Полное собрание впечатлений

Александр Каневский, 2013

Несколько лет назад эта книга вышла стотысячным тиражом и была быстро раскуплена. Автор получал много писем от читателей – от тех, кто прочитал книгу, и от тех, кто спрашивал, где ее можно купить. Поэтому он и решил ее переиздать, но уже в расширенном и дополненном варианте: ведь за эти годы он продолжал много ездить по уже знакомым и еще незнакомым странам. Теперь он весело и непринужденно рассказывает о своих новых впечатлениях, о странах, о городах, о героях прошлых репортажей, с которыми удалось снова повидаться…

«Мы и заграница». (Привал между главами)

Во время своих путешествий за границей я неоднократно встречал группы наших туристов. Встреча с соотечественниками вдали от Родины — это радость, эмоции, воспоминания. Но не всегда. К великому сожалению, я часто испытывал чувство неловкости, наблюдая за поведением моих земляков. Прежде всего угнетала их скованность, какая-то настороженность, даже запуганность: сбивались в кучу, ходили парами, избегали контактов с окружающими. Корни такого поведения мне известны, я сам не раз проходил «инструктаж» и выслушивал ужасающие подробности о том, что может со мной произойти в чужом и опасном краю, вдали от родной профсоюзной организации. Нам рассказывали такие ужасы о жизни в той стране, куда нас отправляли, что хотелось тут же вскочить, удрать домой, в свою безопасную малогабаритную квартирку, запереться там на все замки и никуда не высовываться до выхода на пенсию.

И ещё меня всегда удивляло, как похожи друг на друга руководители групп из разных городов, даже из разных республик — их подбирали по одним и тем же качествам: очень бдительны и сурово-подозрительны, они не радовались путешествию, а выполняли тяжкую, изнурительную обязанность и изнуряли своих подопечных.

Глава о Варшаве вызвала воспоминания о моей первой зарубежной поездке в Польшу. Правда, о ней я уже рассказывал в своём автобиографическом романе «Смейся, паяц!», но не удержусь и расскажу ещё раз.

Первая «заграница»

Я жил тогда в Киеве. У меня наладились заочные контакты с польскими писателями, которые переводили мои рассказы и давно приглашали в Варшаву. Мне присылали официальные приглашения, но выехать самостоятельно тогда было невозможно — только «организовано, в коллективе». Я подал заявление в Союз Кинематографистов, и мне предложили присоединиться к профсоюзной делегации, которую формировало Общество Польско-Украинской дружбы. (Как потом выяснил, им, для процентов, нужен был один интеллигент и один еврей — я был очень удобен, будучи одновременно и интеллигентом и евреем).

Получив необходимую для любой поездки за границу «характеристику-рекомендацию» за подписью «треугольника» (Первого секретаря Союза, парторга и профорга), принёс её в Общество Дружбы (Было такое!) вместе с фотографиями и деньгами.

За день до поездки нас всех собрали и познакомили с руководителем группы. Её звали Маня Михайловна. Некрасивая, безвкусно одетая, она носила ядовито-зелёное пальто и пожарно-красную шапочку. При этом, её нижняя челюсть была намного активнее верхней — стремительно бросалась вперёд навстречу собеседнику, оскаливая зубы, что означало приветливую улыбку. На том же сборе были избраны староста, заместитель старосты, парторг, профорг, комсорг, физорг… Все члены группы получили ответственные нагрузки, без «должности» остались только двое: интеллигент и еврей, то есть, я.

Парторгом, по рекомендации «сверху», стал начальник цеха какого-то харьковского завода. Его партийная кличка была Павел Иванович. К пиджаку его была прикреплена звезда Героя Социалистического труда, но не крепко, потому что во время поездки он, снимая пиджак, перевешивал звезду на рубашку, а, снимая рубашку, цеплял её к майке. Подозреваю, что когда он шёл в душ, то цеплял эту награду к соску.

Павел Иванович тут же провёл политинформацию о происках международного империализма и воззвал к постоянной бдительности и строжайшей дисциплине. В поезде он обошёл все купе, как командир обходит окопы перед боем: открывал дверь, оглядывал накрытый столик с обязательной бутылкой водки, и спрашивал:

— Как самочувствие?

Ему хором отвечали «Прекрасное!» и наливали стакан водки. Он выпивал его и давал последнее наставление: «Своих еб-ть, полячек не трогать!». После этого, с чувством выполненного долга, входил в следующее купе, где выпивал очередной стакан и давал такое же указание. Причём, он это говорил и в присутствии женщин, тем самым, даря им перспективу.

В Варшаве, в гостинице, наш парторг требовал, чтобы на завтрак все шли вместе, парами. После ужина удерживал всю группу за столом и, когда вступал оркестр и посетители ресторана шли танцевать, озорно подмигивал:

— А ну, братцы, давайте их перекроем!

И громко затягивал «Из-за острова на стрежень…». Ему начинали подпевать. Танцующие парыудивлённо и недовольно оглядывались на певцов, а Павел Иванович истово дирижировал и похохатывал:

— Как мы их, а!?

Однажды он остановил меня в холле и погрозил пальцем:

— Я заметил, вы с нами не поёте! Отрываетесь от коллектива!

Я решил отшутиться:

— Мы ведь приехали крепить дружбу с поляками, а у меня — ни слуха, ни голоса, если я запою, дружба кончится.

Он на секунду напрягся, переваривая информацию, и, осенённый открытием, радостно подбодрил:

— Ничего! Можете петь — в общем хоре не разобрать!

Очень был недоволен тем, что каждый вечер я уходил то в театр, то в клуб, то просто в гости. Пытался не пускать, угрожал «отрицательной» характеристикой. Пришлось ему довольно жёстко объяснить, что я приехал знакомиться с польскими писателями, с польскими фильмами и спектаклями, а не с польской «Выборовой», на которую он тратил все обмененные ему деньги. Павел Иванович помрачнел, но угрозы прекратил. Только каждый раз, когда за мной заезжал кто-то из писателей, даже такие известные как Потемковский или Юрандот, он впивался в них пристальным рентгеновским взглядом, пытаясь разглядеть в каждом законспирированного агента ЦРУ.

В первый же день я позвонил Ежи Юрандоту, председателю Союза писателей Польши, и сообщил, что приехал. Он сказал, что через час ждёт меня угостиницы. «А как мы узнаем друг друга?» спросил я. Он ответил: «Будем держать в руках по свёрнутой газете, как два шпиона». В назначенное время я увидел у входа невысокого, седого человека, который сперва радостно помахал мне газетой, а потом, якобы спохватившись, поспешно спрятал газету и приложил палец к губам, как бы призывая к бдительности. Он сыграл это так достоверно, что я невольно расхохотался. Мы пожали друг другу руки, потом он обнял меня, чем несколько удивил: ведь я готовился к официальной встрече. А он вдруг спросил:

— Пан Саша, вас уже водили туда, где собираются самые красивые Варшавские бляди?

— Нет, — растерянно ответил я. Он возмутился:

— О чём думает Общество Польско-Украинской дружбы!.. Поехали!

Он привёз меня в ресторан гостиницы «Виктория», в котором, действительно, за столиками сидели очень эффектные женщины. И обнадёжил:

— Вечером их будет ещё больше.

Конец ознакомительного фрагмента.