До встречи в Лондоне

Александр Звягинцев, 2019

«Подожди, пока кошка прыгнет», – предупреждает английская пословица. Но что делать, если кошек много и каждая прыгает в свою сторону? Валентин Ледников, в прошлом следователь прокуратуры, а ныне автор исторических книг и злободневных расследований, оказался в Лондоне в дни, когда вся Англия билась в ужасе и истерике из-за отравления бывшего сотрудника КГБ Литвиненко. Его просила о помощи Аглая Востросаблина, в которую он недавно был страстно влюблен. Она, ныне невеста английского лорда, известная телеведущая, вдруг оказывается в центре скандала, связанного с таинственным исчезновением живущего в Лондоне сына российского олигарха… Ледникову предстоит разобраться в запутанной истории, где сплелись воедино интересы спецслужб и аристократических кланов, где страстная любовь переходит в испепеляющую ненависть, где родные люди уничтожают друг друга в борьбе за громадные деньги, где за мечты платят жизнью, а за заблуждения рассудком, где знаменитые преступления прошлого становятся ключом к разгадке интриг нынешних… Этот роман за рубежом переводился на другие языки, в частности на французский и болгарский. Его презентации проходили не только в России, но и в Швейцарии, Франции, Италии, Болгарии и в других странах.

Глава 5

You cannot teach old dogs new tricks. Старого пса новым трюкам не выучишь

Разбудил его телефонный звонок.

Звонила Гланька.

— Ледников, ты там как? — первым делом заботливо поинтересовалась она.

Ну, просто верная жена запойного пьяницы, прекрасно осведомленная о том, какие муки переживает человек с похмелья.

— Глань, я нормально, но…

— Что?

— Я не привык, чтобы обо мне поутру так заботились.

— Ну, извини… Я не виновата, что ты вызываешь у меня материнские чувства.

Вот только этого не хватало, подумал Ледников. Но Гланька перебила его мысли:

— Ты газеты еще не видел?

— Признаться…

— Погиб Кросби, — сказала Гланька.

И замолчала, давая Ледникову время переварить услышанное. Не дождавшись ответа, она нетерпеливо напомнила:

— Тот самый журналист, который писал про исчезновение Рафы.

— Что значит — погиб? — недоверчиво спросил Ледников.

Он вспомнил вчерашний неудавшийся разговор в пабе, безумные глаза Кросби… А потом глаза его остановились на дискете, лежавшей на столе. Дискете, которую вручили Кросби и содержавшей материалы о нем, Ледникове…

— Погиб — значит умер, — сказала Гланька.

— Его убили?

— Нет, он отравился газом. Его нашли на кухне — конфорка была включена и залита кофе. Здесь пишут: соседи, которые видели, как он возвращался, говорят, что он был совершенно пьян. В редакции подтвердили, что он начал пить еще на работе…

Ну, это-то не новость, подумал Ледников.

— Это все?

— Ты плохо о них думаешь. Разумеется, еще они пишут, что эта смерть, если она не была естественной, скорее всего связана с теми статьями, которые в последнее время писал Кросби… И что он собирался продолжить свое расследование, готовил новый сенсационный материал. В общем, нам, видимо, надо ждать визита полиции.

— Ничего, визит полиции — это еще не трагедия. Как Седрик?

— Седрик? — задумчиво переспросила Гланька. — Боюсь, ему снова хочется выпить.

— Постарайся удержать его от этого дела до моего прихода. Через час у меня важная встреча, а после нее я могу приехать прямо к вам…

— Я буду ждать, — тихо сказала Гланька и положила трубку.

Ледников раздернул шторы и уставился в окно. Был уже десятый час, но сумрачный декабрьский денек и не собирался разгораться. Тот же надоевший московский сумрак. Та же беспощадная привычная жизнь, где убивают, шантажируют, пьют от бессилия, спасаясь от собственных страхов и угрызений совести.

В ванной он думал о том, что на месте блондина в дубленке, с которым бедняга Кросби встречался вчера в пабе, он теперь подбросил бы такую же дискету в редакцию газеты, и они, разумеется, точно бы выдали очередную сенсацию, которую так ждет английская публика, наэлектризованная полонием.

