасовал бы, наверное, — добавил менеджер по кадрам.

О мирах, примыкающих к Центруму, Сергей узнал практически лишь то, что они существуют: наверное, более детальное знакомство с ними было еще впереди. Вполне вероятно, что и сами контрабандисты знали о них не так уж много, хотя вели постоянный товарообмен. Когда Сергей узнал, что модель «Ромашка» — упрощенная, пригодная лишь для первоначального знакомства с предметом, он это выдержал, лишь голова слегка разболелась.

— Более адекватная модель называется «Одуванчик» — просвещал Родион Романович. — Я имею в виду созревший одуванчик с семенами-парашютиками, торчащими во все стороны. Среди них можно выделить семена, лежащие примерно в одной плоскости — они соответствуют лепесткам модели «Ромашка». Это более или менее нормальные человеческие миры. Прочие же, растущие наклонно, а то и перпендикулярно относительно нашей воображаемой плоскости, нормальными мирами не назовешь. В большинстве тех миров просто не выживешь — то ли константы физические там другие, то ли воздуха нет, то ли планеты не шары, а пирамиды или бублики…

— А меньшинство? — спросил Сергей.

— Тоже ничего хорошего. Понравился ли бы вам мир, где Земля плоская, плоды ее изобильны, а люди не умирают насовсем?

— Еще как понравился бы.

— А понравился бы мир, где вы периодически умирали бы и воскресали в точно назначенный день при невозможности умереть окончательно?

— М-м… вряд ли.

— Жутковато, правда? А ведь такой мир существует, Сергей Анатольевич, мы называем его Гомеостатом. Он один из «перпендикулярных» и вдобавок пригодных для людей… большая редкость, хотя и не уникум. Но вам сейчас надо думать о другом…

О другом — это зубрить локализации и осваивать лексику клондальского языка. Дело шло, только голова пухла.

— Если хочешь побеситься — побесись немного, — сказал Патрик. — Некоторым помогает. Стресс, знаешь ли, такая штука…

Какая штука стресс, он объяснять не стал — незачем было. Макс сидел на земле, обхватив голову руками, и молча раскачивался. Понять его мог лишь тот, кому доводилось навсегда терять свой дом.

Хуже того — свой мир.

Соринка, брошенная в поток, — вот что такое человек в незнакомом мире. Потоку все равно, куда выбросить соринку, она не имеет для него никакого значения.

Он просил Патрика. Умолял. Но Патрик не мог вернуть его обратно. Разводил руками, упирал на то, что вынужден был ждать Теодора и Макса здесь, потому что не мог пройти в Гомеостат, недовольно признавался, что он не такой сильный проводник, как покойный Теодор, и не все пути ему открыты. Не мог, словом.

Или очень уж сильно не хотел.

Впоследствии Макс и сам не мог сказать, что в тот момент удержало его от буйной истерики. Может быть, как раз то, что Патрик советовал побеситься. Нет, пожалуй, то, что побеситься советовал именно Патрик, а не кто-то иной. Кому понравится следовать советам убийцы?

И Макс взял себя в руки. Что нужно делать, когда не в твоих силах повлиять на события? Правильно: ждать. Пусть до поры до времени поток несет соринку, не ведая, что и у соринок бывает свобода воли.

— Значит, вы ждали меня? — спросил он.

— А я тебе о чем толкую? — ухмыльнулся Патрик. — Еще как ждал!

— Зачем?

— Ха! Должен же кто-нибудь вернуть тебя на твое законное место? Вот я и напросился…

— Напросился?

— Точно. Босс разрешил. Мы же с тобой друзья, Пит.

На этот счет у Макса имелись серьезные сомнения. Не укладывалось в голове, что он мог бы водить дружбу с таким вот экземпляром. То есть теперешний — не мог бы. А прежнего Макса нет, прежний исчез, пройдя через сотни перерождений, и нет его больше.

Быть может, это к лучшему.

Из дурацкого кармана пятнистой куртки Макс вытащил за цепочку свои часы-луковицу.

— Правильно, — кивнул Патрик. — Время не ждет. Пошли.

— Никуда я не пойду, — заявил Макс. — Я буду ждать. Прошло, наверное, минут двадцать-тридцать, стало быть, ждать осталось не более сорока минут.

— Чего еще ждать?

Макс указал на распростертое тело Теодора. Возле него уже вовсю жужжали мухи.

— Хочу послушать его объяснения. Твои я уже слышал.

