Спикосрак капитана Немова

Александр Етоев, 2002

Глава седьмая. Водятся ли в Африке комары?

— Видел я вашего старичка, по приметам — тот, — насупившись, рассказывал Шкипидаров.

Дело было в среду после уроков, вечером. Мы сидели в древнем кузове пятитонки. Вокруг спали грузовики. Собака Вовка мирно подремывала у будки, охраняя автобазу от расхитителей. Лёшка, ученик сторожа, терся возле нашей компании и посасывал заноженный палец.

Автобаза была маленькая, игрушечная, примерно, на десяток машин да на новенький мотоцикл «Ява», поставленный на вечерний прикол известным мотоциклетным асом Костей-Американцем-старшим. Располагалась она здесь же на нашей улице, по соседству, между домами тринадцатым и одиннадцатым.

Сторож базы, Ёжиков дядя Коля, по нечётным числам по вечерам проводил свое рабочее время в бане на Усачёва, передав ученику Лёшке законные державу и скипетр, то есть медный свисток с цепочкой и древнее нестреляющее ружье. Сегодня было как раз нечётное.

Дядя Коля был наш старый знакомый; прошлой осенью, когда улицу перекопали по случаю прорыва канализации, мы вытащили дядю Колю из рва, куда его закатило ветром. Поэтому территория автобазы, где дядя Коля был царь и бог, стала для нас родной. Здесь, в кузове пятитонки, отъездившей своё еще во времена татаро-монгольского ига, мы обычно собирались по вечерам. Кузов был нашим штабом, здесь мы строили планы, здесь мы играли в ножички; на базу, кроме меня и Щелчкова да нескольких наших верных приятелей, посторонних никого не пускали.

Шкипидаров устроился на обрезке шины, я и Щелчков сидели на деревянной лавочке, тянущейся вдоль борта списанного инвалида-грузовика. Лёшка стоял снаружи, опираясь на вверенное ему ружье. На груди его поверх пиджака, будто крупный геройский орден, мирно висел свисток.

–…Не понимаю только, зачем вам этот старичок сдался. Дед как дед, торгует раками рядом со скобяной лавкой. Всего стоящего у него — это борода и очки. — Шкипидаров поднял глаза и смотрел теперь на плоскую стену, по которой кривой походкой гуляла ярко-красная надпись: «Водитель, помни! Каждая капля сэкономленного бензина приближает наше светлое будущее!»

— Какие раки?! Не было никаких раков! И бороды никакой не было! — остановил я Шкипидарова нервно. — Были эти… лампочки для ручной штопки, курочка-ряба была… спички… — Я запнулся; про коробок говорить не стоило.

— Нет, борода была, — уверенно произнес Щелчков. — Раков не было, а борода была.

— Как же не было раков, когда я сам этих раков трогал. — Шкипидаров замотал головой и заёрзал на резиновой шине. — По пятачку штука, красные такие, усатые. Смотрят из ведра и пищат.

Лёшка, ученик сторожа, до этого равнодушно прислушивавшийся, заинтересованно заглянул к нам в кузов.

— Я не понял, — сказал он, скалясь, — как это «красные и пищат»?

— Красные, потому что вареные, а пищат, потому что больно, — ответил на вопрос Шкипидаров.

— А-а! — Лёшка кивнул и, задумавшись, отошел от машины.

— Шкипидаров, ты перепутал. Это был не тот старичок. У нашего — бороды не было, — настойчиво повторил я.

— Была, — возразил Щелчков. — Очков не было, это точно, а борода была. И палка была, и кепка.

— Но я же помню, я его как живого перед собой вижу. Желтые такие усы, прокуренные… Нос. — Я показал, какой был у старичка нос. — Голова лысая, кепки не было, точно, не было никакой кепки. Палка… палки не помню, кажется, тоже не было.

— Я не понял, при чем тут я? Вам этот старик нужен, вы его и ищите. А то один говорит, что лысый, другой говорит, что в кепке. Один говорит, с усами, другой говорит, что с носом. Нет, ребята, ходите на рынок сами. — Шкипидаров привстал над кузовом и сделал вид, что собирается уходить.

— Послушайте. — В кузов снова заглянул Лёшка. — Красные, ну это понятно. Вареные, потому и красные. Но раз вареные, почему им больно?

Тут неслышно из-за левого борта показалась дяди Колина голова.

— Что, мазурики, испугались? — Дядя Коля вытащил из-под мышки веник и повесил его сушиться. От машины к сарайчику у ближней стены была протянута веревка с прищепками. — Духовито, — втянул он носом сладковатый веничный дух. — Про что спорите, пионерия? Про двойки или про тройки?