Потом позвонил Модест. Как в старые добрые времена — надо было утром удостовериться, что твой вчерашний собутыльник жив-здоров и не натворил чего-то непоправимого. К тому же он уже был в курсе случившегося с Кросби.

— Валь, ты там давай поосторожнее! — В голосе Модеста звучала искренняя и трогательная озабоченность. — Ты уверен, что эти козлы, которые его замочили, теперь не примутся за тебя? Если что — сразу звони. У меня есть кое-какие связи…

Крейг Вудгейт сидел за столиком в углу, откуда ему был виден весь зал, и читал газету. Ледников помнил его высоким, прямым, несколько скованным в движениях, как потом выяснилось, от хронических болей в колене. Настоящий английский офицер со щеточкой усов. В нем было обаяние доброжелательного, ироничного, но несколько печального джентльмена, много повидавшего в своей жизни. Он был у них в доме во время приезда в Москву. С тех пор он подсох, поседел, но не узнать его было невозможно.

— Добрый день, мистер Вудгейт, — отвлек его от чтения Ледников.

Вудгейт отложил газету в сторону и с интересом оглядел Ледникова.

— А-а, это вы, Валентин… Рад встрече. Извините, что не встаю, но мое колено сегодня совсем ни к черту. Присаживайтесь.

— Может, вам не стоило выбираться из дома? Я бы приехал к вам…

— Ладно, не такая уж я старая развалина, — засмеялся Вудгейт.

Ледников поставил на столик подарок — коробку с самой дорогой водкой, которую он купил перед отлетом в Елисеевском.

— Ого, — почтительно оглядел бутылку Вудгейт. — Серьезная штука. Я видел вас, Валентин, в Москве, когда вы были еще студентом. Но с тех пор вы, насколько я понимаю, попробовали нашего полицейского хлеба?

— Не совсем, я был следователем прокуратуры. А полицейские, как вы знаете, не любят прокурорских. По их мнению, те чистоплюи, которые ставят им палки в колеса и всегда требуют слишком много лишней работы.

— Верно, — рассмеялся Вудгейт. — Есть за ними такой грешок!

— Мистер Вудгейт…

— Крейг, — перебил его Вудгейт. — Зови меня просто Крейг. Давай без лишних церемоний, Валентин. С твоим отцом мы обходились без них.

Вудгейт отхлебнул эль из стоявшего перед ним бокала, а Ледников решил обойтись чашечкой кофе.

— Валентин, а вы знаете, что такое вазэктомия? — вдруг спросил Вудгейт.

Ничего себе вопрос поутру! Ледников удивленно посмотрел на Вудгейта, который рассеянно смотрел в окно. Уж ему-то вазэктомия вроде бы и ни к чему! Правда, может, требуется родственникам или знакомым?

— Ну, вазэктомия — это мужская стерилизация. Операция заключается в блокировании семявыносящих протоков. Таким образом предотвращается проходимость сперматозоидов. Оргастические переживания сохраняются…

Ледников посмотрел на Вудгейта. Тот слушал с явным интересом. Все правильно, кому-то из близких порекомендовали операцию, и вот теперь надо решать — стоит ее делать или не стоит? Ледников вспомнил все, что было в его памяти на эту тему.

— Это самый простой, недорогой и надежный метод для мужчины. В некоторых странах с большой рождаемостью государство даже поощряет вазэктомию. В Индии вроде бы каждому мужчине за это дарят велосипед.

— Велосипед? — засмеялся Вудгейт. — Замечательно! Велосипед!

Он весело посмотрел на Ледникова:

— Хотите, я скажу, о чем вы подумали? Неужели этот старый барбос решил стерилизовать себя? Нет, дорогой Валентин, я человек старой школы и иных методов. Вам приходилось заниматься расследованием изнасилований?

Час от часу не легче! Да, с мистером Вудгейтом не соскучишься…

— Была пара случаев, — припомнил Ледников.

