Неуставняк-1. Книга 1

Александр Куделин, 2013

Эта книга про то, что нас побеждает, что превращает мальчишек в мужчин – про то, что они уже не вернутся и что не разгладить нам больше морщин. – Что?! Наших детей здесь убивают? – я трижды слышал протест от опьянённых справедливостью родителей. – Нет! Они убивают друг друга сами, вбивая колья в собственные души, чтобы добиться успеха в равном себе коллективе. Нет жалости у меня ни к тем ни к другим – есть только желание рассказать, что происходит там, где вот сейчас, преодолевая трудности, взрослеют на всю жизнь, так как оставив на пороге родного дома детство, наши дети ушли превращаться в мужчин.

Часть 2: ПУНКТ СБОРА

ОСТАТОК ПЕРВОГО ДНЯ

Пункт сбора — большая территория, огороженная бетонным забором, на которой с правой стороны располагалась трёхэтажная панельная казарма (этажность точно не помню), за ней был просторный спортивный городок с вытоптанным футбольным полем. Центром являлся большой заасфальтированный плац, слева от него стояли бревенчатые столовая, две казармы и в отдалении штаб. Где располагалась гостиница для офицеров, не знаю, да мне и не надо.

Основной растительностью в периметре пункта были сосны. Ближе к воротам густоту деревьев можно было назвать лесом, вглубь и в сторону бетонной казармы растительность менялась вплоть до полупустыни. Практически вся местность была вытоптана, корни высоких сосен выпирали из земли и походили на щупальца осьминога. Везде организованными кучками располагались разрозненные отряды ополченцев. Нас отвели за казарму и расположили на спортивном городке. Через некоторое время к нам присоединилась ещё одна часть соратников во главе с известными нам сержантами. Как потом оказалось, это мы были их добавкой, а не они нашим пополнением. Самые старые из парней прибыли сюда три дня назад, поездом. Затем к ним стали медленно подвозить остальных.

Основная задача состояла в том, чтобы скоротать время от подъёма до отбоя. Спать на земле нельзя, сидеть можно только на скамейках, а их катастрофически не хватает. Перемещаться следует только организованной толпой, баня бывает, но её ещё никто не видел. Кормят парашей, а ложку надо иметь свою. На довольствие вновь прибывших поставят завтра, а пока сосите палец. Чтобы не было скучно, нас разделили на две команды и устроили спортивные соревнования. Мы делали всё: отжимались, бегали наперегонки, подтягивались, упражнялись в строевой подготовке, играли в Чапаевцев. Наши сержанты также принимали горячее участие, словно на кон было поставлено не время, которое нужно убить, а реальная жизнь. Старшина вальяжно сидел на скамейке и, как мне казалось, сочинял стихи. Он внимательно следил за нами, затем отводил глаза и делал какие‑то записи в блокноте. Выглядел он умиротворённо и вселял спокойствие. Медленно приближался вечер, утренний хмель давно вышел, вода в уличных поилках была ржавая и тухлая, голод накатывал с удвоенной силой. Я уже готов был выйти на охоту, но по кругу ходили лишь стада голодных, безлошадных ковбоев и ни одного бизона, чтобы хоть сырым мясом, но утолить свой голод и жажду.

Солнце уже готовилось завалиться за ветки стоящего вдалеке леса, когда старшина привёл отряд обстрелянных ополченцев из столовой. Он позвал нас, и мы, как голодные шакалы, подступили к более удачливым однополчанам, которые светились здоровьем и сытостью. Их животы от приёма пищи распухли и выпирали. Глядя на эти довольные хари, было ясно, что в беде нашей они нам не товарищи.

— Так, Тела, подошли и встали вокруг плотным кольцом! — скомандовал старшина.

Мы, нехотя передвигая голодные тела и волоча ноги, выполнили наш предсмертный приказ.

— Доставай! — произнёс благодетель. — У вас три минуты! Всё сметать, крошек не оставлять! И языком не трепать!

Как на евреев, на нас посыпалась манна небесная — сытые товарищи из-за пазух начали доставать буханки хлеба и, разламывая каждую, передавать нам — узникам Освенцима. Мы, не спрашивая, откуда такое чудо, вгрызались в свежий безвкусный хлеб и жевали его, жевали, жевали. По одному и попарно мы начали отбегать к водопойке и сладкой сырой водичкой запивать последние куски застрявшего хлеба.

Когда трапеза закончилась, мы вновь приняли облик готовых к бою ополченцев.

К старшине ускоренным шагом подошёл ефрейтор Федулов. Лицо его было озабоченно, он что-то быстро проговорил и сделал шаг назад и в сторону.

— Рота, стройся! — громко, как сирена, проревел старшина.

Умиротворение от сытного ужина исчезло мгновенно.