— Я думал, вы в бане паритесь, — сказал младший ученик сторожа, — а вы — вот он, как Сивка-бурка. Как же это вы, дядя Коля, сюда так незаметно проникли? Ворота-то заперты на запор. И Вовка храпит, как радио.

— Хе-хе, — сказал дядя Коля, — это у меня, Лёшка, секрет. Может, я это специально сюда так незаметно проник, чтобы проверить, Алексей, твою служебную бдительность. — Дядя Коля пригрозил пальцем. — Автобаза ж, она — объект! — Дядя Коля сдвинул крупные брови. — Это ж понимать надо!

— А я знаю, — сказал Щелчков, — там, под машиной, люк. Вы через него и пролезли. Я слышал, как крышка грохнула.

— Срезал. — Дядя Коля кивнул и весело посмотрел на Щелчкова. — Один ноль в твою пользу, хлопец. А скажи мне, раз ты такой умный, в Африке комары водятся?

— В Африке комары не водятся, — уверенно ответил Щелчков, — в Африке — там москиты.

— Да-а… — задумчиво сказал дядя Коля. — А я думал, комар везде. Он же легонький, дунь в него, он и пырк. — Дядя Коля потеребил веник. — Интересно, а ерши в Африке есть?

— Нет, — ввязался в разговор Лёшка, — ерш — рыба наша, русская. Ерш и еще пескарь.

Я сразу вспомнил лысого рыболова с набережной и потерявшийся коробок. Воспоминание о наклейке с ракетой опустило меня с москитных африканских небес на землю. Надо было, не надеясь на Шкипидарова, завтра идти на рынок и искать того старичка самому. Вдруг коробок с ракетой у старичка не один. Чем рыночный черт не шутит?

Сторожевая собака Вовка, услышав дяди Колин басок, бодро завиляла хвостом и, улыбаясь, подбежала к хозяину. Дядя Коля потрепал ее за загривок и вытащил из кармана сушку.

— Что, Вовик, проголодавши? — Раскрутив сушку на пальце, он подбросил ее высоко вверх. Вовка терпеливо ждала, когда маленькое колесико с маком приземлится на собачий язык. Вдруг она крупно вздрогнула и, мгновенно забыв про сушку, повернула морду к забору. Шерсть на ее загривке вздыбилась. Вовка заворчала тревожно и метнулась стрелой к воротам. Сушка отскочила от камня и укатилась под штабной грузовик.

— Эй, там, за забором! Есть здесь кто живой или нет? — раздался из-за забора голос.

Вовка на подобное хамство ответила возмущенным лаем, то и дело оборачиваясь к хозяину. «Может, загрызть нахала?» — спрашивали ее преданные глаза.

Дядя Коля повертел головой; это значило, что спешить не надо. Загрызть никогда не поздно, а дядя Коля был человек не злой.

— Это еще что за полундра? — Дядя Коля взял у Лёшки свисток и важной командирской походкой направился к чугунным воротам. Лёшка с ружьем в руках залег за мусорными бачками.

— Песик, эй, тю-тю-тю! Конфетку хочешь? — В щель между воротами и землей кто-то ловко носком ботинка пропихнул обсосанный леденец.

Вовка на секунду задумалась, облизнулась, но, поборов искушение, с новой силой залаяла на обидчика. Взятка на боевом посту каралась у дяди Коли строго.

Бог и он же царь автобазы открыл смотровую дырку и голосом степенным и строгим спросил у неизвестного с улицы:

— Я извиняюсь, а кто вы такие будете, что без спросу третесь у посторонних ворот, шумите и территорию мусорите? Все прохожие как прохожие, честно гуляют мимо, а вы, значит, такие особенные? Вам, значит, наш закон не указ, что собак кормить воспрещается? — Для пущей значительности и острастки дядя Коля поддал голосу гнева и крикнул в глубину автобазы: — Алексей! Тяжелым калибром, товсь! Первый выстрел — предупредительный, по ногам.

— Есть, тяжелым калибром товсь! — отчеканил ученик Лёшка и грохнул ружьецом по бачку. Голуби на соседней крыше лениво взлетели в воздух, покружились и вернулись на место.

За воротами сначала притихли, потом вежливым дребезжащим голосом принялись объяснять:

— Сами-то мы будем приезжие, из деревни мы, из Желдобино, Новгородской области, Зюпонинского района, ищем дом шестой дробь четыре, квартиру гражданки Чёлкиной, а номер, я извиняюсь, не помним. Чёлкина нам будут родня, они моему племяннику крестная. Гостинцев вот ей везем, порадовать желаем гражданку.