— Ты что, не понял? Он не оживет! В Центруме мертвецы не оживают!

— Посмотрим. — Упрямства Максу было не занимать.

— Здесь опасно! — заорал Патрик.

Макс не удостоил его ответом. Патрик делал именно то, к чему призывал Макса: бесился. Напоследок, устав орать и прыгать, длинно выругался на незнакомом языке.

— Ладно… Сиди, жди. Только времени зря не теряй. На, читай.

На колени Максу бухнулась мятая, сильно пропахшая потом тетрадка.

— Что это?

— Словарь. Гомеостато-оннельский словарь. Нам придется идти через Оннели, это такая страна. Зубри.

— Какой смысл?

— Какой, какой… Есть смысл! Зубри, говорят!

Макс заглянул в тетрадь главным образом потому, что не хотел разговаривать с Патриком. О чем говорить с приземистой грудой мышц, поддерживающей примитивный мозг? Матвей всего только дворник, а побеседовать с ним всегда есть о чем. И с Теодором… Вот кто гармоничен: и ум на месте, и сила есть — тяжелый свой саквояж нес как перышко…

Жужжали, надоедая, мухи. Теодор пока не собирался воскресать. Оно и понятно: рано еще.

Макс углубился в чтение. Человек — миен, вода — оки, оружие — асит, идти — ликки, торговец — куппас, «я честный торговец» — «ми иссо рехе куппас», «это не мой товар» — «сис тоут ни иссо мине»… Слова размещались не по алфавиту, а, видимо, по значимости, и тут же шли короткие фразы — этакий гибрид словаря и разговорника. Удобно, хотя почерк мог быть и получше.

Странное дело: прочитанные слова вбивались в память накрепко, словно ершеные гвозди — сами собой ни за что не выпадут. Ушло куда-то тягостное недоумение по поводу существования разных языков — зачем они нужны, если и одного достаточно? Как ни неприятен был Патрик, Макс решил, что вряд ли ему стали бы нарочно морочить голову таким способом. Значит, надо читать.

За час он пробежал глазами три четверти тетради. Все это время Патрик явно маялся и очень внимательно следил за окрестностями. Один раз привстал, вроде бы высмотрев что-то, затем молча сел. Оружие он держал наготове.

Видимо, зря: вокруг не было никого. Пролетела какая-то птица, по стволу дерева пробежал мелкий зверек — и только. Да еще ящерица влезла погреться на плоский валун.

— Пора, — сказал Патрик. — Надо двигать отсюда.

— Еще десять минут, — не попросил — потребовал Макс, глядя на облепленное мухами тело Теодора.

— Ты что, дурной? Я же тебе говорил!..

Макс замолчал и уткнулся в тетрадку. Патрик покрутился на месте, как собака, не знающая, куда ей пуститься вприпрыжку, поскрежетал зубами и сдался.

— Ладно, десять минут. Но ни минутой больше.

— А если я не пойду — поведешь меня силой? — осведомился Макс, вовсе не из дружеских чувств окончательно решивший перейти с Патриком на «ты».

— Понадобится — заставлю идти! Для тебя же стараюсь, дурак!

«Дурака» Макс пропустил мимо ушей. Как можно оскорбляться словами, когда оскорбительна сама ситуация?

И страшна. Окончательная смерть — это вообще как понимать?

Так и понимай, что окончательная. Был человек — и нет его. И больше никогда не будет.

За десять минут ничего не случилось. Только мух налетело еще больше. А на одиннадцатой минуте Патрик объявил:

— Встали. Пошли.

* * *

До сегодняшнего дня правое крыло коттеджа оставалось для Сергея тайной за семью печатями. Оно имело отдельный вход, оттуда иногда появлялись какие-то люди, но кто они? Теперь Родион Романович сам пригласил Сергея в правое крыло.

С вещами.

Тяжелая дверь. Вспыхнувший над дверью тревожный огонек. Ровный, явно синтезированный баритон доброжелательно посоветовал ввести код или быстро убираться вон. Родион Романович небрежно потыкал пальцем в сенсоры на пульте.

— Автоматика опознала вас как незнакомого человека, — пояснил он. — Она хорошо работает, лучше всяких папиллярных идентификаторов. Обратите внимание, какая мягкая реакция! Это потому что я вас сопровождаю. Будь вы один, последовал бы немедленный вызов охраны и, может быть, кое-что еще.

— Что именно?

— Откуда мне знать? Это от вас зависит.

Сергей хмыкнул.