— А у меня десяток-другой… И в половине из них самое трудное было установить — а был ли половой контакт действительно изнасилованием? Сначала женщина соглашается, а потом заявляет, что ее насиловали. Или девушка распаляет парня, не думая о последствиях. А парню друзья объяснили: если девушка говорит «нет», то не надо обращать на это внимания, потому что на самом деле она хочет, чтобы ты продолжал… Или у девушки строгие родители, и она от страха перед ними говорит, что парень насильно затащил ее на заднее сиденье машины…

— К чему это вы, Крейг? — осторожно спросил Ледников. — Что-то произошло с вашими родственниками? С внуком?

— Нет, Валентин, как говорится, ничего личного. Просто вчера мне попалась в газете статья, в которой утверждается, что уже скоро изнасилование станет стопроцентно раскрываемым преступлением. Разработан новый ДНК-тест, с помощью которого можно вычислить насильника даже в том случае, если он перенес вазэктомию и не оставил следов спермы. Единственное, что требуется от жертвы, — вовремя прийти в полицию. Не позднее чем через 24 часа… И вроде бы уже есть первые задержанные.

— Вы против науки в деятельности полиции, Крейг? — улыбнулся Ледников. — Этакий луддит от розыскной работы?

— Не передергивайте, Валентин! Я просто к тому, что даже если удалось стопроцентно установить, что парень сунул свои причиндалы по нужному адресу, это вовсе не означает, что он насильник.

Вудгейт помолчал.

— А еще я к тому, что мне не нравится, как ведется следствие по поводу этого отравленного парня, Литвиненко. Они напустили тумана секретности, уперлись в одну версию, а других не видят и не замечают. Думают, что без российских коллег они что-то сделают. Бред… Такие дела надо раскручивать только вместе. Поверьте мне, старому сыщику. Ведь когда-то мы славно потрудились вместе с вашим отцом… Ну и, конечно, им надо бы всерьез заняться самим этим Литвиненко и разобраться, чем он занимался в последнее время и на что способен. И каковы его связи… Тут многое можно было прояснить. Но они почему-то темнят. Думаю, не хотят засвечивать какие-то его контакты и связи, невыгодные для них самих… Очень плохо и то, что в дело сразу вмешался Форин-офис — политику сразу поставили на первое место. В таких случаях уже не до честных расследований…

Вудгейт осуждающе поджал губы.

— Знаете, когда я расследовал изнасилования, я прежде всего пытался понять — вот этот парень, он мог или не мог насиловать? И знаете, я ошибся лишь один раз.

Вудгейт внимательно посмотрел на Ледникова и улыбнулся:

— Все, не буду больше мучить вас своими былыми подвигами!.. Но прежде чем мы перейдем к делу, я хотел бы кое-что прояснить. Чтобы вы знали, на что я способен и что могу. Так вот, я уже несколько лет на пенсии, так что к помощи своих бывших коллег прибегнуть не могу. У нас так не принято. Это не в наших правилах. Но! У меня осталось на связи довольно много агентов, с которыми я работал. Это мои личные связи, так что я вполне могу ими воспользоваться.

Вудгейт допил эль и отодвинул бокал, давая понять, что разговор пошел серьезный.

— Теперь о другом. Насколько я мог понять из разговора с вашим отцом, дело, по которому вы прибыли в Лондон, может быть связано со смертью Литвиненко. И я хочу, чтобы вы, Валентин, меня правильно поняли… — Вудгейт сделал многозначительную паузу. — Мне очень не нравятся некоторые русские, поселившиеся здесь. Потому что я знаю о них очень многое… Среди них немало откровенных мошенников и аферистов, сделавших свое состояние на несчастьях своей страны и обманувших своих же соотечественников. И я возмущен политическими играми, в которые играют сейчас с ними лейбористы, представляя их политическими беженцами. Для меня они — обыкновенные преступники. Я не в восторге также от этого несчастного господина Литвиненко. По-моему, он был пустой и тщеславный малый, готовый на все ради денег и славы. Когда я увидел его фотографию на фоне британского флага, мне стало обидно за мой флаг… Все так, но убийство есть убийство, и оно должно быть расследовано. И те, кто связан с ним, должны понести наказание. Кто бы они ни были. Даже если это ваши друзья, Валентин. Помогать кому-то уходить от ответственности я не буду. А теперь рассказывайте о вашем деле…

— Господи, Крейг, неужели вы думаете, что я обратился бы к вам с какими-то сомнительными делами? — удивился Ледников. — К тому же речь вовсе не о деле Литвиненко. На мой взгляд, кто-то весьма умно использует нездоровый шум вокруг него, чтобы отвлечь внимание полиции… Обратите внимание, ему единственному из всей компании дали английское гражданство. Даже не Березовскому, а ему… Почему? С каким расчетом? Может, как раз с прицелом на будущий скандал?..