«Вот неугомонные, раз пожрали, то надо б и поспать!» — крикнул я, не сходя с места, но и не открывая рта.

Менялось всё, менялся и я, теперь мыслей становилось больше, чем слов.

Рота мгновенно обрела строй. Каждый из трёхсот пятидесяти человек уже знал своё место, так как в промежутках между физкультурными играми мы тренировали строевые навыки. К исходу дня автоматизму нашего построения не могла бы помешать даже шрапнель — мы всё равно смогли бы составить строй с учётом восполнимых потерь. Муштра из фильмов про царизм без героизма выплеснулась из глубины веков и навалилась на нас, невзирая на современность.

В этот раз нас решили научить двигаться строем. Старшина встал так, чтобы по его фронту была видна та часть городка, где размещались столовая и штаб, и я, перемещаясь в теле строя, начал косить глаз в ту сторону. Там что-то назревало.

Возле штаба стоял офицер с повязкой, к нему подошли два офицера нашей роты и двое из столовой. Немного постояв, вся эта толпа двинулась по направлению к нам. Старшина командовал, мы делали движения, толпа надвигалась. Вскоре они подошли и, изучая нас, остановились на краю футбольного поля, по которому мы отбивали чёткий шаг.

— Рота, стой! Старшина Маковетский, ко мне! — скомандовал майор-десантник.

— Рота, стой! — повторил команду старшина, мы встали как вкопанные. — Есть! — Он принял руку к виску и ускоренным шагом пошёл к своему старшему командиру. Не доходя до него, он сбавил обороты и, сделав три строевых шага, остановился. — Товарищ майор! Старшина Маковетский по вашему приказанию прибыл!

— Поясни мне, как долго вы занимаетесь строевой? — Майор произносил слова намеренно громко.

— Последние полчаса! — в таком же тембре ответил старшина.

— Кто водил призывников на ужин?

— Ефрейтор Федулов! — слукавил старшина.

— Вот видишь, капитан, тут какая-то ошибка. — Майор повернул голову в сторону дежурного по сборному пункту.

Тот сделал шаг в нашу сторону и обратился к строю: «Прибывшие сегодня, поднять руку!».

Руки взметнулись вверх и замерли в ожидании следующего указания.

— Ты! — Капитан указательным пальцем показал на меня. — Ко мне!

Я стоял во второй шеренге, но выходить из строя нас уже научили. Проделав нехитрые манипуляции, я вышел из строя и пародией на строевой шаг подошёл к дежурному.

— Призывник Куделин по вашему приказанию прибыл.

— Призывник Куделин, что вам выдали сухим пайком из столовой части?

— От мёртвого осла уши, товарищ капитан! — С явной издёвкой я повторил афоризм незабвенного Остапа Бендера.

— Ты что? Недоносок! — Капитан, не оценив юмора, сделал шаг и занёс кулак, но совершить задуманное ему помешал майор, который, перехватив руку, резко повернул его к себе.

— Разорву, успокойся! — процедил майор. Его слова слышали только рядом стоящие и я. — Куделин, встать в строй!

Я вернулся на своё место, а пока мои однополчане, раздвигая ряды, пропускали меня, дежурный капитан и его два сопровождающих ретировались в сторону штаба.

— Значит так, я ваш командир роты временного состава. Я прибыл из сорок четвертой учебной Десантной дивизии, которая располагается в Литве. Вас у меня триста пятьдесят человек. Со мной поедут двести. Так что в ближайшие трое суток вам предстоит пройти естественный отбор. У вас будет время проявить себя, пока формируется эшелон в нашу сторону. Как видите, один себя уже проявил, и ему светит получить медаль за охрану урановых рудников на Новой земле, и конечно, посмертно. Всем ясно?!

— Так точно! — дружно, в один голос, ответил коллектив, но моего голоса в нём уже не было.

— Разойдись! — Мы резко выпрыгнули из строя, как нас уже научили. — Перекурить и приготовиться ко сну, — закончил свои команды майор.

Я стоял молча, опустив голову, словно цветок без воды, забытый в вазе на подоконнике. Несправедливость накатила на меня снежным комом, из-под которого я не мог выбраться, ко мне подходили братья по ополчению и Костя. Они говорили мне что‑то ободряющее, но я их не слышал. Я неполный день был десантником и уже свыкся с мыслью, что им стану. Мне даже в страшном сне не могла присниться другая форма. Всё рушилось и ломалось, впору было уже стреляться. Но вдруг меня с двух сторон приобняли два сержанта.

— Не дрейфь, у нас своих не бросают. — Один заглянул в лицо и подмигнул. — Ты ж один из нас, у тебя на лбу курица нарисована.

Конец ознакомительного фрагмента.