— Штурмовать это здание никто пока не пробовал?

— Пока никто. Но штурмующих ожидает масса сюрпризов. И какой смысл штурмовать то, что способно просто исчезнуть, причем вместе со штурмующими? На крайний случай у нас предусмотрены экстренные меры. Видите, я этого не скрываю. Заряды расположены так, что стены сложатся внутрь. В подвале достаточно термита, чтобы под обломками выгорело все, что способно гореть. У нас не так-то легко отнять что-то силой.

Сергей промолчал. Спокойная уверенность Родиона Романовича показалась ему наигранной и немного наивной. Похоже, он чего-то не договаривал.

Даже наверняка. У этой «группы на ладан дышащих фирм» обязательно есть мощная «крыша». Такая, что лучше и не спрашивать. Да и кто станет раскрывать все свои карты перед не проверенным в деле новичком?

Правда, можно было не сомневаться: проверка вскоре состоится.

— Ева! Я к тебе новичка привел.

Появившейся женщине было на вид лет тридцать. Бегло взглянув на нее, любой сказал бы, что она носит гимнастическое трико исключительно для того, чтобы подчеркнуть очень недурную фигурку. Но, может быть, она просто считала такую одежду наиболее удобной. А может быть, так было принято одеваться в ее родном мире.

Инопланетянка… Точнее, иномирянка — ведь миры модели «Ромашка» сравнительно мало отличались друг от друга. Почти в каждом из них кружился по орбите вокруг желтой звезды аналог Земли, пусть с иным количеством материков и океанов, почти везде наличествовала жизнь, а во многих мирах — и человечество.

Разумеется, узнав это, Сергей не упустил случая спросить Родиона Романовича, как теперь быть с тезисом о неповторяемости эволюции, — и не получил ответа. Интересы менеджера по кадрам не простирались так далеко. Пришлось догадаться самому: уж коли существуют проводники, то они, по-видимому, существовали и в глубокой древности, возможно даже тогда, когда человек еще не был человеком. Почему бы тем или иным группам троглодитов не переселяться из мира в мир? Куда подевались некоторые загадочно исчезнувшие малые народы? О пропавших бесследно отдельных людях и говорить нечего. Очень возможно, что человек произошел от своего обезьяноподобного предка первоначально в одном мире, а затем распространился на всю «ромашку»…

Родион Романович не поддержал и не опроверг эту гипотезу. Но подтвердил: генетическое различие людей из разных миров — всего лишь на уровне рас.

Ева принадлежала к впечатляющей расе: медная кожа, копна слабо вьющихся вороных волос, широко расставленные большие глаза на треугольном, с узким подбородком, лице. Экзотическую красоту портил римский нос, напоминавший об орлах и стервятниках.

— Вообще-то меня зовут не Ева, а…

Она без стеснения сказала, как ее зовут на ее родном языке. Слыша такие слова, хорошо воспитанный человек симулирует тугоухость, воспитанный средне — начинает краснеть и конфузливо хихикать, а существо вида «хмырь обыкновенный» ржет в голос.

— Но здесь мне лучше называться Евой, не так ли?

Едва-едва не прыснувший Сергей охотно кивнул, а Родион Романович хмыкнул и вышел.

— Значит, ты Сергей? — спросила Ева. Акцента у нее не было совершенно. — Направо по коридору три комнаты, занимай вторую. Через пять минут жду тебя здесь.

Новая комната оказалась даже уютнее старой. Сергей побросал вещи и вернулся в гостиную.

— Уже? Молодец. — Ева не выглядела довольной. — Только когда тебе говорят «пять минут», это значит именно пять, а не три. И уж конечно, не шесть. Такие вещи надо понимать буквально, уяснил?

— Зачем?

— В Центруме поймешь, зачем. Некоторые наши тактические схемы строятся на абсолютной точности во времени. Привыкай сразу. Покажешь себя разгильдяем — спишем в носильщики еще до того, как по твоей милости кто-нибудь погибнет, ясно?

— Вполне. — Как ни хотелось сказать в ответ что-нибудь едкое, Сергей сдержал порыв. Быть списанным в носильщики прямо сейчас совсем не хотелось.

— Родион говорил, что ты адреналиновый первого рода?

— Да.

— Значит, умеешь бояться, — констатировала Ева. — Это хорошо.

— Мне уже надоело, что меня называют трусом, — пробурчал Сергей. — Да еще хвалят за это!