После этого энергичного вступления Ледников коротко изложил свою просьбу. Найти какую-то информацию об исчезновении Рафы Муромского и поинтересоваться, что случилось с мистером Кросби, которого ночью обнаружили мертвым в своей квартире… Про дискету с информацией о своей персоне Ледников говорить ничего не стал. Это показалось ему лишним.

Прощаясь, он подмигнул Вудгейту:

— И никаких вазэктомий, Крейг. Обещаю. Мы пойдем другим путем.

— Кто бы в этом сомневался, — усмехнулся Вудгейт. — Кстати, не думайте, что я не знаю, чьи это слова — про другой путь. Это сказал ваш Ленин.

— А откуда это вам известно? — искренне изумился Ледников.

— Когда я был в Москве, я слышал эти слова от самых разных людей и по самым различным поводам. А потом ваш отец объяснил мне, откуда они взялись. У русских очень своеобразное чувство юмора. Они смеются тогда, когда хочется плакать.

— Не можем же мы все время плакать, — вздохнул Ледников.

Седрик Лоутон, как и предсказывала Гланька, сразу понравился Ледникову. Он был симпатичный малый, этот самый лорд. Последствия многодневного похмелья — некоторая осторожность в движениях, тщательность в выборе слов и чувство вины, ясно читаемое в глазах, — делали его еще более привлекательным. Как и положено настоящему лорду, он был в мятых вельветовых джинсах и видавшем виды твидовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях. Роста он был приличного, пожалуй, не ниже Ледникова. Лицо худое, волосы легкие, светлые, постоянно сваливающиеся на лоб, без претензий на какую-либо прическу, а глаза темные, выразительные. Для лорда он был даже слишком хорош, лорд вполне мог бы быть и менее привлекательным лысым пузаном.

Гланька представила их друг другу и завалилась в огромное кожаное кресло, стоявшее в углу.

— Признаться, Валентин, не знаю, чем вы можете нам помочь, — церемонно сказал Седрик, когда процедура знакомства была закончена. — Хотя Аглая и утверждает, что можете. Так как вам приходилось заниматься уголовными расследованиями. Кстати, она мне рассказывала, какое страшное происшествие вам пришлось с ней пережить, когда маньяк хотел сжечь вас живыми…

Накануне Ледников поинтересовался у Гланьки, что она сказала Седрику про их отношения. Гланька, разумеется, съехидничала: что надо, то и сказала… Потом объяснила — сказала, что друг семьи, учился вместе с ее дядей в университете и все такое прочее. Никаких интимностей. Ну, что ж, обойдемся без них.

— Я могу что-то прояснить, — скромно пожал плечами Ледников. — Просто я несколько лучше знаю мир и привычки людей, с которыми вам пришлось столкнуться. Мы сможем вместе подумать…

— Да-да, возможно, — послушно, как и полагается человеку, оправляющемуся от похмелья, согласился Седрик.

Гланька в это время сидела в кресле и поглядывала за ними. Прямо воспитательница детского сада. Правда, в глазах ее время от времени сверкали нехорошие искорки, а губы ядовито кривились. Наверняка в голове ее вертелись мысли не только о том, что случилось с Рафой.

— Итак, с чего начнем? — с наигранной бодростью спросил Седрик. — Мне надо рассказать, как все было?

— Извините, Седрик, но я уже довольно много знаю. А про семейство Муромских так уж точно больше вас. Давайте я задам для начала несколько вопросов. Нам, сотрудникам органов, даже бывшим, привычнее вести разговор именно в такой форме.

— Понимаю, что-то вроде допроса, — нашел в себе силы усмехнуться Седрик.