— Чёлкина, говорите? Вашему племяннику крестная? — Сторож дядя Коля задумался. Потом сердито покачал головой. — Нету здесь никакой Чёлкиной. Ёжиков Николай Игнатьич, это да, такие имеются, Лёшка Шашечкин тоже есть, а Чёлкиной, извиняюсь, нету. Так что проходите, гражданин, мимо, тут объект государственного значения под охраной вооруженной ВОХРы, а не дом шесть дробь четыре. Здесь и дома-то никакого нет, разрушен прямым попаданием авиационной бомбы при героической обороне Ленинграда в сорок втором году, и не шесть он был дробь четыре, а номер имел одиннадцатый, как теперь имеет соседний, это после номера поменяли, когда город после войны отстраивался…

Я слушал разговор у ворот, а сам думал о наклейке с ракетой. Щелчков соскочил на землю и чем-то там за бортом хрустел. В кузове стало скучно. Шкипидаров ёрзал на шине и тыкал ножичком в деревянный настил; на меня он не обращал внимания. Лёшка, ученик сторожа, уже, ловко оседлавши бачок, целился из ружья в мочалку. Я перелез через борт и устроился со Щелчковым рядом. Тот сидел возле машины на корточках и посасывал дяди Колину сушку.

— Я подумал про этот люк, — сказал он и показал под кузов, — куда он еще ведет, кроме бани? Надо у дяди Коли выяснить.

— Зачем? — спросил я у него равнодушно.

— Как зачем? — удивился он. — Для незаметных перемещений по городу. Устроили на тебя, к примеру, возле дома враги засаду, а ты к ним с тылу и: «Руки вверх»!

— А если с тылу нет люка?

Тем временем дядя Коля, отделавшись от назойливого приезжего, заткнул смотровую дырку и вразвалочку направился к нам.

— Ходят тут, черти лысые, — бубнил он себе под нос. Вовка путалась у него в ногах и норовила лизнуть ботинок. — Насилу от этого ханурика отвязался. А то — Чёлкина, а то — мы приезжие, а глаза у самого так и зыркают, а нос так по забору и ходит, как у Вовки, когда она метки нюхает.

Я прислушался. Фраза про черта лысого вновь напомнила о рыболове с Фонтанки. Непонятно почему, я спросил:

— Дядя Коля, а этот, который спрашивал, он, случаем, был не лысый?

— Лысый? Почему — лысый! Волосатый, вот как она. — Дядя Коля кивнул на Вовку. — Я бы даже сказал — мохнатый, в смысле, руки у него мохом покрыты. Ну, не мохом, а волосами, только больно на мох похоже. — Он сощурился и коротко хохотнул. — И наколочка еще на руке, что-то там на пальцах наколото. Может, «ВИТЯ», а может, «СЕВА», не помню. Это, когда он шляпой от воробьев отмахивался, я заметил.

Я понял, что это был не наш рыболов с Фонтанки, но на всякий случай спросил про шляпу:

— А шляпа у него, дядя Коля, какого была цвета, не помните?

— Как какого? Обыкновенного. Зеленого, как у всех. Какие еще бывают шляпы!

Вовка завиляла хвостом и, должно быть, о чем-то вспомнив, опрометью помчалась к воротам. Схватила это что-то зубами и быстро воротилась назад. К казенному дяди Колиному ботинку лег тот самый недососанный леденец. Дядя Коля дал Вовке отмашку, и собака, пуская слюну и хрипы, потащила леденец к будке, где она обычно обедала.

— Дядя Коля, — сказал Щелчков, — а люк, который здесь, под машиной, через который вы незаметно проникли, он откуда сюда ведет?

— Люк этот дело давнее, — задумавшись, сказал дядя Коля. — Довоенное дело, хлопцы. Это когда дом здесь еще стоял, с того времени. Во дворе этого бывшего дома, как во многих довоенных домах, был построен колодец бомбоубежища. Ну, башенка, сами знаете, внутри скобы вместо ступенек, вертикальный подземный спуск. По нему народ и спускался в специальные подземные помещения. Там и склады под землей были, был и свет, был и водопровод, много там чего тогда было, а если честно, — дядя Коля понизил голос, — много чего есть и сейчас…

— То есть как это? — не понял Щелчков. — То есть склады, свет и водопровод?

Конец ознакомительного фрагмента.