— Хочешь быть храбрецом? — Ева уставилась Сергею в лицо, и он заметил, что глаза у нее типично восточные — бездонно-темные и без признаков третьего века. Такие глаза бывают у японских фотомоделей после удачной пластической операции. — Иными словами — дураком?

— Дураком — нет, но…

— Контрабандист должен бояться. Мы не герои. Наша доблесть — обмануть, обвести, схитрить, умудриться пронести товар без потерь и вернуться с другим товаром. Понятно?

— Это не доблесть, — уныло возразил Сергей. — Это всего лишь успех.

— Пусть так. Но только запомни: герои в стандартном понимании этого слова не становятся контрабандистами. Они либо уходят от нас, либо гибнут, причем без всякой пользы. Ладно бы гибли сами — самоубийцам закон не писан, — но ведь подставляют и других! Нет уж, таких нам не надо, имей это в виду. И меньше смотри фильмов со Стивеном Сигалом.

— Что мне Сигал, — пробормотал Сергей. — Я людям шеи ломать не умею…

— Во-первых, недолго научиться. Во-вторых, это вряд ли понадобится. Но курс огневой подготовки и боевого самбо пройти придется — просто на всякий случай. В-третьих, всем наплевать, трусишь ты или нет. Лишь бы действовал правильно. Родион говорил тебе, что человек с задатками адреналинщика первого рода — ценный для нас кадр?

— Говорил…

— И не соврал, — категорично заявила Ева.

Немного похмыкав, Сергей решил не развивать дальше эту тему. Ценный кадр? Поглядим. Похоже, они в этом уверены. А если ошибаются, то тем хуже для них.

— Кофе хочешь? — После нотации Ева смягчилась.

— Нет.

— Чай? Матэ?

— Чай, если можно. Только обыкновенный, без травок.

— Не любишь?

Сергей вздохнул.

— Я недавно в турпоходе был… Знаете, в любой компании найдется этакий ботаник-любитель, который соберет на биваке гербарий и непременно сунет его в чай, если не успеешь отловить его и держать от чая подальше… Чай должен быть чаем.

— Сливки? Сахар?

— Ни в коем случае.

— Черный перец? — Похоже, Ева знала толк в заварке чая.

— Чуть-чуть.

— Договорились. Кстати, не надо мне «выкать». Пусть я теперь твой наставник, а ты мой ученик, но это ведь ненадолго…

Чай и в самом деле оказался на диво хорош.

— Там ведь не только молотый черный перец? — морщась от удовольствия, осведомился Сергей.

— Почувствовал?

— Нет. Видел, как ты добавила в заварной чайник щепотку из другого пакетика. Что в нем?

— А ты внимательный, — похвалила Ева. — Кроме перца я добавила еще одну травку из моего мира. В данном случае она работает как усилитель вкуса. Между прочим, пряности — основной товар, который мы получаем из Центрума или через Центрум из других миров.

Ага, подумал Сергей. Значит, все-таки не наркотики…

— И это выгодно? — спросил он.

— Суди сам. По пятьдесят миллиграммов порошка в каждую пачечку пряной смеси — много ли это? Сойдет за случайную примесь, складскую пыль. Указывать на пакетике ее присутствие, разумеется, необязательно. Зато смесь начинает пользоваться повышенным спросом, никакой рекламы не надо. Фирма-производитель обходит конкурентов, а мы с этого, естественно, имеем свою долю. Психотропными свойствами товар не обладает, вреда здоровью не наносит, границ страны не пересекал — словом, с точки зрения закона, придраться почти не к чему. И совесть наша чиста.

По мнению Сергея, вопрос насчет совести оставался спорным… хотя о какой совести можно говорить, когда речь идет о конкурентной борьбе, да еще по-российски?

— А ты думал — золото? — не угадала Ева. — Ошибаешься. Редкие металлы из Центрума мы иногда получаем, а драгоценные — никогда. Ни золото, ни серебро, ни платина, ни родий, ни палладий. Между прочим, в Центруме не так уж много драгметаллов. Предложат цезий — тоже не возьмем, он радиоактивный. Куда надежнее зарабатывать на чем-нибудь безопасном и невинном — скажем, на спичках или нитках. Это я для примера сказала. Ну, или на пряностях и биодобавках. Чуть медленнее только, но ведь мы не собираемся хапнуть и разбежаться. Очень хорошо идет средство для протрезвления — водители в восторге. Производители парфюма никогда не откажутся от амбры естественного происхождения — а ведь в большинстве лепестков «ромашки» китобои до сих пор бьют кашалотов. О розовом масле слыхал? В моем мире есть такое масло, что розовое перед ним как плотник супротив столяра…

Так. Она и Чехова читала…

— Давно ты у нас? — спросил Сергей, прихлебывая чаек и жмурясь от удовольствия.