— Да ну что вы! Какой допрос! Просто разговор двух джентльменов. Итак, как произошло ваше знакомство с Рафаэлем Муромским? Откуда он появился на вашем горизонте? Может быть, вас кто-то свел?

Седрик потер пальцами по лбу.

— Да, нас познакомили на каком-то торжестве с участием русских…

Гланька фыркнула в своем кресле.

— Наверняка это был очередной показ мод с кучей манекенщиц и морем водки! А то мы не знаем эти торжества!

Седрик исподлобья посмотрел на нее и виновато улыбнулся.

— Нет, это был не показ мод, а что-то вроде дней Москвы в Лондоне. Но девушки-модели там действительно были.

— Кто бы сомневался, — многозначительно произнесла Гланька. — А чего ты туда поперся, май дарлинг?

— Меня пригласили.

— Кто?

Ледников подумал, что если не вмешаться, то вопросы будет задавать не он, а Гланька.

И тут Седрик сказал:

— Алекс… Алекс Уолкотт. Мы с ним учились в Кембридже, а сейчас он работает в нашем посольстве в Москве. И насколько я понял, он имел какое-то отношение к организации этого мероприятия. Сказал, что мое присутствие очень желательно…

Как интересно, подумал Ледников, обаятельный Алекс совершенно случайно замешан и тут. Кстати, он один из немногих, кто знал о поездке его, Ледникова, в Лондон.

— И в какой-то момент он подвел ко мне очень молодого человека и представил. Это был Муромский. Алекс сказал, что Рафаэль располагает серьезными средствами и хотел бы вложить их в какой-нибудь интересный проект в Англии.

— Вы не поинтересовались, откуда он знает Муромского? Как давно?

— Нет, потому что у Алекса в силу его должности сейчас множество русских знакомых.

— А кто первый заговорил об RWG? Вы? Муромский? Или Алекс?

— Сейчас я попробую вспомнить… Да, пожалуй, именно Алекс. Он знал о моих проблемах с предприятием и сказал: «Кстати, попробуй потолковать с ним о RWG. На футбольный клуб, как у Абрамовича, у него денег пока не хватит, а вот RWG ему вполне по силам».

— Ледников, ты что, знаком с этим Алексом? — спросила Гланька.

— Познакомился перед отлетом. На приеме в вашем посольстве.

— Ты теперь и по посольствам ходишь?

— Бывает.

Ледников опять повернулся к Седрику:

— А что было потом?

— Через несколько дней мы встретились с Рафаэлем, и я подробно рассказал ему о RWG, о планах обновления. Было странно говорить об этом совсем молодому человеку с внешностью школьника старших классов… Но по тому, что он спрашивал, чем интересовался, я понял, что, во-первых, он уже владеет определенной информацией. А во-вторых, что RWG нужен ему для престижа.

Гланька не выдержала и вставила свое слово:

— Ну да, он все время повторял: «Класс! Мой партнер настоящий лорд, а завод строит яхты для королевских дворов и шейхов… Круто, блин!»

Потом Седрик рассказывал что-то еще, но Ледников не услышал практически ничего нового. Правда, скоро стало известно, что с наследством Рафы все не так просто. Деньги находятся в Испании, а мать, гражданка этой страны, вовсе не хочет делиться наследством с сыном, которого она не видела в последнее время годами…

— А какие у них отношения с матерью? — поинтересовался Ледников.

Седрик замялся.

— Он ее ненавидит и презирает, — тут же ответила за него Гланька. — Называет толстой жадной свиньей. Сыночек из него — тот еще!

— Честно говоря, когда он исчез, я ни на секунду не мог допустить мысли, что с ним что-то произошло, — поспешил сменить неприятную тему Седрик. — Я подумал, что он куда-то уехал, за границу…

— Или запил, — многозначительно добавила Гланька.

Седрик понуро опустил голову. Вот ведь злыдня, подумал Ледников, никогда не упустит момент, чтобы не ужалить — так, на всякий случай, превентивно, по-научному говоря. И, как мужчина, хоть и очень редко, но все же порой тоже наносящий безжалостные удары по собственной печени, поспешил на помощь Седрику.