— Давно. И назад не собираюсь.

— Твой мир так плох?

Веселые чертики заплясали в глазах Евы.

— Может, это я плоха для него? — Она рассмеялась. — Ладно. Расскажу. В моем мире, как и у вас, есть разные страны и народы. И все они в большей или меньшей степени повернуты на благотворительности. Шагу не ступить, чтобы к тебе не пристали с требованием выложить хоть немного денег… например, в помощь безруким телеграфистам или слепым астрономам. Нет, и у вас бывают, конечно, благотворительные аукционы, балы, концерты, распродажи… Но вот до такого у вас не додумались. — Она вдруг заговорила голосом диктора. — Завтра в полдень на главной городской площади состоится благотворительная казнь. Просим заранее бронировать места на трибунах. Одежда, зубы, скальп и предсмертный автограф казненного будут проданы с аукциона, весь сбор поступит в распоряжение дирекции городского сиротского приюта… — Она захохотала, откинув голову. — Каково, а?

— Ну ни фига же себе, — проговорил потрясенный Сергей. Помолчал, соображая, и спросил: — А кого же казнят таким образом?

— Как правило, преступников. У них есть выбор. Согласие на благотворительную казнь — это отмена части правовых ограничений для ближайших родственников. Обычно приговоренные соглашаются и ведут себя как надо. Еще — потенциальные самоубийцы, безнадежно больные… «Эвтаназия у нас запрещена, но вы можете поучаствовать в благотворительной казни», — этот слоган у нас все знают.

— Ну ни фига же себе, — только и смог повторить Сергей.

— Словом, мне надоело, — объявила Ева. — Там хорошо, а здесь лучше.

— Постой… Раз уж там у вас такие нравы… Раз уж скальп… Тогда почему же не распродавать с аукциона пригодные для трансплантации органы казненных?

Ева вздохнула.

— Разве Родион не сказал тебе? Все, кроме одного, миры-лепестки развиты слабее вас. Какие могут быть трансплантации при их уровне развития? Один Центрум мог бы стать вровень с вами, если бы не испытал катастрофу сто с лишним лет назад… Теперь он отстает от вас где на сто лет, а где и на двести. «Высокомолекулярная чума» — это, знаешь, серьезно.

Сергей весь обратился в слух.

— С этой «чумой» и была связана катастрофа, — пояснила Ева. — Каков возбудитель и существует ли он вообще — этого мы не знаем. Кто говорит о микробах, кто о специальных нанороботах — все это пока только догадки. У нас нет научной базы, чтобы понять причину «высокомолекулярной чумы», а посвящать в наши секреты научный мир мы, конечно, не станем. Приятно только одно: из всех миров «заражен» лишь один Центрум. Думаю, что возбудитель «чумы» все же существует, но не способен преодолеть Проход в живом состоянии. И это радует! Но в Центруме почти все углеводороды распадаются очень быстро, и полимеры, естественно, тоже — кроме некоторых природных. Что отсюда следует?

— Что зубные пломбы делают там из амальгамы, а не из пластмассы, — сказал Сергей.

— А еще?

— Что сыграть там в футбол еще можно, а вот в настольный теннис — уже вряд ли.

— Глупо, но верно. Шарики целлулоидные, а это полимер. И кино там нет, потому что при их уровне техники без кинолент не обойтись, а это тоже полимеры. Существует только всякая ерунда вроде «волшебного фонаря» со сменой стеклянных диапозитивов. Но главное — в Центруме нет нефти. Раньше была, а теперь нет. Остался уголь, есть сколько-то природного газа, а нефти нет. Уничтожена прямо в геологических пластах. Природная катастрофа привела к политическим катаклизмам и техническому застою. Думаю, со временем будут найдены обходные пути, многое уже делается, особенно в Клондале и Лорее, но пока Центрум технологически позади вас.

— А остальные миры?

— Остальные — то же самое, но без глобальной катастрофы.

— Кроме одного, значит? — спросил Сергей.

— Кроме одного, — подтвердила Ева. — Тот мир-лепесток развит сильнее, чем ваш. И он давно отделился от Центрума. Как — не спрашивай. Но попасть туда невозможно.