— А статьи мистера Кросби стали для вас неожиданностью? Вам не показалось, что за ними кто-то стоит? Кто-то, кому не нравятся ваши намерения — жениться на русской, взять в компаньоны русского…

— Вы хотите сказать, что их кто-то заказал?

— Заказал и проплатил.

Седрик задумался.

— Среди моих родственников и близких есть, конечно, люди, которые… В общем, они предостерегали меня… Но пойти на то, о чем вы говорите, никто из них не мог. Нет и еще раз нет! — решительно заявил он.

И хотя Ледников вовсе не думал, что среди лондонских аристократов водятся только ангелы без крыльев, он решил сменить тему.

— Кстати, а этот Кросби, он вам знаком?

— Нет, конечно! Господи, я просто забыл о нем! — с изумлением произнес Седрик и уставился на Ледникова виноватыми глазами. — Какая ужасная смерть! Вы думаете…

— Исходя из своего опыта, — многозначительно сказал Ледников и невольно усмехнулся про себя собственной значительности, — я вижу три варианта развития событий. С ним действительно мог произойти несчастный случай. Пьяный человек решил сварить себе кофе и заснул. А кофе убежал и залил горелку. Вариант второй — самоубийство. Мы ничего не знаем о нем, а вдруг у него была неизлечимая болезнь? Или случилось какое-то несчастье. А вдруг его замучила совесть — ведь он писал о вас заведомую ложь. Ну и третий вариант — кто-то ему помог…

— Но кто? — с детской доверчивостью посмотрел на Ледникова ошеломленный Седрик.

— Если бы я знал… Но этим случаем занимается ваша полиция, и будем надеяться, что она быстро выяснит, что же случилось.

— Ледников, ты никак иронизируешь над доблестной английской полицией? — встряла Гланька. — Не веришь в ее возможности?

— Как можно!.. Просто такие дела очень трудно расследуются. Это я вам как бывший следователь говорю.

— Ладно, кончай парить нам мозги по поводу своих прошлых заслуг! — буркнула Гланька. — Мы уже оценили твой юмор.

Седрик изумленно посмотрел на них.

— Все-таки у вас, русских, особенное чувство юмора. Никогда не поймешь — шутите вы или говорите серьезно.

— Ничего, дорогой, — пообещала Гланька, — поживешь с нами побольше и сам научишься.

Тут в прихожей зазвонил телефон. Седрик пошел говорить, а Гланька с вызывающей улыбкой уставилась на Ледникова. Было ясно, что она ждет его слов.

— Симпатичный, — сказал Ледников. — Вроде хороший мужик. Поздравляю.

Гланька самодовольно усмехнулась. И тогда Ледников мстительно добавил:

— Повезло тебе.

Гланька изумленно подняла брови вверх. Мол, что такое?

— Я боялся, что ты подцепишь какого-нибудь богемного придурка или голубого, — невозмутимо объяснил Ледников.

Гланька не успела выдать свой текст, потому что вернулся Седрик. Он пожал плечами и сказал:

— Это Алекс. Говорит, что прилетел сегодня утром и нам надо обязательно встретиться. Прямо сейчас.

Как интересно, подумал Ледников, вот и наш милый Алекс объявился! Тот самый, которому он лично поведал о том, что отправляется в Лондон…

Гланька тоже задумалась.

— И как вы с ним договорились? — спросила она Седрика.

— Через час в клубе.

Гланька вопросительно посмотрела на Ледникова:

— Ты не мог бы к ним присоединиться?

— Мог, но… Не думаю, что это нужно. Он может сразу насторожиться.

— Погодите! — опешил Седрик. — В чем дело? Вы что, подозреваете, что Алекс как-то причастен к этой истории? Вы с ума сошли?

Ледников развел руками:

— Седрик, вы же сами сказали о его причастности — именно он познакомил вас с Рафаэлем.

— Да, но…

— Я его ни в чем не обвиняю и не подозреваю, но ситуация очень запутанная. У меня к вам просьба: если вам не трудно, ничего не говорите обо мне. Ведь вы вполне могли и ничего не знать о моем появлении, правда?

Конец ознакомительного фрагмента.